Ловушка - Ли Чайлд

Он добрался до двери, сражаясь с торчащими во все стороны ветвями кустов, которые норовили схватить его за ноги. На двери имелся звонок, но он проржавел и давно не работал. Наклонившись вперед, Ричер постучал в деревянную дверь костяшками пальцев и стал ждать. Никакого ответа. Он снова постучал. У него за спиной жили своей жизнью джунгли, жужжали насекомые, остывал двигатель «тауруса», стоящего неподалеку. Ричер снова постучал. Подождал немного и услышал в доме скрип половиц, который опережал чьи-то шаги. Потом шаги остановились по другую сторону двери, и до него донесся женский голос, тонкий и приглушенный толстым деревом двери:

— Кто там?

— Ричер, — ответил он. — Друг генерала Гарбера.

Его голос прозвучал громко, и у него за спиной кто-то промчался сквозь кусты, спасаясь бегством. Какое-то животное. Он услышал, как открывается старый замок, а вслед за ним щеколда. Дверь со скрипом распахнулась, и Ричер, шагнув в темноту, увидел перед собой пожилую женщину лет восьмидесяти, очень худую, седовласую, сутулую, в блеклом цветастом платье с широкой юбкой. Такие платья женщины носили на приемах на открытом воздухе в пятидесятые или шестидесятые годы. К ним обычно прилагались белые перчатки, широкополые шляпы и спокойные улыбки. Ричер видел их на фотографиях.

— Мы вас ждем, — сказала женщина, повернулась и шагнула в сторону.

Ричер кивнул и прошел в дом. У нее была такая широкая юбка, что, проходя мимо, Ричер услышал громкий шелест нейлона.

— Я принес вашу почту, — сказал он. — Ящик был переполнен.

Он протянул ей толстую пачку мятых конвертов и стал ждать.

— Спасибо, вы очень любезны, — сказала она. — Идти до ящика далеко, а мы не любим останавливать там машину, чтобы кто-нибудь не въехал в нас сзади. На дороге ужасное движение, а люди ездят так быстро. Быстрее, чем следует.

Ричер кивнул, подумав, что ему редко доводилось видеть дорогу, которая была бы тише и пустыннее этой. Если бы кому-нибудь вздумалось лечь спать прямо на желтой линии, у него имелись бы все шансы дожить до утра. Он продолжал держать в руках почту, которая совершенно не заинтересовала пожилую леди.

— Куда положить? — спросил Ричер.

— На кухню, пожалуйста.

В коридоре, отделанном мрачными деревянными панелями, было темно. В кухне, где имелось крошечное окошко с желтым ребристым стеклом, оказалось еще хуже. Там стояла разномастная мебель, облицованная потемневшей от времени фанерой, и имелось несколько забавных старинных эмалированных кухонных приспособлений в серую и зеленую крапинку, на коротких ножках. Здесь витали застаревшие запахи еды и нагретой духовки, но было чисто. На полу из линолеума тряпичный коврик, в кружке с отбитым краем пара очков. Ричер положил почту рядом с кружкой. Когда гость уйдет, хозяйка снимет нарядное платье, уберет его в шкаф с шариками от моли, наденет очки и прочтет почту.

— Могу я предложить вам кусочек кекса? — спросила она.

Ричер посмотрел на плиту и увидел фарфоровую тарелку, накрытую видавшей виды льняной салфеткой. Она что-то для него испекла.

— И кофе?

Рядом с плитой стояла древняя кофеварка из ярко-зеленой эмали со стеклянной шишечкой наверху. От нее к розетке шел шнур с потрепанной оплеткой из ткани.

— Я люблю кофе с кексом, — сказал Ричер.

Хозяйка кивнула с довольным видом, сделала шаг вперед, задев своими шуршащими юбками дверцу духовки, и тонким дрожащим пальцем нажала на кнопку кофеварки. Все было приготовлено заранее.

— Всего пара минут, и кофе готов, — сказала она, затем замолчала и прислушалась.

Старая кофеварка начала громко булькать.

— Идемте, я познакомлю вас с мистером Хоби. Он проснулся и очень хочет вас видеть. Пока варится кофе.

Она провела его по коридору в заднюю часть дома и маленькую гостиную, наверное, двенадцать на двенадцать футов, заставленную креслами, диванами и высокими застекленными шкафами с фарфором. В одном из кресел сидел старик в строгом костюме из голубой саржи, сильно поношенном и потертом, по крайней мере на три размера больше, чем требовалось его усохшему телу. Ворот рубашки болтался на худой шее. Редкие шелковистые пучки — вот все, что осталось от его волос. Тонкие, костлявые руки, лежавшие на подлокотниках кресла, выглядывали из рукавов, точно два карандаша. Из носа торчали прозрачные трубки, закрепленные за ушами. На столике с колесами рядом с ним стоял баллон с кислородом. Старик поднял голову и сделал глубокий вдох, чтобы набраться сил и поднять руку.

— Майор Ричер, я очень рад с вами познакомиться, — сказал он.

Ричер сделал шаг вперед, взял руку и пожал. Она оказалась сухой и холодной, похожей на руку скелета, обернутую фланелью. Старик замолчал, вдохнул кислорода и сказал:

— Меня зовут Том Хоби, майор. А эта симпатичная дама — моя жена Мэри.

— Я рад с вами познакомиться, — сказал Ричер. — Но я больше не майор.

Старик кивнул и вдохнул новую порцию кислорода.

— Однако вы служили в армии, — проговорил он. — И я считаю, что вы имеете полное право на свое звание.

В нижней части одной из стен был вделан камин из плитняка, на его полке стояло множество фотографий в красивых серебристых рамках. По большей части цветные снимки молодого человека в форме оливкового цвета, в разных позах и местах. Среди них Ричер разглядел одну старую черно-белую фотографию с изображением мужчины в форме, высокого, с прямой спиной, улыбающегося, явно принадлежавшего к другому поколению военных. Возможно, это был сам мистер Хоби до того, как сердце начало потихоньку убивать его изнутри, хотя наверняка Ричер сказать бы не мог. Они совсем не были похожи.

— Это я, — подтвердил Хоби, проследив за его взглядом.

— Вторая мировая? — спросил Ричер.

Старик кивнул, и в его глазах появилось грустное выражение.

— Я так и не попал на фронт, — сказал он. — Я пошел добровольцем задолго до набора, но у меня уже тогда было слабое сердце. Меня не пустили. Так что я служил на складе в Нью-Джерси.

Ричер заметил, что Хоби потянулся к баллону, видимо чтобы увеличить подачу кислорода.

— Я принесу кофе, — сказала его жена. — И кекс.

— Вам помочь? — предложил Ричер.

— Нет, я справлюсь, — ответила она и медленно вышла из комнаты, сопровождаемая шелестом юбок.

— Садитесь, пожалуйста, майор, — сказал Том Хоби.

В наступившей тишине Ричер сел в маленькое кресло, стоявшее неподалеку от кресла старика, чтобы слышать его слабый голос. Но кроме тяжелого дыхания, шипения кислорода и звона посуды, доносившегося с кухни, ничто не нарушало молчания. Привычные домашние звуки. Окно закрывали жалюзи из ярко-зеленой пластмассы, опущенные, чтобы в комнату не проникал свет. Где-то вдалеке, за заросшим садом, примерно в тридцати милях от дома Леона Гарбера, текла река.

— А вот и я, — крикнула из коридора миссис Хоби.

Она вернулась в комнату со столиком на колесах, на котором стоял фарфоровый сервиз: одинаковые чашки, блюдца и тарелки, а также маленький молочник и сахарница. Льняная салфетка, видимо, осталась на кухне, и Ричер увидел большой кекс, украшенный чем-то желтым. Может быть, кусочками лимона. Старая кофеварка стояла тут же, и ее окутывал аромат кофе.

— Как вы пьете кофе?

— Без молока и сахара, — ответил Ричер.

Дрожащей рукой она налила в чашку кофе и передала ее Ричеру; по пути чашка несколько раз звякнула о блюдце. Следом была протянута тарелка с куском кекса. Тарелка тоже дрожала. Кислород шипел. Старик обдумывал свой рассказ, делил его на части, подпитывая себя кислородом, чтобы довести его до конца.

— Я был печатником, — сказал он неожиданно. — Владел собственной типографией. Мэри работала на одного моего крупного клиента. Мы встретились и поженились весной сорок седьмого года. Наш сын родился в июне сорок восьмого.

Он отвернулся и окинул взглядом ряд фотографий на каминной полке.

— Наш сын Виктор Трумэн Хоби.

В гостиной стало тихо, словно в церкви.

— Я верил в понятие долга и сожалел, что не годен к действительной военной службе, — продолжал старик. — Очень сильно сожалел, майор. Но я был счастлив служить своей стране так, как мог, и я ей служил. Мы вырастили нашего сына с такими же убеждениями, научили любить свою страну и воспитали в нем желание ей служить. Он отправился добровольцем во Вьетнам.

Старик закрыл рот, вдохнул через нос кислород, потом еще раз и еще, затем наклонился и поднял с пола кожаную папку, которую положил на свои тощие колени и открыл. Он достал из папки фотографии и протянул Ричеру. Тот, ловко удерживая чашку и тарелку, потянулся вперед, чтобы взять ее из дрожащей руки старика. Это был выцветший снимок, сделанный во дворе дома: улыбающийся мальчишка лет девяти-десяти, приземистый, с веснушками и крупными зубами, на голове металлическая миска, на плече игрушечное ружье, плотные холщовые штаны засунуты в носки, чтобы походили на военные брюки с гетрами.