Комендантский час - Вероника Иванова

По цвету и виду они все одинаковые, несмотря на надписи на контейнерах. И конечно, малость сбивает с толку, что даже в муку нужно добавить воды, чтобы она стала сначала именно мукой. Нежно-розового цвета.

Пинцет и аптекарские весы мне не выдали, поэтому теста замесилась сразу целая миска. Густого, как сметана, с радужными разводами и привкусом карамели.

Сковородки не нашлось, но плита или то, что ее заменяло, нагрелась мгновенно, и уроненная капля, зашкварчав, быстро зазолотилась, распространив вокруг запах…

Да, дома. Оладушки, которые пекла бабуля, пахли примерно так же. Сладко, сытно, умиротворяюще.

Первый блин, наперекор традициям, получился совершенно нормальным, разве только чуть перепеченным, а со второго началась настоящая сказка. М-да, это вам не электроплита с кривыми спиралями, это…

Топ-топ-топ.

Когда я поднял голову, мы встретились взглядами. Хотя как одна пара глаз может смотреться в десяток?

— Мя?

Оно еще и говорит?

— Мя-мя?

Из-за края стола торчала только голова с мордашкой, похожей сразу на обезьянью, кошачью и стрекозиную. С хохолками коротких волос по всей макушке. Маленькая, чуть больше моего кулака.

— Ты кто?

— Мя!

Я разве отключал медуз? Не припоминаю такого. Значит ли это, что диалект крохи, пялящейся на меня, не подлежит переводу?

Тем временем неопознанный зверек переместился повыше, являя миру крепенькое тело, из которого во все стороны росли… Допустим, ноги. Правда, одна из них довольно ловко потянулась к тарелке с оладьями.

— Мя?

Спрашивает разрешения, что ли?

— Бери. Я еще напеку.

Лапка цапнула оладушку из тех, что лежали на самом краю, потянула, скомкала и затолкала в рот, раскрывшийся где-то ближе ко лбу, чем к подбородку. Если я, конечно, правильно определил пропорции и точку отсчета.

— Вкусно?

На меня снова посмотрели, мигнули и скрылись из виду.

Ладно, по крайней мере, оно, кем бы ни было, разумно. Жесты точно понимает, если не слова. И в случае чего можно будет его просто-напросто отогна…

— Мя?

Из-за края стола торчали теперь уже целых три головы, причем одна — в масляных разводах.

Я перестал их считать сразу же, как они перестали помещаться вокруг стола и начали громоздиться друг на друга художественной пирамидой. Да, собственно, и некогда было заниматься такими глупостями, потому что тарелка пустела прежде, чем я успевал вылить на плиту свежую порцию теста.

Пауки-переростки были повсюду. Под ногами, обтирая голени. Под руками, толкая локти. Над головой, периодически свешиваясь и преданно заглядывая в глаза. А еще они голосили, причем на разные лады, потому что и сами оказались… Разными.

Одни — покрупнее, рыжей масти. Другие — пегие стройняшки, на мгновение замирающие всякий раз, когда перед ними ставят тарелку. Третьи, вороные — самые неугомонные, снующие по кухне взад и вперед вместе с оладьями и, кажется, играющие ими в…

— Не швыряться едой!

Стоп-кадр. Немая сцена. Вдох, выдох — и все по новой.

— Я кому сказал?

Фунт презрения.

— Ах так? Тогда брысь отсюда!

Ну да, как же, послушаются они. Хотя, если начать с заводилы… Только где ж его теперь найдешь, в этом муравейнике?

И не надо на меня с ногами забираться!

Тррринь-тинь-тинь.

Еще один стоп-кадр. Кромешная тишина, в которой раздаются шаги. Приближающиеся.

— Ай, горит-горит-горит!

И верно. Последняя партия оладушек испорчена. Негритята, годящиеся только на выкидыш.

— Где горит, многоуважаемый?

Вдвоем они смотрятся просто замечательно. Я, наверное, тоже представляю собой занимательное зрелище, потому что слесарь и кочегар, увидев меня, синхронно замирают, вливаясь в общую скульптурную группу.

Так мы и стоим, таращась друг на друга, пока взгляд Лёлика не ухватывает оладушек в лапе одного из пауков-переростков.

— Где взять?

Паук что-то верещит в ответ и нехотя протягивает свою добычу кочегару. Тот берет печеное тесто двумя пальцами, просматривает на свет, принюхивается.

— Ай, шайтан…

Рот у него гораздо большего размера, чем у многоногих коротышей, поэтому оладушек не просто исчезает, а проваливается внутрь, как в бездонную пропасть.

— Ай, шайтан!

— Смею предположить, многоуважаемый, что подобная реакция означает…

Коротыши, те, у кого в лапках еще оставались плоды моего кухонного труда, как по команде запихнули еду в себя и быстро-быстро задвигали челюстями.

— Товарищ Боллог, вас не затруднит дать некоторые разъяснения? И пожалуйста, на этот раз словами. Если можно.

— Как пожелает маэстро.

— Эти… — мохнатые затылки, шевелящиеся у меня под коленями. — Это… Они вообще кто?

— Твинчи.

— А что они здесь делают?

— Всё.

Потрясающе исчерпывающая информация. В фирменном стиле адъютанта.

— Товарищ Боллог…

— Обслуга. Чернорабочие. Гайки в ведре.

О, а вот и она, легка на помине!

— Вы, наверное, догадываетесь, что ваши слова мне ровным счетом ничего не…

В присутствии блондинки почему-то никто не хочет задерживаться: бочком к выходу отступают и Лёлик с Болеком, и пауки-переростки, да так ловко и быстро, что через полминуты в кухне не остается никого, кроме меня и моей надсмотрщицы.

— Не догадываюсь. Знаю.

Это называется «злой умысел». С которым я ни черта не могу поделать.

Она проходит, устраивается за столом, прямо напротив. Смотрит на плиту и невинно интересуется:

— В этом доме кормят всех?

Ну и что прикажете делать? Только вздохнуть и спросить:

— Оладушку?

62 часа 08 минут от перезагрузки системы

Любезная моя Катерина Матвеевна…

Тьфу.

Дорогой дневник!

Народная мудрость оказалась права. Как всегда. Чем дальше я углубляюсь в здешний лес, тем толще партизаны, которые попадаются на моем пути. То есть объективные обстоятельства.

Общение с адъютантом напоминает рыбалку в самом нудном ее воплощении, когда сначала на хлеб и все, что завалялось в карманах, выуживаешь разную мелочь, а потом насаживаешь уже ее на крючок в надежде поймать рыбку покрупнее. Одна только разница: с ихтиофауной такой метод чаще всего срабатывает, а в моем случае…

Нет, кое-какие результаты достигнуты.

Например, удалось узнать, что твинчи — побочная ветвь развития расы инчей. Правда, все стало не в пример понятнее? Вот и я о том же.

Инчи построили базу, на которой я сейчас обретаюсь. Они вообще много чего построили, лет так примерно за триста двадцать до моего рождения. А потом им то ли надоело, то ли ударились в собственный аналог буддизма и забросили производство предметов, предназначенных для военных действий. Вот тут на сцену вышли их младшие родственники, твинчи. Половинчики.