Помни войну (СИ) - Романов Герман Иванович

Это был не «камушек», брошенный в «огород» генерал-адмирала, а тяжелый булыжник, что он метнул в мокрый картон, который «семь пудов августейшего мяса» выставило в качестве защитной стены.

И сейчас Сандро ощутил, что сделал выигрышный ход, увидев склоненную голову Ники. Это означало только одно — дядю император желает потихоньку убрать со столь важного поста, пока против него в обществе бурлит возмущение. Его, если сам Александр Михайлович действительно отличится в войне, то его могут поставить на освободившуюся должность. А в такой ситуации следовало рискнуть!

— Ты прав, — буркнул Владимир Александрович. — И Фелькерзам не дурак, умен — жаль только, что тяжко болен, да и чин у него пока невысокий. Но ведь последнее завсегда исправить можно, раз такая блестящая победа одержана, что славного Синопа стоит! Надо ему своего рода «карт бланш» выписать, чтобы не все вопросы с Адмиралтейством согласовывать. На войне время не терпит, и не ждет, пока решение будет принято!

— Да, это так — пусть командует, раз у него хорошо получается, а если кому что не нравится, как контр-адмиралу Греве, то пусть едут в столицу! Действительно — год войны прошел, а он до сих пор крейсер не отремонтировал! Такое нельзя спускать!

Великий князь Николай Николаевич бубнил глухо, но после его слов все стало предельно ясно. Генералом-адмиралом и его выдвиженцами в семье сильно недовольны. Считают, что на них лежит прямая вина за поражения в войне с японцами. Сейчас произошло немыслимое — «семь пудов августейшего мяса» фактически отодвинули от Дальнего Востока, и это только начало, это верный признак того, что вообще уберут, не простив рубиновый крест на шее любовницы.

Слишком вызывающе — а светское общество такого не прощает!

— Ваши императорские высочества, а теперь нам вместе нужно решить, кто способен возглавить нашу армию в Маньчжурии…

Глава 37

— Вот так кунштюк! Не ожидал такого от нашего недалекого императора, даже в пьяном угаре не предполагал, — Фелькерзам медленно перечитал строчки «высочайшей» телеграммы. То, что его поставили почти на один уровень с легендарным Нахимовым, чрезвычайно льстило, вот только он сам прекрасно понимал, что близко с Павлом Степановичем, или погибшим Степаном Осиповичем и рядом не стоял, его место нервно курить папиросу в сторонке и молча завидовать.

Получить чин вице-адмирала со старшинством с начала похода — то есть с октября прошлого года, многого стоило. Хотя это самое пресловутое «старшинство» отменять нужно незамедлительно, так оно препятствует продвижению на командные должности действительно отличившихся в боях офицеров и адмиралов. Зато пожалование за сражение ордена святого Георгия 2-й степени ошеломило и потрясло до глубины души — столь высокой награды Дмитрий Густавович никак не ожидал.

Ведь на флоте за всю русско-японскую войну только бывший наместник, адмирал Евгений Иванович Алексеев удостоился Георгия более низшей, 3-й степени, якобы за отражение атаки брандеров на Порт-Артур. Понятное дело, что «героизм» бастарда императора Александра Николаевича столь высокой награды не стоил, но ведь нужно как-то отметить «своего», пусть и незаконнорожденного дядю, которых на Руси завсегда «ублюдками» именовали. Остальные офицеры, действительно боевые, награждались исключительно 4-й степенью, на колодке и «золотым оружием» — такой беленький крестик носил на своем кителе контр-адмирал Иессен за бой при Ульсане, причем отнюдь не победный, но на самом деле полный героизма русских моряков. А вот генералов 3-й степенью, как и оружием с бриллиантами отмечали, но нельзя сказать, что подобные награждения имели массовый характер. Но так и «царица полей» с «богом войны» воевали много, хотя также неуспешно, как критикуемые ими «водоплавающие».

А тут Карла Петровича наградили «золотым оружием» с бриллиантами, видимо по совокупности заслуг, включая недавнее потопление «Токивы» и «Токачихо». А вот Небогатов получил шейный георгиевский крест, минуя, как и Фелькерзам низшие степени и «золотое оружие». И еще к нему чин вице-адмирала и старшего флагмана Тихоокеанского флота — карьерный прыжок как у кенгуру, и без разбега. Да и за поход их отметили «мечами» к высшей степени ордена — можно ими украшать 1-ю степень святой Анны, которой удостоился, пребывая в Камрани, уже умирающим на койке. Такие ордена массово раздали на эскадре задолго до боя по указу императора — как бы подбадривая всех перед сражением. Большинство офицеров украсило мундиры соответствующими орденами святой Анны или Святослава, лишь немногие заслуженные капитаны 1-го и 2-го рангов получили 4-ю степень святого Владимира, и уж редкостные счастливцы — 3-ю степень, так как 4-я у них имелась, а ленты 1-го класса могли получить только адмиралы.

Впрочем, «мечи» к орденам, благодаря тому массовому награждению, сейчас получили абсолютно все офицеры и классные чины, что прошли Цусимским проливом во Владивосток через двухдневное ожесточенное сражение с японским флотом. Но это был только своего рода задаток — следовало еще раз наградить, кого очередным крестом с мечами, или «клюквой» на кортик, либо производство в следующий чин. Тут все просто — все ордена шли в строго определенном порядке. Вначале чередовались кресты «Анны» и «Станислава» до вторых степеней, потом «Владимира» 4-й и 3-й степени, и лишь затем шли генеральские награды. Все предельно просто, лишь орден святого Георгия шел вне этого установленного порядка — самая почетная и чисто боевая награда, заслужить которую мечтали все, вот только давалась она немногим. Хотя опять же — представления на «золотое оружие» и маленький белый крестик государь может утвердить без изъятия — в последнем случае всегда даровался любой другой положенный награжденному орден с мечами или очередной чин…

Дмитрий Густавович подошел к классному вагону, украшенному красным крестом. Комфортный санитарный поезд увозил в далекую Россию раненых или заболевших моряков, которые могли выдержать долгую, в четыре недели дорогу, хотя до войны поезд проходил дистанцию до столицы вдвое быстрее. В составе не было никаких теплушек и в помине, раненых перевозили во 2-м классе, а генералов и адмиралов в 1-м, вместе с врачами. И что удивительно — сформирован был состав на средства богатых подданных, что брали его на собственное обеспечение. Никакой нужды в медикаментах не испытывалось, имелся собственный вагон-кухня и вагон с ледником для всяческих припасов. Даже нижние чины находились в пути в прекрасных условиях, при постоянной опеке. А весь лечащий персонал состоял из добровольных служащих, получавших при этом весьма приличное жалование от частного лица, которому и офицеры могли позавидовать.

— Ваше превосходительство, Зиновий Петрович находится во втором купе, я вас провожу!

Его встретил предупредительный чиновник с петлицами министерства путей сообщения, в чине коллежского асессора. За локоть поддерживал, дверь предупредительно распахнули и осторожно закрыли за ним. Фелькерзам усмехнулся, глядя на сидящего в кресле Рожественского, смотревшего на него с неприкрытой злостью.

— Что смотришь так, Зиновий Петрович, — спокойно произнес Дмитрий Густавович, — неужели подумал, что извиняться пришел, или, наоборот, над тобой покуражиться⁈ Я не мстителен, хотя за те оскорбления, которыми ты меня за глаза осыпал, во времена гардемаринской юности оплеухи давали. Выздоровления тебе желаю, и радуйся, что не испил ты позора полную чашу — и Цусима не состоялась. Вернее, случилась, но с иным итогом!

— Ты об этом знал заранее, когда умер…

Голос Рожественского дрогнул на последнем слове, однако Фелькерзам и так понял, что тот хотел сказать.

— А я не жив, Зиновий, меня вернули на короткий срок. Чувствуешь, как смердит от меня, будто труп, гниющий изнутри. И боль такая всегда, что помереть хочется самому, и без всякого воскрешения.