Правила жестоких игр - Марина Ефиминюк

– Фил? – Услышал он голос подкравшейся Снежи. Дверь в гостиной так и не успели поменять, а проход оставался сквозным в холл.

– Не сейчас, Малышка. – Холодно отозвался парень, не оборачиваясь.

– Да, я просто зашла сказать. – Она помолчала: – Заккери предлагает устроить сегодня игру. Ты как?

Филипп задумался, а потом медленно кивнул:

– Скажи, что я в партии. Пусть придумывает ставку.

– А он уже придумал. Американка – любое желание. – Радостно сообщила Снежана, тут же выпорхнула в коридор.

– Отлично выглядишь. – Мама прижала сложенные ладошки к щеке и посмотрела на меня с умилением, как на комнатную болонку, выкрашенную в розовый цвет.

Я с неудовольствием покосилась в зеркало, по случаю похода в ресторан с Пашкой, мамаша натянула на меня свое вечернее платье. Длинный атлас зеленого цвета струился до самого пола, закрытая спина полностью прятала синяки, а длинные узкие рукава татуировку. В платье мое отражение напоминало готическую ведьму со старинных гравюр, а длинные рыжие волосы до пояса только добавляли жути.

– Как тебе? – Не отставала она.

– Сто лет назад меня бы сожгли на костре. – Буркнула я, не видя причин для подобного маскарада.

Хорошо, что мы договорились с приятелем посетить ресторанчик, куда можно было добраться пешком, подобный наряд вызывал бы в метро фурор. Погода как раз располагала для прогулок. Пока я старательно натягивала чулки, в дверь позвонили. Мамаша, изображая взволнованную родительницу юной дебютантки, бросилась в прихожую, чтобы открыть дверь. На шелковом чулке выскочила петля и поползла тонкая стрелка, пришлось стянуть оба и надеть туфли на голые ноги.

– Шуро-очка-а-а! – Мама перегибала палку даже со своим излишне певучим голосом.

Когда я вышла в коридор, стараясь не запинаться о длинный подол атласного платья, то присвистнула. Похоже, Пашка надел лучший костюм из своего гардероба и выглядел франтом в белой рубашке и темно-синем пиджаке в полоску. В руках приятель держал огромный ворох из алых роз, оставалась лишь надежда, что число цветов – нечетное.

– Это тебе. – Он сконфуженно улыбнулся, протягивая букет, и покраснел.

Мне не верилось, что еще несколько недель назад мы не чувствовали этой странной сковывающей неловкости. Нам было легко друг с другом и спокойно, только Пашка для чего-то решительно испортил нашу ничем не обязывающую дружбу и начал меня порядком раздражать, как любой навязчивый поклонник.

– Спасибо. – Я приняла цветы и тут же, словно они жглись, передала их матери, глядевший на мужчину влюбленными глазами потенциальной тещи. – Пойдем!

– Отлично выглядишь. – Похвалил он, когда мы спускались в лифте.

– Ты тоже ничего. – Буркнула я, следя за вспыхивающими цифрами этажей на полоске над разъезжающейся дверью.

Всю дорогу, состоявшую из трех поворотов, одного наземного перехода и темного двора, приятель старался меня разговорить, вдохновенно излагая события прошедшей недели. Приходилось делать заинтересованный вид и улыбаться не слишком уныло. На входе в ресторанчик Паша сдался и уже понуро открыл передо мной дверь, пропуская вперед.

В маленьком зале играла музыка, полупьяный народ кружил в непонятных танцах, под потолком висел табачный туман. В подобной обстановке вечернее платье выглядело так же нелепо, как кухонный фартук на приеме у английской королевы. Нас посадили за дальний столик, подальше от барной стойки, где толпилось особенно много хмельных гуляк. Усевшись, я утомленно следила за соседями, монотонно жующими крошечные пережаренные кусочки шашлыка, и костерила себя, что не осталась дома.

– Можно? – Пашка продемонстрировал пачку с сигаретами.

– Угу. – Хмыкнула я. – Мне тоже дай.

– У тебя легкие! – Воскликнул он укоризненно.

– А еще у меня печень, почки и желудок, как у всех нормальных людей. – Буркнула я, выхватывая сигаретку и быстро прикуривая.

– Я думал ты не выносишь запах табака.

– Не выношу.

От едкого вкуса тлеющего табака захотелось раскашляться и высморкаться, но эта была моя маленькая месть изменившимся привычкам.

Нам принесли меню и, не открывая его, я заказала шашлык и попросила, чтобы к мясу не скупились на кольца репчатого лука, желая наверняка исключить прощальные поцелуи под луной.

– Саш?

Я оглянулась к приятелю, туша сигарету.

– Ты на меня почему-то злишься. – Он снова стал нервничать, покрываясь красными пятнами.

– Просто, Паша, понимаешь. – Судорожно подбирая слова, я задумалась. – Мы долго были друзьями, я очень ценила нашу дружбу, а теперь не могу понять, чего ты от меня хочешь.

Черт! Нечто подобное мне выдал Филипп в институтском коридоре, сильно огорчив. Расстраивать закадычного приятеля в мои планы не входило.

– Именно об этом я и веду речь! – Напротив обрадовался Пашка, широко улыбнувшись.

Неожиданно его губы стали шевелиться, не издавая ни единого звука, как у глухонемого. Я даже тряхнула головой, стараясь отогнать наваждение. Приятель двигал руками и что-то настойчиво доказывал. В ушах появился тоненький звон, а потом резко и четко замелькали картинки, скрыв за собой и ресторан, и круглое лицо Паши со сломанным носом.

«…Тускло освещенная улица, в груди горит, боль заполняет каждую клеточку, душа в ярости вопит. Босые ноги наступают на холодный асфальт…

… Мелькающие машины, огромный мост, дикий хохот, вырывающийся из груди. Легкий прыжок, поднимающий в воздух. Холодный ветер, остужающий горящее тело. Босые ступни, висящие над парапетом. Раскинутые в стороны руки, разметавшиеся волосы, похожие на рыжий шелк…».

– Так вот, Саш, – звуки вернулись, дыхание мне перекрыло, на лбу выступила испарина, – собственно, поэтому…

«Злорадное лицо Заккери. Из его ладоней вырывается синее свечение, и меня окутывает страх. Я кричу, но слышу дикий ужасающий животный вой, и бросаюсь к парню, захлебнувшись в бешенстве. От мощного удара на его лице проявляются три кривые царапины. Сорванный с его шеи медальон, зажат в кулаке…»

– Что скажешь, Саш?

– Что? – Я окатила приятеля невидящим взглядом. В висках стучала кровь, на ладонях появились красные полумесяцы ногтей, так сильно сжимались кулаки.

– Я про это? – Кивнул он.

Взгляд лихорадочно метнулся к скатерти на столе, рядом с пепельницей стояла маленькая открытая коробочка. На бархатной красной подушечке поблескивали два тонких обручальных колечка из золота.

«…лицо Филиппа, испуганное, прекрасное, такое любимое и ненавистное. Горячие сильные руки, пытающиеся меня обнять. Я отбиваюсь, вою, мне страшно. То, что внутри меня, хочет врываться наружу, раздавить ведьмаков, посмевших разбудить древнее существо…»