Каменный Пояс, 1980 - Николай Егоров

— А где у вас кладбище? Я хочу сходить сначала туда.

— Кладбище высоко над лагерем, но вам и этого на первый день достаточно — 2100 метров над уровнем моря для равнинного жителя высота нешуточная. Идемте в КСП, и я познакомлю вас с хозяином дома Вячеславом Петровичем Ляшенко.

— Что мне сказал Степанов? Я и сама себе задаю этот вопрос! В сущности по делу Валентина он мне не сказал ничего. Но меня не покидает ощущение странности нашего разговора… Понимаешь, он как будто предугадал, с каким настроением я ехала сюда! Думаю, начнутся упреки или, хуже того, соболезнования — эти жалостливо-обязательные и пространно-сочувственные речи, неискренние и ненужные ни ему, ни мне, — а Степанов говорил со мной как мужчина с мужчиной. Он как-то незаметно успокоил меня и даже заставил говорить — этого я от себя никак не ожидала! Он явно неглупый мужик! Он что-нибудь закончил?

— Институт физкультуры. Тренер по альпинизму и горным лыжам. Написал интересную книгу «Вертикаль»: под новым углом зрения рассмотрел проблему спорта и личности. Подготовил диссертацию по методике подготовки команд к сложным высотно-техническим восхождениям… Только Валентин больше тяготел к Вячеславу Ляшенко: оба инженеры и оба специалисты по колесным машинам. Но Слава закончил еще и Высшие тренерские курсы — и теперь тоже специалист по спорту.

— Все здесь, Юрий, странно для меня и непривычно.

— Нет, Галя, здесь все так же, как везде, только скверных людей меньше.

— А где та вершина? Покажи мне ее.

— Она отсюда далеко… Давай лучше помолчим или поговорим о чем-нибудь другом.

— Что вас связывало, Юрий: ты педагог, он инженер — что общего между твоей школой и его авторемонтным заводом?

— Люди!.. Я начинаю, он продолжает: у меня — мои ученики, у него — рабочие. Проблемы по сути одни и те же. И по сути своей Валентин — психолог и педагог. Я знаю его парней, был не раз в цехах. Понимаешь, есть одна любопытная вещь: человека можно заставить работать хорошо, для этого есть немало стимулов и система этих стимулов в целом уже отработана, но заставить человека мыслить, и уже тем более мыслить творчески — это проблема. Вот об этом мы и говорили с Валентином больше всего! В проблеме творчества есть несколько аспектов: сам процесс творчества, формула творческой личности, творческие способности и пути их формирования, творческий климат. Валентин постоянно задавал мне вопросы, на которые даже специалисту ответить не так-то просто: условия воспитания и реализации творческих способностей, взаимосвязь этапов творчества с чертами творческой личности, взаимосвязь и различия индивидуального творчества и коллективного, почему одни люди стремятся к творчеству, а другие нет? Под влиянием этих разговоров я пришел к мысли о создании в школе научного общества учащихся и выполнении школьниками посильных исследовательских работ. И тут передо мной открылась бездна интересного! Глядя на своих мальчишек и девчонок, я думаю, что каких-нибудь год-два-три — и они придут на завод, встанут к станкам. Но будет ли у них потребность думать, искать? Попадется ли им на пути такой человек, как Валентин Сергеевич Коновалов? Познают ли они радость вдохновенного труда? Я, конечно, идеалист! Но жив пример инженера и человека Валентина Коновалова! Теперь я знаю — такие люди, как он, на производстве есть, и за ними будущее!

— Все гораздо проще, Юрий! В прошлом году молодежная группа новаторов, группа Коновалова, подала 23 рацпредложения с общим экономическим эффектом 20,5 тысячи рублей. Это немного! Нынче их просили сократить простой ванн в гальваническом отделении завода — парни смастерили установку для фильтрации электролита, и дело пошло. Был дефицит штоков КПП ГАЗ-51 и ГАЗ-53 — тоже нашли выход. Нынче же придумали гидрофицированный стенд для качественной расклепки хомутов, выпрессовки и запрессовки втулок, бесшумный метод расклепки рам — вот и все. И надо здесь совсем немного: знать производство, иметь группу опытных, мыслящих парней и желание сделать. А о творчестве, как о высшей форме человеческой активности, он пока еще только мечтал. Да и мечтал ли?.. И вообще, почему мы об этом говорим здесь, Юрий? Тоска…

— Не знаю. Когда я рассказываю своим ребятам о Валентине, мне почему-то всегда становится весело, хочется жить и работать.

— А кто расскажет обо мне, Юрий? О Прудниковой Галине Григорьевне, кандидате технических наук, женщине и его жене?

— Только он сам, Галя.

Не стоит этим заниматься, дружище! Наш последний разговор с Галкой был очень коротким. Она приехала в аэропорт проводить меня в горы. До начала посадки оставалось каких-нибудь пятнадцать минут.

— Скажи что-нибудь, Валентин.

— Что я могу сказать, Галя? Все уже сказано.

— Но поверь, я не виновата. Это он сам тебя обокрал.

— Я знаю, Галя! Но от этого легче не становится.

— Неужели ты будешь бегать по судебным инстанциям, доказывать свой приоритет?

— Он отлично знает, что я этого делать не буду! Но он не знает другого: всех, кто мне в этой жизни делал зло, судьба наказывает сама. Мне остается только ждать.

— Что за мистика, Валентин?

— Это не мистика — это закон жизни!

— Это сказка, Валентин! Там всегда добро побеждает зло… Что же, будем ждать! Будем ждать и надеяться, что подлецы станут честными, а мужественная доброта помудреет. Только «сказки пишут для храбрых». Зачем равнодушному сказка? Что чудес не бывает — он знает со школьной скамьи!

— Откуда это?

— Не помню… Ты меня любишь, Валентин?

— Раньше любил, сейчас — не знаю. Я должен побыть один, Галя! Мне надо разобраться. Поговорим об этом в августе после Памира! Извини, самолет уходит.

— Береги себя, Валентин!

— Не знаю, Галя, как тебе об этом рассказать… В лагерь пришли новые «Виталки» — портативные радиостанции. Вячеслав Петрович послал меня наверх, велел проверить на маршрутах. В это время на стоянке «Электра» было четыре отряда — я и решила идти туда. Сложила рюкзак, взяла почту, которую в тот день привезли из Фрунзе, транзистор, ледорубчик и попилила себе тихонько вверх по тропе… Иду я себе, думаю, что вот Юрия увижу, с тетками-инструкторицами посплетничаю, Валентина попрошу на гитаре поиграть, покормлю мужиков: фарш приготовила и заморозила в холодильнике, тесто — пельмени решила им постряпать наверху. В общем, все как надо! Парни обрадовались, начали меня на руках по лагерю носить. Похохотали мы немного, а потом уж, к вечеру, собрались кружком. Захаров пришел… А завтра у них выход… Около четырех утра слышу за палаткой голос: «Юрий Константинович, Валентин Сергеевич велел разбудить вас — через полчаса выходим!» Я думаю: «Мать честная, проспали!» — высовываюсь из палатки, смотрю — Женька Горелов из отделения Валентина. И тут я вспомнила, что Валентину было четыре или пять писем, а вчера с этими пельменями замоталась и забыла ему отдать. Вытаскиваю их и говорю: «Женя, передай Валентину Сергеевичу почту!» — сама думаю, пока он будет читать, минут десять еще уйдет и мы как раз успеем собрать народ. Как-то это так подумала, на всякий случай. Но мужики собрались очень быстро, две кастрюли чая в отделении Валентина были уже готовы, участнички поели-попили — и в четыре они уже ушли… И тут меня какая-то тоска взяла, хожу по стоянке и места себе не нахожу: проспать подъем это очень нехорошо, не к добру… Где-то через час прошел отряд новичков Захарова. Старик хмуро поздоровался, но ничего не сказал. Я думаю: «С чего бы это?..» На пельмени его вчера пригласили, усадили на почетное место, водкой я его угостила — только для него и несла! Валентин сочинил про него хорошую песню, пел вчера… Может быть, он не одобряет, что я забралась в палатку к Юрию? Но Филиппыч же всю мою жизнь знает хорошо и про наши отношения с Юрием тоже! В общем, ничего путного я так и не придумала… Походила по стоянке — рассвело уж! Прибралась, посуду помыла. Где-то около девяти включаю радиостанцию, хочу спросить, когда еду готовить, чтоб горяченькое было к самому приходу, слышу Юркин голос. Чужой такой голос! Мурашки по спине побежали… Потом слышу: разбился Валентин… Я сначала не поверила. А потом, где-то часа через полтора, его уж и несут. Наташка Лихачева бледная, как покойница, идет — ничего не видит. Я подхожу к ней, она спрашивает: «Машину вызвали?» Я говорю: «Слава Ляшенко уже внизу, ждет!» Она села на камень, обхватила голову руками, молчит. Потом вдруг говорит: «Они убили его, Зоя!» — и заплакала… Я подумала, что она свихнулась, испугалась за нее. Потом вижу, встала, пошла. «Ну, — думаю, и слава богу! Разойдется — внизу все пройдет». Вот и все, Галя.