На темных аллеях - Татьяна Тронина

Через год Лида забеременела, хотя они предохранялись всеми возможными способами.

— Зачем? — схватилась за голову мать Егора, когда узнала, что скоро станет бабушкой. — Куда вы торопитесь? Пожили бы для себя, осмотрелись бы… Ведь люди не сразу понимают, что подходят друг другу. Для этого надо время — чтобы осознать! Вдруг Лида — не твой человек? А у вас ребенок, и уже ничего изменить нельзя… И потом, какая из нее мать? Ты посмотри — она ничего не умеет, ничего не знает, ничего не хочет… Надо заводить ребенка только тогда, когда готов к этому.

Мать Егора являлась женщиной сильной, энергичной, самостоятельной. Словом, полной противоположностью Лиды. Когда мать и Лида оказывались в одном пространстве, то ничего хорошего не получалось. Мать наседала, Лида тушевалась и расстраивалась. Потом мать успокаивалась, а тут уж Лида выступала вперед и начинала дрожащим голосом предъявлять претензии. Обиды Лида помнила долго.

Егору было жалко жену, но он чувствовал, что мать права. В результате после всех этих семейных ссор-встреч он нападал на Лиду, отчитывал ее. Лида плакала.

Когда Лида была на пятом месяце, отмечали день рождения матери. Не дома, в ресторане. Тьма друзей и знакомых — матери, отчима… Что там точно произошло, Егор не знал (трепался с друзьями в курилке). А в это время мать с Лидой опять немножко поцапались. Ерунда какая-то. Мать, конечно, выпила чуть, и у нее (как потом стало известно) вырвалось: «Ой, Лидка, нельзя быть такой размазней, Егорка от тебя уйдет рано или поздно!» Подумаешь, ерунда.

— Не обращай внимания, она же выпила. А кто в подпитии не говорил глупостей? — резонно заметил Егор, когда вернулся из курилки и Лида срывающимся шепотом поведала ему о происшествии. — Никогда я тебя не брошу, ты же знаешь. Ты моя дусечка-Лидусечка… — И он, не стесняясь гостей, наклонился и поцеловал прямо в круглый животик.

Но все равно Лида расстроилась, даже разозлилась. Весь вечер просидела надутая, красная, смешная. А когда домой пришли, опять начала причитать, а потом, на все его возражения и увещевания, вдруг гневно выпалила: «Твоя мать — старая сука!»

Егор не выдержал и дал жене пощечину.

Сам не ожидал от себя…

Лида села на диван, совершенно бледная и спокойная. Забормотала странно:

— Я спокойна, я спокойна, со мной все хорошо…

Ночью ее увезли с кровотечением в больницу, но, слава богу, обошлось, преждевременные роды не наступили. И вот именно с того самого момента Егор почувствовал, что он ненавидит Лиду. Любит и ненавидит.

Убил бы жену, а сам потом повесился бы, потому что без нее жить бы точно не смог. Он ее жертва, и он ее палач.

Какое-то безумие…

Кое-как доходили Лидину беременность — на «опасные» темы старались не говорить, никаких контактов Лиды с матерью Егора.

Родился Вася. После родов все было чудесно — месяца два, а потом на Лиду неожиданно напала тоска. Она плакала, молчала, и на лице ее отражалась боль, почти физическая. Откуда эта боль? Ведь ничего не болит, все хорошо, ребенок здоров, муж любит, и все должны быть счастливы… Егор бесился, потом догадался — надо показать жену врачам.

Те-то и сказали, что это не просто дурное настроение, а послеродовая депрессия. Как Егор понял — еще не сумасшествие, но Лиду надо серьезно лечить.

И лечили.

Потихоньку-помаленьку — выздоровела Лида. Сильно помогали ее родители, они как-то с самого начала были на стороне Егора, очень уважали зятя (про пощечину и скандалы в молодой семье они не знали, своими тайнами Лида ни с кем не делилась, скрытничала).

И вроде все наладилось. Даже почему вроде, точно все наладилось! Своего рода медовый месяц. Вася еще не начал ходить, спокойный, веселый, забавный. Лежит себе в кроватке, а в соседней комнате Егор Лиду целует.

Она была так нежна, так хороша… С капельками молока на розовых сосках. Мадонна. Клубника со сливками. Егор даже почти забыл, что когда-то ненавидел ее и один ее вид вызывал у него раздражение.

Несколько лет они прожили в безмятежном спокойствии.

А потом дела у Егора, и без того неплохие, совсем пошли в гору. Завод их стал расширяться, потом от него отпочковался еще один завод, и там Егора назначили большим начальником. Платили много.

А отчего бы им не приобрести квартиру побольше? — решил Егор. И купил квартиру на окраине Москвы. Хоть и далеко от центра, но в районе, считавшемся приличным.

Неизбежный ремонт в новой квартире едва опять не рассорил супругов. Егор видел будущую квартиру по-своему, а Лида — по-своему. Кое-как договорились с цветом обоев, потом новая морока — мебель выбирать. У них с Лидой были совершенно разные вкусы! Егор склонялся к хайтеку, а Лидиному сердцу был мил Прованс, и все такое деревенское, дачное… «Лид, ну на хрена нам в городской квартире эти деревянные этажерки, с открытыми полками?! Ты ж все равно с них пыль не будешь вытирать!» Лида плакала, Егор орал.

Наконец догадались, не стали изобретать велосипед, нашли дизайнера и поручили все ему. С трудом обставили квартиру. Оба после ремонта были недовольны дизайнерскими «находками», но зато хоть друг на друга перестали обижаться.

И вроде опять тишь да благодать наступила.

…В начале зимы Егор вышел утром из квартиры и встретил у лифта интересную, симпатичную женщину средних лет. Она улыбнулась и сказала:

— Здравствуйте. Вы из шестьдесят третьей? А я напротив вас теперь буду жить… Меня зовут Светлана.

Егор любезно поздоровался. Пока ждали лифта, Светлана поведала, что у нее трое детей и наконец-то они все вырвались из той ужасной, тесной коммуналки, в которой томились раньше. Есть ли у Светланы муж, Егор из короткой беседы не понял, а спросить не решился.

Трое детей — это подвиг в наше время. Мужчина сразу же, с первого мгновения, зауважал новую соседку, мысленно сравнив ее с Лидой. Жена от одного ребенка чуть не свихнулась, еле выносила, а тут человек троих себе позволил! И, что приятно, Светлана еще и выглядела превосходно — тонкая, стройная, спортивная, хотя далеко не юная. Огромные серые глаза сияли задором. Не женщина, а ходячий позитив!

Потом-то они с Лидой ближе познакомились с новой соседкой и ее семейством.

Светлане не так давно исполнилось сорок, но выглядела женщина на удивление моложаво, тем более, если в расчет взять еще и троих детей. Старшему ее сыну, Антону — за двадцать, он снимал где-то комнату, учился в институте и подрабатывал. В новой квартире появлялся лишь с короткими визитами. Видный, раскованный, веселый парень. «Пусть сам себе жизнь устраивает, на мать не надеется! — как-то в разговоре обронила Светлана. — Я его в восемнадцать лет за порог выставила. А то что это — у нас до старости мужики за мамкин подол цепляются, противно. Если вовремя парню пинка под зад не дать, он потом навсегда слюнтяем останется!»