Венецианская маска - Рафаэль Сабатини

Подстрекатели, подобные Пиццамано и Пезаро, обвинялись в поспешности, которая, если восторжествует, должна разорить Венецию и вынудить льва Св. Марка долго зализывать раны.

Против этого не было аргументов. Люди, предупреждениями которых пренебрегали, могли только наблюдать в молчании за событиями и молиться, как истинные патриоты, чтобы те, кто пренебрег ими, оказались правы.

Сейчас казалось, что именно так и есть.

Безнадежное положение Бонапарта подтверждалось просьбой, которую он высказал в своей депеше от тринадцатого ноября в Директорию: «Итальянская армия сократилась до горсточки истощенных людей… Мы покинуты во внутренних районах Италии. Считая гибель неизбежной, храбрецы стойко обороняются, хотя столь сильно уступают в численности».

А потом, когда казалось, что все закончено, когда шумное ликование в Венеции свидетельствовало об освобождении от всех тревог, которые скрывались под праздничной внешностью, гений корсиканца блеснул силой более ужасной, чем ранее. Через четыре дня после написания упомянутой депеши он нанес тяжелое поражение армии Элвинзи на залитом кровью поле Арколы и бросился преследовать их остатки.

Но вызванное этим беспокойство продолжалось недолго. Вскоре стало ясно, что французы вырвали победу такой ценой, которую они не могли себе позволить. Они отвоевали глоток воздуха, не более. К Элвинзи спешило сильное подкрепление. Мантуя стойко держалась, осажденная Серрьером. Аркола, по мнению венецианцев, лишь отсрочила исход, который был неотвратимым. Французов ожидал разгром.

Напрасно сторонники участия в союзе осуждали этот оптимизм, который вовсе не следовал из предыдущего опыта. Им самодовольно отвечали, что бог и австрийцы скоро уладят дело. Зачем же правительству Венеции брать на себя эту ношу?

Сам Марк-Антуан готов был согласиться с оптимистами, видя пессимизм, который царил во французской миссии. Более чем истощенная, Итальянская Армия очень встревожила Францию своим положением. Ее армии на Рейне тоже терпели неудачи, и, действительно, было похоже, что теперь-то Европа должна избавиться от французского кошмара.

Чтобы эффективно играть роль Лебеля, Марк-Антуан решительно написал Баррасу, настаивая на необходимости пополнения Бонапарта, чтобы не утратить все то, что было завоевано. Он писал это без всяких сомнений, ибо знал, что его требования ничем не могут помочь Бонапарту. И было ясно, что если Директория не нашла возможности соответствующим образом отреагировать на подобные запросы раньше, то теперь события на Рейне делали это еще менее возможным.

Его письма, однако, дали один непредвиденный результат, о котором ему сообщил Лальмант, которого он застал однажды взволнованным более обычного.

— Я удивляюсь, — сказал посол, — неужели еще есть причины, оправдывающие вашу задержку здесь. У меня есть точная информация, что в данный момент полиция рыщет по Венеции, разыскивая вас.

— Меня?

— Гражданина депутата Лебеля. Они уверены в его присутствии. Они, конечно же, осведомлены об этом из вашего ультиматума по поводу бывшего графа де Прованс. Эти венецианцы осмелели теперь, ибо считают наши когти обрезанными. Мой последний курьер был задержан генералом Салимбени в Падуе. Ему в конечном итоге позволили продолжить путь с моими депешами в Директорию. Но я узнал, что ваше письмо Баррасу было арестовано на том основании, что оно не официальное, а личное. Теперь оно в руках государственных инквизиторов и мессер гранде получил приказ найти и арестовать вас.

Но что из всего этого действительно поразило Марка-Антуана, так это умение, проявленное тайной службой, организованной Лальмантом.

— Не может быть, чтобы они смогли опознать во мне Лебеля, — сказал он.

— Я того же мнения. Но если они смогут, то очень тяжело придется человеку, которого они считают виновным в том, что он подверг их позору, заставив выслать так называемого Людовика ХVIII из пределов Венеции. Я не дам и шанса в вашу пользу. Инквизиторы действуют очень скрытно и не оставляют следов. Только на этой неделе я потерял одного из моих самых полезных агентов, венецианца. Вроде бы без причин. Он просто исчез, но я не сомневаюсь, что он был тихо удавлен после тайного судебного разбирательства. Поскольку он не был французским подданным, я не могу даже подать запрос о нем.

— Слава богу, что я-то, в конце концов, французский подданный, и…

— Вы забываете, — перебил его Лальмант, — что вы приехали под видом англичанина. Я не могу предъявить права на вас, не признав этого мошенничества. Но и это не улучшит ваших шансов, — здесь он сделал паузу. — Я и в самом деле думаю, что вам было бы благоразумнее уехать.

Но Марк-Антуан отклонил это предложение.

— Нет, пока служба народу может потребовать моего присутствия здесь.

В тот же вечер он получил подтверждение этих новостей от графа Пиццамано. Граф признал перехват писем Лебеля свидетельством того, что, в конце концов, Светлейшей необходимо отстаивать свои права. Присутствие Лебеля в Венеции — еще один признак зловещих намерений Франции, и будет очень плохо этому тайному агенту, когда он будет обнаружен.

Это вовсе не обеспокоило Марка-Антуана. Мессер гранде — венецианский капитан юстиции — тщетно охотился за Камилем Лебелем. Что его тревожило, так это перспектива французского поражения, которая не только не вдохновляла его, но и невероятно удручала из-за опасности, грозящей Изотте.

Между тем, хотя ненависть Вендрамина к Марку-Антуану, который, по его мнению, так возмутительно оскорбил его, ничуть не ослабла, Леонардо умел, по крайней мере, скрывать ее в тех сравнительно редких случаях, когда они встречались в доме Пиццамано.

В таком застое прошло Рождество. Его праздновали в Венеции с развлечениями, как всегда, неудержимыми, а если и сдерживаемыми, то лишь сильным холодом зимы, которая устроила небывалые картины из снега на куполах домов и плавающих в каналах Фузины и Маргеры льдин. Результатом явилось то, что люди предавались развлечениям, укрывшись от холода за стенами домов. Театры были полны, как никогда; кафе вели бурную торговлю; а в казино толпились те, кто пришел поиграть в азартные игры, потанцевать или просто пофлиртовать и посплетничать.

На Новый год город был склонен провести карнавал, будто серьезных дел не было.

Марк-Антуан убивал время как мог. С группой друзей он ждал первого представления «Тиесты» Уго Фосколо и, согласно карнавальному обычаю, ужинал в ложе, которую они арендовали. Он позволил себе участвовать в балах масок, состоявшихся в филармонии и в зале Орфеи и представлявших собой сцены беззаботного веселья, подобных которым он никогда не видывал. Присутствие на этих торжествах многочисленных офицеров, которые стекались в город из своих казарм в Маламокко и пр., — весельчаков, далеких от воспоминаний о тучах войны, которые по-прежнему маячили над горизонтом, — было данью всеобщему веселью.

Пока жизнь в Венеции текла все также беззаботно, австрийцы выступили освободить Мантую и нанести решающий удар, который должен был завершить эту кампанию. Их поражение на заснеженных полях Риволи, с захватом в плен семи тысяч человек и тридцати пушек, на мгновение прервало карнавальное веселье в Венеции. Но и сейчас смятение было отнюдь не таким глубоким и всеобщим, как должно было следовать из обстоятельств. Чтобы предотвратить панику, правительство умышленно распространило заверения, что предпримет все, что может оказаться необходимым. После этого развлечения возобновились.

Повсюду от Чиавони до Пьяцца, когда, с наступлением февраля, погода стала мягче, ходили толпы бездельников и веселящихся и небольшие группки, собиравшиеся возле странствующих актеров, выступавших для веселья прохожих: марионетки, акробаты, знахари, исполнители баллад, астрологи, предсказывающие судьбу канарейки, танцоры — мастера фурланы, цирк на Пьяцца. Патриции и патрицианки в масках и вуалях, чье высокое положение возвещалось их шелками и бархатами и их расшитыми золотом шляпами, свободно смешивались с шумной толпой, разделяя ее жажду смеха, пренебрегая неумолимо надвигающейся на Венецию угрозой.

Теперь ход событий ускорился. За поражением Элвинзи последовало падение Мантуи. Продвигаясь дальше, Бонапарт дошел до Рима и принудил папу римского подписать договор в Толентино. Одним из результатов этого договора стали три больших каравана, в составе которого были запряженные волами повозки, нагруженные бронзой, картинами и другими сокровищами искусства, награбленными в Ватикане, которые держали путь во Францию.

Но Венеция, которая, казалось, неспособна была позволить себе ни малейшего уныния, через несколько дней после падения Мантуи вновь развеселилась при известии, что эрцгерцог Чарльз приближается с подкреплениями с Рейна, чтобы принять командование остатками армии Элвинзи.