Детектив Франции Выпуск 5 - Шарль Эксбрайя

Наконец он поднял голову и сказал:

— Это все, Полетта.

Глава 8

Человек лежал на кровати, все в той же камере. Только вместо угнетающей, мигающей лампы теперь висела обыкновенная, из матового стекла.

Человек с тревогой спрашивал себя: «Кто я?» Он не забыл еще некоторые, теперь такие далекие эпизоды прошлой жизни, когда его звали Максимом Каланом.

Постепенно он стал ощущать себя человеком, но теперь это был уже другой человек. Теперь он мог бриться, мыться, ему вернули ремень.

Он пока еще колебался в выборе одного из двух путей.

Когда ему удавалось не думать, он чувствовал себя хорошо. Тогда все казалось ему простым и естественным, а любые вопросы излишними. Причем в самой глубине души он сознавал, что состояние это ненормальное, даже опасное. Временами возникало впечатление, что у него одно тело и две души.

В коридоре послышались шаги, и дверь открылась. В комнату вошел высокий худой человек в белом халате, которого все называли доктором. Он сделал знак человеку на кровати следовать за ним. Вооруженных охранников больше не было.

Они вошли в безупречно чистую операционную, в которой располагалось несколько застекленных шкафов с различными медицинскими инструментами и необычное кресло, вызвавшее в человеке рефлекс страха.

Шлем, электроды, ремни… Доктор усадил человека в кресло… Электроток. Тело внезапно напряглось, сердце готово было выскочить из грудной клетки, на теле выступил едкий пот, и, когда доктор прекратил подачу тока, в кресле сидело уже лишь слабое подобие человека…

Сколько сеансов, сколько часов? Ощущение бесконечной пытки, вечного ада. Острой боли не было: боль была тупая, назойливая, гнетущая. Казалось, она никогда не кончится.

Это продолжалось часами, затем наступало отдохновение. Он погружался в какое–то новое для него состояние, в полузабытье…

Сейчас человек сидел на стуле возле стола. Доктор приветливо улыбался. Мягким голосом он говорил совершенно очевидные вещи, но как хотелось ему верить, верить во всем, со всем соглашаться…

Инсулин был прекрасным наркотиком, разрушающим необходимую мозговым центрам восприятия глюкозу. После электрошока, уничтожающего желание сопротивляться, он помогал делать из человека все, что угодно, вплоть до моделирования новой личности.

Затем начинались вопросы.

— Как вас зовут?

— Николя Калон.

Тест, позволявший выявить степень податливости объекта.

— Вы знаете Максима Калана?

Короткое колебание, и правильный ответ.

— Нет.

Доктор поднялся и похлопал человека по плечу.

— Идите, — сказал он и посторонился, пропуская того, кто пока еще не стал окончательно Николя Калоном, но больше уже не был Максимом Каланом.

Глава 9

Кост сосредоточенно читал рапорт. Теперь все принимало масштабы катастрофы.

Неподвижно стоя возле стола, Полетта не осмеливалась вымолвить ни слова. Никогда еще в Службе не случалось ничего подобного. Никогда еще провал не был столь резким, столь мучительным. Рапорт сообщал следующее:

Шифровальная Служба

Место отправления: Берлин

Отправитель: 00041Ж.Ш–АД–26

(телеграмма)

«Вернер Бузенберг погиб. Выбросился из окна номера в отеле. Полиция установила самоубийство. Очень обеспокоен».

— Четверо, — подвел Кост трагический итог. — Четверо человек из одной миссии. Это тяжело, Полетта.

— Вы не могли поступить иначе, господин Кост. Более того, вы вынуждены продолжать.

Кост ограничился кивком головы. Он смял телеграмму и машинальным жестом прикурил сигарету. Удовольствия от нее он не получил, но курение отвлекало его.

— Отправить еще одного человека? А имею ли я на это право? Бывают дни, когда начинаешь сомневаться, имеет ли все это смысл. Погибли четыре человека. Есть ли польза от их смерти?

— Они знали об опасности, — заметила Полетта.

— Это не снимает с меня ответственности.

Полетта молчала. Шеф переживал кризис. Так было всегда после тяжелого провала или гибели агента, которого он особенно ценил. Кост продолжал:

— Стоит ли посылать еще одного, с которым тоже может произойти несчастный случай? Анен и Домон были опытными и осторожными, и что же?

— Вы думаете, Эрбах причастен к их смерти? — спросила Полетта.

Этот вопрос мучил Коста. Его людей убирали методично, с поразительным постоянством. Один Эрбах знал об их присутствии там. Но Кост не полагался на слишком легкую дедукцию. Кроме того, если бы Эрбах был предателем, то была бы ликвидирована уже вся сеть. Внезапно Кост напрягся. А разве у него есть доказательства того, что сеть по–прежнему существует? Кто сказал ему об этом? Эрбах… Но для того, чтобы Эрбах предал, кто–то должен был его выдать. Кто? Шлайден? Невозможно. Если бы он это сделал, он бы либо бесследно исчез, либо, продолжая двойную игру, остался бы на месте.

— Мне нужен человек, — задумчиво сказал Кост, — непохожий на других…

Полетта хотела что–то сказать, но в этот момент над дверью загорелась красная лампочка. Кост нажал на кнопку внутреннего телефона, связывающего его с охраной ведущего к кабинетам коридора.

— Слушаю, — сказал Кост.

— Полковник Эрлангер, — сказал металлический голос.

— Проходите.

Полетта машинально поправила юбку и спросила:

— Я вам больше не нужна?

— Пока нет.

Полковник Эрлангер служил во Второй Канцелярии, но он был военным, поэтому Кост недолюбливал его. Он считал, что полковник использует устаревшие методы, которые, по его мнению, не могли быть эффективными.

Полковник не отрицал пользы возглавляемого Костом специального отдела Разведслужбы, получавшего конкретные результаты там, где у Второй Канцелярии были связаны руки.

— Мужчины обменялись рукопожатиями. Кост с любопытством смотрел на полковника: невысокого, с небольшим животиком. Лицо его, несмотря на крупные черты, было довольно породистым. Он, как всегда, был безупречен, четок и точен.

— Новое щекотливое дело, — вздохнул Эрлангер. — Вы знаете, откуда я приехал?

Кост молча ждал. Полковник продолжал:

— С совещания представителей трех стран.

— Англии и Америки?

— Да. Впрочем, наши партнеры не спешат с нами консультироваться, хотя все мы заинтересованы в равной степени. Кроме того, это касается Германии.

Кост насторожился.

— Продолжайте, — сказал он.

— Вам хорошо известны отношения, существующие между двумя немецкими государствами. Отношения, прямо скажем, натянутые. По крайней мере, так до недавнего считали наблюдатели. Неожиданно мы столкнулись со случаями невероятного саботажа.

— Что вы имеете в виду? — спросил Кост.

— Рост количества покушений на солдат оккупационной армии, промышленный саботаж на заводах, «спонтанные манифестации» против режима и союзников. Заметьте, что эти инциденты составляют часть обширной программы, затрагивающей все три зоны.

— Что думают об этом в Бонне?

— Делают вид, будто ничего не происходит. Хотя Западная Германия и входит в НАТО, страна устала от милитаризации и мечтает только о мире.

— Весь мир о нем мечтает, — усмехнулся Кост.

— В этом и таится опасность. Я говорю не о возможности нацизма, а о пассивном сопротивлении, которое выражается в желании немцев, чтобы их оставили в покое. Они считают, что сами разберутся между собой.

— Нейтралитет? — спросил Кост.

— Именно. Опыт показал, как опасна на Западе страна, провозгласившая нейтралитет. Это хуже, чем открытый враг. Даже американцам это понятно.

— Они поняли, что в девяти случаях из десяти за этим стоит Москва?

— Да. План продуман тщательно: одновременная операция по всей территории ФРГ.

— Мне непонятна одна вещь, — сказал Кост. — Пусть немецкое население сдержанно относится к союзникам, но ведь Боннское правительство настроено иначе?

— Вы думаете? — спросил Эрлангер. — К сожалению, мы получили подтверждение тому, что Боннское правительство недавно имело контакты с правительством ГДР.

— И вы думаете, что в Бонне…

— Ну, разумеется, нет, — перебил его полковник. — Федеральное правительство прекрасно понимает, кто мажет масло на его хлеб. Но правительство знает о настроении народа, враждебного к соглашениям с Западом. А выборы у западных немцев, увы, свободные.

— Чего вы хотите, полковник? — спросил Кост.

— Две вещи. Во–первых, я бы хотел знать, не обнаружили ли вы со своей стороны что–нибудь такое, что могло бы пролить свет на это дело.

Кост забыл о мучивших его угрызениях совести. Он снова превратился в большого ловкого кота, желающего хитростью поймать мышь.

— Точно не могу сказать. Но четверо моих агентов, отправленных на выполнение одной и той же миссии в Восточную Германию, погибли.