Кристаль - Поль-Франсуа Уссон

— Кто же отвезет меня в город завтра вечером, если вас не будет?..

— Просто вызовешь такси-глиссер. В нем не так удобно, как в машине, зато быстрее.

«Мерседес» замедлил ход. Бросив слегка раздраженный взгляд в направлении фьорда, комиссар повел плечами и выключил мотор.

— Я могу у вас кое-что спросить? — сказала Анжела, повернувшись к Бьорну.

— Мм…

— О чем вы недавно говорили с Имиром?

— Ни о чем таком, что могло бы нам помочь… В данный момент.

Это «в данный момент» создавало простор для всевозможных догадок. Бьорн продолжал:

— Он сказал мне вот что: «Я знаю, что ты как я. Мы оба все потеряли. Ты готов на все. После катастрофы думаешь, что остался один… но на самом деле все со всем не так. Те, кто умер, часто остаются самой живой частью нас самих. А самое живучее в нас — это наше детство».

Распрощавшись с комиссаром, Анжела еще какое-то время стояла на парковке, глядя вслед «мерседесу», похожему на гигантского желтого скарабея, и чувствуя, как в душе нарастает нездоровое любопытство. Дежавю? Нет, скорее зрелище, которого она никогда больше не увидит. Отогнав эту неприятную мысль, она потянулась за фотоаппаратом, но опоздала сделать снимок — Бьорн уже отъехал слишком далеко.

В холле стояла тишина. Двое военных в форме защитного цвета без улыбки взглянули на Анжелу. Она с трудом могла вообразить, что для них она — одна из девчонок, которых им поручено охранять. Пропуск они не спросили, да это ничего бы и не дало: здесь, как и в других местах, Анжела никогда не вставляла магнитную карту в считывающее устройство, когда на время покидала отель. Она терпеть не могла эту бесполезную условность — ведь у горничных были ключи от всех номеров. Не говоря уже о том, что ее страшно раздражала необходимость отчитываться в своих приходах и уходах.

Анжела поднялась к себе, по пути никого не встретив, — лишь изредка до нее доносились из-за дверей возбужденные голоса. Войдя в номер, она не раздеваясь рухнула на кровать, идеально застеленную — еще одно раздражающее благодеяние со стороны персонала, который словно хотел стереть все следы ее присутствия. Обычно она всегда сама застилала кровать.

Анжела пристально разглядывала стены и потолок, однако не увидела на них ни следа зловещих теней. Занавески были распахнуты — но куда подевались солнце и луна? Где небо? Пространство за окном казалось абсолютно безжизненным. В коридоре послышались торопливые шаги. Должно быть, это неумолимый Крагсет идет по следу… Анжела протянула руку к ночному столику и взяла телевизионный пульт. Интересно, что показывают по ящику в этой стране?

Говорили, разумеется, по-норвежски. На фоне разноцветных декораций ведущие новостных программ, безукоризненно причесанные, задавали вопросы гостям или вызывали на связь корреспондентов. Внезапно в кадре появился отель «Европа» — Анжела сразу узнала его унылый фасад. Некто Йорген Как-Бишь-Его говорил об ужасной драме, разыгравшейся в этих стенах. Затем появились машины «скорой помощи», едва различимые в темноте. Потом замелькали любительские кадры, при виде которых Анжела не удержалась от безрадостного смеха: мажоретки, шествующие по улицам мимо деревянных домов. Под летним солнцем норвежские улицы выглядели гораздо живописнее, чем сейчас. Одновременно в углу экрана одна за другой появлялись фотографии — полудетские лица семи погибших мажореток. Анжела приподнялась и подвинулась к краю кровати, чувствуя, как по коже пробегают мурашки от этой мрачной фотосессии. Но она не могла оторваться от этих лиц — ей казалось, что глаза мажореток в упор смотрят на нее с той стороны экрана.

Появилась очередная заставка: смутный силуэт на фоне огромного ярко-красного вопросительного знака. Слезы хлынули из глаз Анжелы еще раньше, чем она осознала, что плачет. Они текли, словно подземные воды, вырвавшиеся на поверхность. Сквозь слезы Анжела снова взглянула на экран, где теперь была карта Норвегии с ярко выделенным на ней городком Сторуман. Он оказался гораздо севернее Осло. Когда начался сюжет, можно было обо всем догадаться и без перевода. Стоя перед толпой жителей городка, местный метеоролог, веселый краснощекий норвежец, держал перед собой дымящийся котелок с горячей водой. Когда толпа хором досчитала до трех, он выплеснул воду, которая мгновенно замерзла прямо в воздухе, и образовавшийся лед разбился на мелкие осколки, ударившись о ступеньки лестницы.

Анжела выключила телевизор, положила пульт на прежнее место и свернулась клубком под одеялом.

Глава 19

Для Бьорна перелет на самолете всегда был нелегким делом. За все годы работы он пользовался этим видом транспорта лишь несколько раз, по особо срочным делам. После возвращения на родину с женой он предпочитал поезда и пароходы — возможно, потому, что ему нравилось видеть, как меняются пейзажи вдоль железнодорожных путей или берегов. В последний раз, когда ему довелось совершить авиапутешествие, он сначала выпил двенадцать бутылок пива в аэропорту, а потом еще маленькую сувенирную бутылочку виски из тех, что бесплатно раздавали в самолете. После этого, с трудом поместившись в узкое кресло (и с двух сторон стиснутый соседями), он почувствовал себя так плохо, что перелет превратился в настоящий кошмар. Лихорадочная тревога полностью лишила его силы воли. Каждая воздушная яма была словно удар кулаком под дых. Туалет в самолете был слишком тесным для его габаритов, так что Бьорну пришлось, позабыв всякое самолюбие, закончить вояж, стоя на коленях над унитазом, причем задняя часть тела комиссара, выпиравшая наружу, заблокировала дверь кабины пилотов. Запах рвоты быстро преобразил сочувственные улыбки пассажиров в брезгливые гримасы, и Бьорн сошел с трапа, ощущая всеобщее презрение.

Несмотря на то что с тех пор миновало пятнадцать лет, решение лететь в Берген мгновенно вызвало у Бьорна давнишнее ощущение стыда — омерзительное, как привкус рвоты во рту. Он торопливо побросал вещи в сумку и приехал в аэропорт незадолго до вылета, чтобы не было искушения заглянуть в бар.

Слова Здоровяка не выходили у него из головы.

К счастью, небо было безоблачным, а самолет — наполовину пустым, так что можно было сесть куда угодно. Расположившись с комфортом, Бьорн почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы перенести полет. Стюардессы наперебой одаривали пассажиров улыбками, в иллюминаторы лился холодный лунный свет. Полет занял около часа и прошел совершенно спокойно. Бьорн выпил несколько чашек кофе, глядя в иллюминатор. Внизу, насколько хватало глаз, простиралась заснеженная равнина, похожая на громадный круг белого ноздреватого домашнего сыра; кромка лесов походила на бороду, окаймляющую старое морщинистое лицо. Только посадка была не слишком мягкой — Бьорну показалось, что он сейчас вылетит из кресла, сорвав ремни, но все обошлось. На этот раз он сошел с трапа достойно, под аплодисменты членов экипажа. Сегодня же вечером он снова с ними увидится, когда полетит обратно.

В Бергене было намного холоднее, чем в Осло. Акватория порта, гораздо более внушительного, чем в столице, была полностью скована льдом. На оконечностях бухты ветром намело целые горы снега. Разноцветные фасады старинных домов, тянувшихся вдоль набережной, выделялись яркими пятнами даже на фоне темного неба. Повторяя про себя адрес колледжа, Бьорн следовал по маршруту, который мысленно начертил еще в самолете. Он без колебаний углубился в деревянный лабиринт улочек старого Бергена. Постепенно он поднимался вверх по склону, на вершине которого располагались наиболее престижные жилые кварталы. Наконец, выйдя на небольшую площадь, он увидел на противоположной ее стороне пансион Святой Марии.

Решетки на всех окнах, железные двери, осыпавшаяся штукатурка на фасаде с первого же взгляда говорили о суровости и дисциплине, царивших в этом учебном заведении, — что, впрочем, было составной частью его хорошей репутации. Лишь подойдя к решетчатой ограде, Бьорн вспомнил, что сейчас самый разгар рождественских каникул. Вряд ли здесь остался кто-то из персонала, кто мог бы помочь ему в его изысканиях… Неужели все путешествие коту под хвост?..

Но все же комиссар толкнул витую чугунную калитку и осторожно вошел в заснеженный двор, вымощенный брусчаткой. В отличие от большинства строений, подобных тому, что занимал пансион, здесь не было крытых галерей, тянувшихся по периметру здания, — вместо них вдоль стен были расставлены лишь каменные скамейки без спинок, над которыми змеились какие-то вьющиеся растения, в это время года лишенные листьев. Чувствуя себя так, словно попал в фильм ужасов, Бьорн нерешительно остановился в нескольких метрах от ступенек, ведущих к входной двери. Наконец он все же поднялся и постучал в окно первого этажа.

В окне появилось лицо старой женщины. Бьорн отметил, что она очень маленького роста: ее подбородок едва возвышался над подоконником. Сначала он подумал, что это, наверно, древняя сгорбленная старушка, но потом изменил мнение, обратив внимание на пологий спуск, идущий параллельно ступенькам, с гладкими металлическими брусьями перил. Женщина слегка стукнула в пол тростью и вопросительно взглянула на Бьорна. Он показал ей полицейское удостоверение. Несколько секунд спустя щелкнула автоматическая задвижка, и дверь с шумом распахнулась.