Мария София: тайны и подвиги наследницы Баварского дома - Лоррэн Кальтенбах

или еще одно Высочество на улицах столицы. Что также известно, так это то, что после шести месяцев скитаний королева завершает свой путь, остановившись неожиданно в доме баронессы Жюли де Ротшильд в Прегни, на берегу Женевского озера. Едва прибыв, как сообщает пресса в Швейцарии, на месяц[298], эти дамы немедленно уехали, поскольку баронессе внезапно захотелось отправиться на отдых в свой особняк Массиньи[299], недалеко от Канн, где проживает Эммануэль. Простое совпадение?

Примерно 9 ноября 1867 года – наконец-то! – молодая королева отправилась в австрийское военное ведомство, чтобы вернуться в Италию. С ее возвращением Рим успокоится. Длительное отсутствие этой супруги, которую не заботит, что о ней скажут, еще больше раззадорило прессу. Ее появление возродило надежды легитимистской партии. Они рассчитывают, что Ее Величество всеми силами поддержит дело своего мужа и его сторонников в Неаполе и Палермо.

Несчастная страна! За время отсутствия путешественницы ни одна катастрофа не обошла ее стороной. Сначала по полуострову прокатилась волна холеры. Зараза распространялась, следуя прихотливому маршруту, миновав некоторые районы Рима и отдельные поселки. С другой стороны, она обрушилась как гром среди ясного неба на восхитительный город Альбано, который любят Бурбоны Неаполя. Это было в августе. За сорок часов эпидемия охватила двести человек и убила сто тридцать[300]. Очень скоро паника стала всеобщей. Местные жители покидали свои дома, не зная, куда им бежать среди трупов и больных, которые корчились на полу с пеной у рта[301]. Одной из жертв была Мария Тереза, гадюка – свекровь Марии Софии, которая заразилась холерой, ухаживая за своим последним сыном Дженнаро[302], и умерла после шестнадцати часов страданий. Храбрый Атанас де Шаретт немедленно подоспел, чтобы поддержать своих зуавов, которые мужественно пытались облегчить жизнь населения и захоронить умерших. А затем отход части оккупационных войск Наполеона III[303] вселил смелость в революционные орды, которые не переставали бродить по региону с безумными воплями: «Взять Рим или умереть!». Вечный город оказался в осаде, охваченный паникой: пустынные улицы, пушки на площадях, повсюду баррикады, патрули зуавов, которые днем и ночью маршируют по асфальту, не говоря уже о драках и взрывах. Бочонок с порохом был помещен в подземные залы казармы Серристори[304], защищающей Ватикан. Важным эпизодом для будущего моего расследования была также кровавая драка на прядильной фабрике в Трастевере: около десяти гарибальдийцев были убиты штыками и ружейными прикладами зуавов[305]. Беременная женщина, некая Джудитта Тавани Арквати, с двумя пистолетами в руках прошла туда с остальными. Наконец, за шесть дней до возвращения Марии Софии[306] и при соучастии итальянского правительства восемь тысяч краснорубашечников попытались повторить «Экспедицию Тысячи» и войти в святой город. Люди Гарибальди были отбиты тремя тысячами зуавов, которые объединились с оставшимися французскими солдатами[307] вокруг деревни Ментаны. Это великолепная победа, но папские войска оплакивают около сотни убитых и раненых. Лишенная возможности находиться у постели Эммануэля королева будет заботиться о его бывших соратниках[308]. «Вот моя первая дочь милосердия», – скажет Пий IX, встречая ее со своими солдатами[309]. Несколько раз в неделю она пешком посещает госпитали, особенно в Сан-Спирито[310], в нескольких шагах от Ватикана, где лежат больные с гангренами[311]. Ее забота, ее слова, ее улыбки исцеляют. Она превосходна в помощи раненым. Тем не менее сестра милосердия, видевшая ее в это время, будет поражена тем, насколько «Мария София грустна, безмолвна, растерянна […]. Ее взгляд, кажется, неотрывно направлен в прошлое». Бедная королева…

Благодарные зуавы отправят ей во дворец Фарнезе великолепный букет, перевязанный лентами, на каждой из которых они написали название госпиталя[312].

Семейная опека

Пять месяцев спустя, 18 апреля 1868 года, несмотря на свечи, зажженные в церквях юной Виттельсбах, ее возлюбленный умер вскоре после того, как ему исполнилось тридцать два[313]. Леон де Лаваис, брат зуава и медик, оплачивает гонорар доктору Буттуре, счет в отеле «экономкласса», несколько просроченных счетов изготовителя рам и портного Камбулив на площади Мадлен. Он отправляет тело покойного в Париж. Семейный совет немедленно созывается мировым судьей 8-го округа[314]. Дедушка Дэзи, ее дяди и тетя отказываются от своей доли наследства в пользу сироты. Решается вопрос о выборе, гарантиях надежности и платежеспособности будущих опекунов. Опекунами назначаются старый отец Эммануэля (который теперь проводит большую часть времени в Максили, Кот-д’Ор) и Адольф, брат – биржевой агент. Однако, как было решено Эммануэлем, Дэзи и ее гувернантка отправляются в Лион. Берто, зять зуава, служит там капитаном 17-го артиллерийского полка. Лаура, его жена, воспитывает двоих детей, дочь и сына, они проживают на улице Милосердия, недалеко от площади Белькур[315].

Часть VIII

Парижанки

Вполне возможно, что в словарях отметят как важнейшие даты из ее жизни день взятия Гаэты и посещение вечера у Вердюренов. Веер, положенный ею на кресло, чтобы лучше аплодировать Вентейлю, заслуживает большей известности, чем веер, сломанный г-жой фон Меттерних, когда освистывали Вагнера.

Марсель Пруст. Пленница

Матери достаточно увидеть улыбку своего ребенка, чтобы убедиться в реальности высшего блаженства.

Франсуа Рене де Шатобриан. Гений христианства

Смерть в палаццо Фарнезе

Двумя годами позже, в одну ненастную ночь с грозой и проливным дождем, в палаццо Фарнезе и его лабиринте темных комнат единственный лучик света пробивался сквозь тьму огромной комнаты. На кровати уже окоченевший ребенок: единственная дочь королевской четы Неаполя, отнятая у них за несколько часов загадочной болезнью. Размытая полумраком и убитая горем толпа смотрела на преклонившую колени женщину. Это Мария София. Скульптор делает слепок с маленькой девочки, черты которой уже искажены смертью. Мать вздрагивает в испуге, когда слышит звук льющегося на глаза гипса. Все убеждают ее смириться с этим ужасом, обещая, что усопшая не останется без ресниц[316]. Весь день она держала маленькое тельце у себя на коленях и разговаривала с ним.

После десяти лет брака под давлением императора Франца Иосифа и папского двора Франциск, который все еще отказывался покидать Рим[317], наконец согласился на операцию, чтобы исправить свой физический изъян.

Королева беременна. Наконец-то!

В салонах, когда женщин не было рядом, мужчины рассказывали друг другу нескромный анекдот:

«Королева и ее сестра, императрица Австрии, поделились друг с другом своими маленькими несчастьями. Зашел разговор о наследнике, и императрица сокрушалась, что у ее сестры его нет.

– У тебя будет наследник, – сказала ей сестра, – при условии, что ты примешь мой подарок и, главное, что ты поклянешься мне использовать его.

– Клянусь! – воскликнула королева.

А подарком оказалась чудесная двуспальная кровать!»

Но оставим эти великие умы в покое. Конечно, радости неаполитанцев не было предела, тем более что принцесса Пьемонта, невестка и племянница узурпатора Виктора Эммануила, тоже забеременела[318]. Все