Кристаль - Поль-Франсуа Уссон

— Давай распоряжайся. — Бьорн хмыкнул. — Не беспокойся обо мне.

Йохансен в нерешительности отпустил кнопку. Плечи Бьорна поникли. После этих двух ужасных дней Йохансен не мог не восхищаться профессиональными навыками комиссара. Алкоголь их не притупил. Йохансен чувствовал, что отстранение Бьорна от работы скажется на расследовании не лучшим образом. Крагсет, несмотря на весь свой опыт и успешную деятельность, мог утонуть в водовороте этих многочисленных убийств. Однако разум инспектора, а также его неуклонная привычка следовать правилам и соблюдать субординацию требовали от него держаться от Бьорна на расстоянии. Итак, он снова нажал на кнопку рации и принялся отдавать распоряжения.

Бьорн положил одну руку ему на плечо, а другой взял за руку Анжелу:

— Я о ней позабочусь.

Глава 18

Некогда населенная всевластными торговцами, которые диктовали свои правила всему миру, ныне эта область замкнулась в себе. Здешние люди жили мирно, в условиях относительной протекционистской автаркии. Нефтяные танкеры, бороздившие Северное море, не имели ничего общего с древними драккарами. Вдоль берегов горели огромные нефтяные факелы, озарявшие морскую гладь. Эти далекие огни, равнодушные к штормам, успокаивали викинговскую душу современного жителя. Однако дома на побережье по-прежнему были деревянными. Нередки были случаи, когда пламя пожирало один или два из них. Из поколения в поколение передавались воспоминания об охваченном пламенем Бергене. Но каждый раз на пепелище старых домов возводились новые постройки — гордыня людей средневековой Ганзы по-прежнему была жива.

Предки близнецов владели половиной одной из улиц этого города-лабиринта, горделиво возвышавшегося над побережьем. На протяжении веков следующие поколения перебирались все ближе к югу, много раз начиная все с нуля. Наконец семья обосновалась на краю огромной портовой зоны Осло — как можно дальше от запахов рыбы. Дом был построен в точности по образцу тех, что строились в Бергене: в той его части, что была обращена к набережной, располагалась торговая лавка, впоследствии превратившаяся в магазин для новобрачных, — с узким фасадом и высокой остроконечной крышей, стиснутая между двумя хозяйственными пристройками. Сразу за этим строением с прямыми безыскусными очертаниями начиналось маленькое деревянное королевство семьи: анфилада мастерских, галереи, витые лестницы и резные балкончики, за которыми располагались небольшие жилые комнаты. На протяжении десятилетий дом обрастал многочисленными пристройками, с трудом удерживаясь в границах прилегающей к нему улицы; над последним этажом оба непомерно разросшихся фасада смыкались. Стоя рядом с домом на улице и запрокинув голову, можно было увидеть странную, абсолютно искаженную перспективу.

Такая на первый взгляд хаотичная планировка отражала старинные ганзейские традиции. В носовой части этого неподвижного корабля, над складами, располагалась большая зала с обеденным столом, стоявшим у окна — чтобы глава семьи мог наблюдать за погрузкой и выгрузкой товара и во время еды. За ней располагались жилые комнаты и счетоводческие конторы; дальше начинались мастерские, в которых рабочие день и ночь разбирали, сортировали, паковали, заворачивали разнообразные товары.

После пожара, уничтожившего дом почти полностью, Имир жил в единственной уцелевшей его части, самой отдаленной — там, где некогда располагались мастерские. Здесь пахло древесным углем и плесенью. Груды коробок с уцелевшим товаром отделяли его от руин магазина. Все эти годы у него не хватало духа разобрать эти коробки и посмотреть, что внутри. Разве что иногда он наугад открывал одну из них, уже начинавшую потихоньку разваливаться. Обычно там оказывался какой-нибудь полусгнивший хлам или осколки. Если Имир находил какую-нибудь уцелевшую безделушку, он очищал ее от пыли и ставил на один из высоких, наполовину обугленных стеллажей. Когда полуночное солнце проникало сквозь жалюзи, освещая эту разрозненную коллекцию, Имиру казалось, что она явилась сюда из какого-то его полузабытого детского сна. С каждым днем все больше пыли оседало на изысканных вазах, покрытых затейливыми узорами, и абстрактных статуэтках из дутого стекла.

Анжела старательно ставила ноги в следы Бьорна, которые были в два раза шире и длиннее, чем ее собственные. Двухэтажный автобус Имира стоял на некотором расстоянии от дома, на набережной, в таком месте, где ему было бы легко развернуться. Желтый «мерседес» Бьорна, припаркованный недалеко от автобуса, выглядел совершенно неуместно посреди пейзажа, который без преувеличения можно было бы назвать постапокалипсическим: обугленные развалины наполовину сгоревшего дома, рухнувшие почерневшие балки, занесенные снегом, перед входом в наименее поврежденную часть… Свежие следы Имира вели к двери.

Бьорн и Анжела вошли в длинное узкое помещение, пропитанное запахом отсыревшего дерева. Узкие лестницы с крутыми ступеньками поднимались вверх и исчезали в потолке из неровных досок. В конце этого коридора была толстая, но трухлявая деревянная дверь, на которой еще уцелели остатки вывески. В качестве дверной ручки был приспособлен крюк от погрузочного контейнера.

Бьорн провел кончиком пальца по ряду позолоченных цилиндрических колокольчиков над дверью бывшего магазина и улыбнулся:

— У него даже звонок есть…

От его прикосновения колокольчики мелодично зазвенели. Звуки были высокими и чистыми, долго не смолкавшими, словно переливающимися в воздухе. Но никто не появился.

Бьорн толкнул дверь.

— Вы уверены? — спросила Анжела.

— Закрытые двери существуют для того, чтобы их открывали.

Войдя, они невольно замерли от изумления: перед ними был настоящий домашний музей Имира. Сотни стеклянных зверушек, ваз, камей, резных статуэток, украшений из позолоченной или серебристой проволоки… Бьорн едва осмеливался пошевелиться среди всего этого хрупкого великолепия. Дверь все еще оставалась открытой, и голубоватый сумеречный свет озарял ряды безделушек, отчего они будто светились изнутри. Анжела пожалела о том, что фотоаппарат остался в машине. Бьорн тем временем двинулся вперед между рядами стеллажей, и она последовала за ним, привлеченная, как и он, равномерными звуками глубокого дыхания.

Имир спал на скамье, в нише, похожей на альков, подложив свернутую дубленку под голову и плечи, фактически полусидя. Длинные волосы падали на плечи, обрамляя лицо, совершенно преображенное сном. Он казался большим ребенком, погруженным в волшебные грезы.

— Что нам делать? — прошептала Анжела. — Он спит… Мы наверняка не имели права… О!..

Не удержавшись, она осторожно вынула из раскрытой картонной коробки прозрачный стеклянный шар и поднесла к лицу. Этот шар немного походил на шар из ее собственной коллекции. В центре его было что-то вроде блестящей золотой паутинки, окутывающей стайку крошечных воздушных пузырьков: словно дыхание ангела, пойманное в сети мороза. Анжела подумала, что уже очень давно не видела такой очаровательной вещицы.

Она осторожно положила шар обратно в коробку к другим безделушкам. Раздался тихий стеклянный звон.

Имир открыл глаза.

Анжела быстро отдернула руку, словно застигнутая на месте преступления.

Бьорн сел на низкий табурет, спокойно разглядывая Имира. Тот потянулся и сел на скамье. Он выглядел измученным. В переходном состоянии от сна к бодрствованию черты лица казались резкими, глаза — запавшими. Но, судя по всему, он совсем не удивился, увидев в своей берлоге незваных гостей. Он взглянул на открытую дверь, потом перевел глаза на Бьорна, давая понять, что не возмущен незаконным вторжением. Затем бегло взглянул на коробку с безделушками. Анжела уже отошла в сторону, но он заговорщицки ей улыбнулся:

— Они тебе нравятся?

Анжела почувствовала, что краснеет.

— Возьми что хочешь, — предложил Имир.

Она машинально пробормотала что-то в знак благодарности и приблизилась к Бьорну. Имир встал. Его тень накрыла набор бокалов для шампанского.

— Kaffe?

Он резко повернулся, толкнул ногой низкую дверь и, почти наполовину согнувшись, скрылся за ней. Звяканье посуды указывало на то, что маленькая комнатка за дверью, прежде, скорее всего, служившая подсобным помещением при мастерской, теперь использовалась как кухня.

— Входи, если хочешь, комиссар.

Бьорн не заставил просить себя дважды. Его массивная фигура полностью закрыла дверной проем, и на секунду Анжеле показалось, что он сейчас застрянет, но этого не случилось. Сама она осталась у порога.

Прихлебывая кофе из необыкновенно изящной фарфоровой чашки, она наблюдала любопытную сцену: два гиганта беседовали, сидя напротив друг друга за столом, на деревянных скамьях, стоявших у противоположных стен. Как будто двое взрослых решили обосноваться в игровом домике для детей.