Санджар Непобедимый - Михаил Шевердин

Отчетливо видны были в бинокль плачущие, цепляющиеся за халаты матерей детишки, искаженные ужасом лица женщин.

Еще шаг — и край берега, подмытый вешним разливом, обваливается; падает в воду молодой парень. Не успев вскрикнуть, он исчезает в пене потока. Отчаянно упираясь, застывает над потоком старик. А толпа под напором всадника движется к обрыву.

Что делать? Стрелять нельзя. Между отрядом и басмаческими палачами дехкане, женщины, дети.

И Кошуба принимает решение.

— Стрелять вверх!

Залп сотрясает воздух. Еще залп.

Отсюда видно, что басмачи заметались. Всадники — один, другой — отделяются от толпы и тяжело скачут к кишлаку. Другая группа бандитов направляется к мосту. Цепь вокруг пленников редеет, в одном месте возникает свалка. Сквозь шум реки доносятся крики.

Решительным броском отряд занял мост. Резко тявкнул пулемет…

Начинался бой, широко известный, как «стычка у Висячего моста», сражение, вновь прославившее командира Красной Армии Кошубу и предотвратившее истребление дехкан селения Сары–Кунда.

Когда лучи солнца разогнали туман, остатки разгромленной шайки с гиканьем выскочили из Сары–Кунда и бросились к ущелью, в котором они накануне потерпели поражение. Сейчас горы были свободны.

Кошуба, проскакав по пятам бандитов через весь кишлак и «порубив лозу», как он выражался, сдержал своего коня на околице.

— Ушел, сукин сын…

За спиной раздался запыхавшийся голос.

— Почему мы не преследуем?

Командир обернулся:

— А, это вы, Джалалов! Разве наши измотанные кони после такой ночи куда–нибудь годятся? — И после секундной паузы проворчал: — Вы сами в мыле, а ведь не лошадь на вас, а вы на лошади.

Джалалов был очень обидчив. Обижался он и за дело и без дела. Однако сейчас, взволнованный первым в своей жизни боем, он пропустил слова Кошубы мимо ушей.

— Как вы думаете, — начал он.

— Погодите! — командир стремительно повернул коня, — Васютин, труби сбор. Иванова и Курбана с пулеметом вот к тому дувалу. Быстро…

Кошуба казался встревоженным. И было отчего: из ущелья на встречу басмачам выскочили всадники.

— Голову прозакладывал бы, — сказал командир, — голову отдал бы на отсечение… Судя по беспорядку, с гор лезут еще басмачи. Так наши конники не ездят — кто в лес, кто по дрова.

Но тревога оказалась преждевременной.

Эхо разнесло дробь винтовочных выстрелов. Басмачи метнулись с дороги во все стороны. Вырвавшиеся из ущелья всадники развернулись и лавой пошли в атаку. Как искорки, заблистали в утренних лучах солнца клинки.

Басмачи рассыпались по холмам. В зеленой траве чернели тела зарубленных. Многие бандиты нашли гибель на дне потока, в который всего несколько минут назад они загоняли мирных дехкан.

Солнце медленно поднималось над мохнатой от арчевых зарослей горой. Червонное золото потоком вырвалось из–за перевала и разлилось по широким просторам котловины. Внизу, в глубоком логе, под порывами ветра засеребрились волны камыша.

День наступал, день победы над шайкой Кудрат–бия, день торжества, но в то же время траура и горя для жителей кишлака Сары–Кунда.

Всадники, так неожиданно пришедшие на помощь отряду Кошубы, быстро приближались. Лошади их были в пене.

— Санджар! — вдруг закричал Джалалов.

— Товарищ Кошуба! Салом!

— Салом! Как вы сюда попали? — довольно сухо приветствовал богатыря Кошуба.

— Долгий разговор.

Санджар на своем рыжем коне выглядел очень живописно. По одежде его легко можно было принять за басмаческого курбаши. Отличала только красноармейская звезда, прикрепленная к верху меховой шапки, и красная ленточка на халате. Лицо Санджара за последние дни посуровело, по бокам рта залегли резкие складки.

— Очень хорошо, — сказал Кошуба, — что вы подоспели, оказались тут в самый раз.

— Да, — утвердительно пробормотал Санджар.

— На этом спасибо. Но, товарищ Санджар, у вас есть приказ проводить операции в районе Сары–Кунда?

— У меня приказа нет. — И упрямо, уже начиная раздражаться, Санджар крикнул. — Нет! И он мне не нужен. Санджар не нуждается в приказах. Он знает сам, что делать.

И, так как Кошуба молчал, он добавил:

— Разве мы плохо сражались? Вот–вот самого Кудрата сейчас мои джигиты затравят. Слышите, стреляют в горах?

— А все–таки приказ нужен. Вместе со мной поедете в Тенги–Харам. Там разберемся.

— Нет, мой отряд пойдет в горы…

— В Тенги–Харам. Вы поняли?..

— Это приказ?

— Да.

Лицо Санджара делалась все более суровым.

На лужайке у подножия каменной гряды медленно собирались добровольцы Санджара. Кудрат–бия не поймали. Мало того, что курбаши успел уйти, он разрушил за собой овринг и вынудил Кошубу возвращаться в Тенги–Харам той же головоломной тропой, по которой был совершен ночной марш.

Неудача эта не помешала торжественному въезду отряда в кишлак Сары–Кунда, правда омраченному плачем и заунывными воплями женщин. Сарыкундинцы оплакивали своих близких, замученных басмачами.

В центре кишлака находилось подобие общественного сада — место отдохновения и пиршеств, Сад Прохлады, как называли его жители Сары–Кунда. Здесь, в двух шагах от поросшего травой купола полуразрушенного мазара, в чайхане собрались бойцы обоих отрядов; старейшины кишлака дрожащими руками обнимали красноармейцев и санджаровских джигитов.

Разговоров в первый момент не было. Слышались только тяжелые вздохи, причитания, заглушённые стоны. Многие дехкане еле держались на ногах от утомления и ран.

Староста Сираджеддин, непонятным образом сохранивший и сейчас свою благообразную внешность, поспешил усадить избавителей на кошмы и паласы у мирно журчащего ручья. Пахло дымом. Поодаль на очаге стоял огромный котел. Утром в нем начали готовить пищу басмачи. Угли еще тлели в очаге; приятный запах жареной баранины и сала щекотал ноздри.

Видимо, бандиты уже успели приступить к утреннему завтраку: на разбросанных в беспорядке блюдах и тарелках видны были остатки еды.

Сираджеддин хлопотливо распоряжался. Ему помогал кузнец Юсуп.

— Эй, Ахмед! — закричал Сираджеддин.

Из низенького здания вышел с двумя чайниками в руках и со стопкой лепешек, завернутых в платок, сухонький старичок. Быстро семеня ногами в калошах на босу ногу, он подбежал к старосте.

— Вы что же? Плов, можно сказать, томится сколько уже, перепрел совсем, а вы, Ахмед–ота, медлите. Дорогие гости проголодались. Скорее тащите миски, блюда!.. Скажите, чтобы вам помогли молодые. Давайте–ка сюда.

Он взял из рук старика чайники и лепешки и понес к сидевшим в отдалении бойцам. Старичок засеменил вслед.