Звездный час адвоката - Наталья Борохова

– Данилевскую, так же как и ее литературного анонима, влекут тайны жизни и смерти. Как она говорит, «зыбкость границ между двумя мирами». Она сама часто употребляет такие выражения, как «могильный холод», «мир смерти завораживает», «искушает поднять завесу над главной загадкой жизни». Помните, как пристально наблюдает героиня за камушком, падающим в бездну? Все падает вниз. Анонима искушает легкая развязка клубка давних противоречий. Толчок в спину, и дело сделано…

– Но зачем было Данилевской выносить собственные мысли на бумагу? – спросил прокурор. – Какая в этом была необходимость?

– Данилевская была слишком слаба и нерешительна, чтобы выказать свое недовольство словами и поступками Крапивиной. Она мстила Ольге на бумаге, смакуя собственную ненависть, упиваясь ей. Вы видите, как искусно оттягивает она момент гибели подруги? Не просто толчок в спину, а длительная прелюдия, перемежаемая описанием прямой гордой спины, могильного холода, пронизывающего до костей, и прочего, без чего читатель вполне обошелся бы, а вот писательница – нет.

– Так вы полагаете, что ненависть Данилевской по отношению к Крапивиной имела место быть? – уточнил прокурор.

– Разумеется. Впрочем, здесь нет моей догадки. Все, что было возможно, Данилевская написала сама. Собственной рукой.

…Дубровская знала, какое разрушающее воздействие для защиты оказывают заключения, подобные данному в судебном заседании психологом Кропоцким. Выступив знатоком человеческих душ, он плавно подвел суд к утвердительному решению вопроса о виновности подсудимой. Теперь Данилевской могло помочь только чудо – или же она сама, адвокат Дубровская.

Елизавете показалось, что она сумела уловить едва заметную натянутость в допросе «государственный обвинитель – эксперт». Прокурор не понял, что слабым местом Кропоцкого было его непомерное тщеславие, и попробовал говорить с ним с позиции силы и авторитета. Дубровская не собиралась повторять его ошибку и попыталась предстать перед «столпом современной психологии» в образе внимательной ученицы.

– Скажите, существует ли прием, который на языке психологии называется «бумаготерапия»? – спросила Елизавета и по озадаченному выражению лица Кропоцкого поняла, что с термином она, похоже, не угадала. – Ну, вам, как признанному специалисту в области психологии, конечно, известно, как это правильно называется… Это когда пациенту предлагается записать на бумаге все свои мысли и переживания, прочитать получившийся опус и затем разорвать его на куски, сжечь, выбросить…

Щеки психолога немного порозовели – верный знак того, что легкая лесть Дубровской пришлась ему по вкусу. Он даже передумал высмеивать адвоката. Милая девочка, по всему видно, так зачем отвечать ей грубостью?

– А-а! – снисходительно заметил он. – Кстати, это очень неплохой, действенный прием, который может использовать любой человек, даже не обращаясь специально к психологу.

– Для чего или для кого вы порекомендовали бы такой прием?

– Для чего? Для освобождения от негативных эмоций, конечно. Для того, чтобы избавиться от стресса, разобраться в себе. Когда вы пишете, мысли в вашей голове текут ровно. Подбирая словесное отражение ваших негативных эмоций, вы упорядочиваете ваш мыслительный процесс и даже иногда находите выход из сложнейшей жизненной ситуации. Когда вы рвете исписанные листы, поджигаете их, вы, образно говоря, уничтожаете проблему. То, что мучило вас, корчится в ваших руках, превращаясь в жалкие обрывки или пепел, и вы освобождаетесь, обновляетесь для того, чтобы жить дальше.

– Значит, вся дурная энергия, весь негатив уходит в бумагу? – спросила Дубровская, подобно старательной ученице, конспектирующей в блокноте бесценные мысли своего учителя.

Кропоцкому нравилась обстоятельность защитника.

– Ну, можно сказать и так.

– Таким образом, человеку уже нет нужды выплескивать свои эмоции на окружающих, идти на открытый конфликт, мстить кому-нибудь, говорить грубости, драться?

– Помилуйте, нет, конечно! Все то, что вы образно назвали «бумаготерапией», и создано для того, чтобы ограничить выход «черной энергии» на окружающих. Весь негатив впитывает бумага, а человек предстает перед окружающими с ясным взглядом и чистыми помыслами.

– Можно ли рассматривать творчество Данилевской, вернее, те страницы, которые посвящены гибели скалолазки, как своего рода «бумаготерапию»? Писательница пыталась избавиться от дурных мыслей при помощи своего романа, чтобы разрешить внутренний конфликт и не ссориться с подругой.

– Вполне вероятно.

– Есть ли, на ваш взгляд, резон – вначале уничтожать подругу на страницах книги, а затем убивать ее буквально?

– Протест, Ваша честь! – вскочил прокурор. – Защитник пытается склонить специалиста в сторону предположительных выводов.

Кропоцкий сверкнул глазами. Нет, этот обвинитель определенно смазывал эффект от его выступления. Адвокат в этом смысле нравилась ему куда больше.

– Протест удовлетворяется. Защитник и сам наверняка понимает, почему, – стукнул молоточком судья. – Сформулируйте вопрос иначе.

– Хорошо, – кивнула головой Дубровская и, повернувшись к психологу, продолжила: – Изученную вами главу из романа Данилевской обвинение называет обнаружением преступного умысла. Якобы писательница озвучила свои тайные планы в отношении подруги, а затем хладнокровно воплотила их в жизнь.

Кропоцкий поймал напряженный взгляд прокурора.

– Полная ерунда! – сказал психолог, ощущая, что говорить вслух бывает куда приятнее, чем писать проклятия на бумажке. – Ерунда! – проговорил он еще раз, радуясь тому, что лицо обвинителя вытягивается, как резиновая маска. – Госпожа Данилевская высказала свои мысли на бумаге не для того, чтобы воплотить их в жизнь. Она очистилась тем самым и почувствовала себя намного лучше. Зная склонность писательницы к самокопанию, полагаю, что потом она испытала чувство вины перед своей подругой за такой неожиданный поворот сюжета. Возможно, она хотела перед ней извиниться, но убивать? Нет! Помилуй боже!

Глава 16

Диана Данилевская даже на скамье подсудимых выглядела превосходно. Высокая, прекрасно сложенная, с гривой блестящих темных волос, она казалась необычайно привлекательной, правда, немного бледной и изможденной, но, учитывая обстоятельства, этому никто не удивлялся. Зато ее огромные яркие глаза, эффектно выделяясь на почти прозрачном лице, поразили бы любого художника глубиной запечатленного в них страдания. На вопросы она отвечала ровно, без эмоций, словно ответы были ею заранее выучены наизусть.

– Ольга была моей подругой. Мы росли вместе, учились в школе, затем в институте. Она была частым гостем в моем доме, – говорила Данилевская, и не нашлось бы человека, который заподозрил бы ее во лжи.

– Вы ссорились с ней? – спрашивала Дубровская.

– Иногда. И по очень незначительным поводам.

– Например?

– Например, она говорила, что я превращаю книгу о скалолазке в мыльную оперу. Я сердилась. Она смеялась. Заканчивалось все тем, что мы мирились, – говорила Диана, горько улыбаясь. – Или же другое. Крапивина всегда подтрунивала над излишней хозяйственностью моего супруга. Ее веселило, что мы копаем грядки, выращиваем помидоры и огурцы, закатываем в банки хреновину…

– Что, простите?

– Домашнюю закуску из помидоров и хрена, известную в народе под названием «огонек», – пояснила Данилевская.

– А! – облегченно вздохнула адвокат.

Каждый, кто слышал ответы писательницы, не мог усомниться в их правдивости. Конечно, все иногда ссорятся с друзьями и приятелями, но вряд ли найдется такой, кто из такой хреновины будет готовить кровную месть. Прокурор что-то напутал, определенно.

– Но свидетели говорят, что вы не общались в горном лагере?

– Да, такое было. – Диана вполне натурально усмехнулась. – Небольшая ссора, не стоившая и выеденного яйца. Удивляюсь, как они это все заприметили!

– Все же вам придется назвать причину.

– Легко, – пожала плечами Данилевская. – Крапивина была, мягко говоря, огорчена, узнав, что я закончила серию про скалолазку и новых романов не будет. Если говорить правду, она была в бешенстве.

Дубровская взглянула на прокурора. Она знала, что тот непременно задаст ее клиентке этот вопрос. С тактической точки зрения будет правильнее, если она его опередит.

– Напомните, чем заканчивается ваш последний роман?

– Гибелью скалолазки, – просто ответила Данилевская.

В зале зашумели.

– Как отнеслась Ольга к такому финалу?

– Она была очень сердита на меня, словно дело касалось только ее одной. Крапивина потребовала переписать конец, но рукопись уже была сдана в издательство. Вносить изменения было поздно.

– Это и стало причиной вашей последней ссоры?