Новый дневник грабителя - Дэнни Кинг

Я успеваю закончить свое произведение как раз к тому времени, когда школьный звонок на другой стороне улицы возвещает о конце урока. Олли за рулем фургона беспокойно постукивает пальцами по баранке, потом спрашивает, могу ли я воспроизвести подпись Клода еще разок.

— Блин, ты опять распускаешь нюни по поводу того, что тебя турнули с работы?

— Ах, прости, если докучаю.

— Поверь, это лишь временный перерыв.

— Тебе-то откуда знать?

— Думаешь, много найдется в этом городе дураков, которые захотят оставаться трезвыми в субботу вечером? Не волнуйся, глазом моргнуть не успеешь, как тебя возьмут обратно, — уверяю я, но Олли продолжает дуться.

— «Я — приятель вышибалы», — со злой гримасой передразнивает он меня и глухо ругается себе под нос.

Стук в боковое окошко нарушает волшебство момента. Мы с Олли оборачиваемся и видим молодую мамашку, которая жестами велит опустить ветровое стекло. Я прилагаю некоторое усилие к рукоятке и спрашиваю у мамашки, в чем дело.

— Скажите, вы ожидаете своих детей из школы? — выпытывает она.

— Нет, ваших, — мгновенно острит Олли. Мамашка, понятное дело, бледнеет, роняет челюсть и в состоянии, близком к истерике, катится прочь предупредить всю отару о том, что за высокой травой в засаде притаились свирепые львы.

Олли невероятно доволен собственной выходкой.

— Идиот, зачем ты это ляпнул? — рычу я.

— Просто хотел пошутить. Я же не виноват, что у некоторых хреновое чувство юмора, — отмахивается он.

— Буду иметь это в виду, когда вся округа сбежится сюда с вилами и горящими факелами.

Я стараюсь высмотреть, куда подалась молодая овца, и в это время различаю в толпе Уэйна.

— Гляди, вон он!

Выскакиваю из машины, машу рукой.

— Уэйн!

Заметив нас, мальчишка подходит к фургону.

— Привет, Беке, — здоровается он со мной, потом с Олли: — Привет, Эйнштейн!

— Как себя чувствует велик? — ударом на удар отвечает тот. Странные у них отношения. Уэйну нравится Олли, но

еще больше ему нравится подкалывать моего друга. Вероятно, потому, что Олли — добряк и простофиля, Уэйн покусывает его, готовясь к взрослой жизни. Ну, знаете, как все волчата.

— Тихо вы, оба, — приструняю их я. — В общем, Мэл нам обо всем рассказала, мы встретились с Клодом, ему очень неприятно, что так вышло, он жутко переживает.

Новость расстраивает Уэйна до глубины души.

— Бедный Клод! — печально произносит он. Маленький лицемерный засранец!

— Короче, он просил в виде извинения передать тебе вот это. — Я достаю из кармана сложенный вчетверо листок и отдаю мальчишке.

— «Дорогой Уэйн, — читает он, — прости, что выбросил в речку твой велосипед. Всего наилучшего…» — Родственничек Мэл морщит лоб, щурится, потом поднимает глаза на меня. — Дальше не могу разобрать.

— Здесь написано «Клод Делакруа». Это его подпись. Уэйн присматривается повнимательней.

— Нет, не его.

— Его.

— Не его!

— Его! — Я предъявляю футбольный стакер, чтобы доказать несомненное сходство моего произведения с оригинальной подписью футболиста. — Видишь, один в один.

Уэйн сравнивает подписи.

— Очень похоже.

Черт, я сам себя подставил!

— Ладно, не важно. Мы не только из-за этого за тобой приехали. Хочешь новый велик?

— Вы купите мне новый велосипед?

— Ага. Кредитка всегда при мне, — подмигивает Олли, распахивая полу куртки и демонстрируя болторез. — Без нее из дома не выхожу.

— И поделим чек на троих, согласен? — предлагаю я. Наш маленький лорд Фаунтлерой не просекает фишку.

— Я не хочу, чтобы вы крали для меня велосипед, — протестует он. — Все, что мне надо — это новый велик взамен старого и извинение от придурка, который его утопил.

— Мы этого и добиваемся, — говорю я, понимая, что мой план трещит по швам. — А хочешь, подбросим тебя до дома? Кстати, у нас в машине чудесные щенки.

— Надеетесь втюхать мне ворованного щенка?

Я делаю «стальной захват» и ерошу мальчишке волосы. Ему это всегда ужасно нравилось. Или не нравилось. Не помню.

В общем, мы уже собираемся сесть в фургон, как вдруг видим, что к нам несется новая приятельница Олли, молодая мамаша. Она вопит во все горло, требуя, чтобы мы остановились, и собственной тушкой пытается перегородить дорогу фургону.

— Стойте! Стойте, кому говорят! На помощь! Полиция! На помощь! — верещит эта чокнутая.

Я убеждаю ее, что мы не делаем ничего плохого, и советую успокоиться.

— Все в порядке, мэм. Мы знаем этого мальчика. Это племянник моей девушки.

— Двоюродный брат, — поправляет Уэйн.

— Что? А, без разницы. В общем, все нормально, мы с ним знакомы, — повторяю я.

Уэйн выглядывает из фургона и на мгновение у меня мелькает наивная надежда, что сейчас он подтвердит мои слова, однако этот болван ухмыляется мамашке и выдает:

— Они хотят снять меня в детском порно и выложить ролик в Интернете.

Как вы знаете, я не первый год нахожусь по ту сторону закона и повидал немало полицейских машин, оперативно подъезжающих по сигналу бдительных граждан, но чтоб сразу столько патрульных тачек оказалось в одном месте меньше чем за полминуты, — такого, признаюсь, мне не доводилось видеть за всю жизнь. И хорошо, что пригремели копы, иначе от нас с Олли остались бы только рожки да ножки. Крики, визги, раскачивание фургона, злобные морды, рвущиеся в салон. Если наш мир когда-нибудь захватят страшные зомби (помните, как в «Рассвете мертвецов»), я буду на шаг впереди остального человечества в плане опыта, потому что уже примерно представляю, как все произойдет. Не вообразите только, что мне этого хочется.

— Скажу по секрету, это просто чудо, что меня не заклеймили с ног до головы! — негодую я, глядя, как копы уговаривают последнюю кучку линчевательниц разойтись по домам.

— Ну, пошутил, ну, что такого? — пожимает плечами Уэйн. — Я же не виноват, что у них хреново с чувством юмора.

— Вот и я про то же, — поддакивает Олли. Подошедший Соболь приказывает констеблю Беннету

снять с нас наручники и отпустить.

— Похоже, буря улеглась, но на твоем месте, Беке, я бы пару недель не ходил в школу, — лыбится Беннет.

— Не волнуйся, Том, я разберусь, что мне делать. А если этот юный комедиант хочет новый велик, пусть вырезает штрих-коды с коробок с овсяными хлопьями, — хмуро говорю я.

— Вы, молодой человек, как я посмотрю, тоже за словом в карман не лезете, — обращается Соболь к Уэйну. — Яблочко от яблони, а?

— Он мне не родня, — отрекается Уэйн. — Просто трахает мою двоюродную сестру.

Ладно, засранец, я тебе это запомню.

— Видите? — печально развожу руками я. — У нынешней молодежи совершенно нет уважения к старшим.

— Сколько тебе лет, Уэйн? — не отстает Соболь.

— Что, хотите прикинуться моим ровесником и закидать меня письмами по электронке? — хихикает мальчишка.

— Прелестный ребенок, правда? — обращаюсь я к Соболю, глядя на его перекошенную от злости физиономию.

— Так точно, паршивец. Давайте сматывайте удочки, все трое.

Действия полиции не вызывают одобрения у толпы, особенно у той истеричной мамашки, которая «не поняла» шуток Олли и Уэйна.

— Неужели вы собираетесь их отпустить? Арестуйте их! Заберите в участок! — визжит она, предаваясь любимому занятию нации, а именно раздаче указаний сотрудникам полиции.

— Не волнуйтесь, голубушка, эти двое не опасны для ваших детишек, — старается умиротворить ее Соболь. — А вот за кошельком и сумочкой присматривайте получше.

Молодая стерва, однако, твердо намерена на ком-нибудь отыграться и, недолго думая, избирает своим объектом сержанта Хейнса.

— Не смей называть меня голубушкой, самодовольный наглец! — кидается она на Соболя, точно Эммелин Панк-хёрст в разгар ПМС.

Соболь недоуменно смотрит на меня, словно спрашивает, что сделал не так.

— Это ее нужно арестовывать, а не нас, — высказываю я свое мнение.

— Эй, вообще-то я не ворую сумочки, а охраняю! — неожиданно вмешивается Олли.

Глава 4

Чуть позже в пабе

— Симпатичная записочка, я и сама могла бы такую накорябать, — оценивает Мэл мое произведение. Мы сидим в «Барсуке», потягиваем пиво.

— Чего же не накорябала?

— Потому что нам надо не грубо подделанное извинение от тебя, а настоящее от Делакруа.

— Ага, — вставляет Уэйн, на секунду отвернувшись от бильярдного стола, чтобы поддакнуть сестрице, после чего одним ударом загоняет два красных шара и в придачу сбивает мой желтый. Сволочь.

— Что ж, смиритесь — сорок штук в неделю дают право никогда не извиняться, — разочаровываю их я.

— Охренеть, сорок тысяч в неделю. Просто представить трудно, — вздыхает Белинда, выпустив изо рта гнутую соломинку.