Королевская кровь. Книга вторая - Ирина Котова

Но набрала другой телефон.

— Привет, — с той стороны играла музыка, был слышен женский смех.

— Привет, принцесса, — ответил фон Съедентент. — Что, заскучала на своих морях?

Я улыбнулась.

— Как ты догадался? Я сижу на берегу и думаю, что мне срочно нужен кто-то, кто любит адреналин.

— Дай мне пять минут и я буду рядом, — сказал он. — Только не двигайся, придется ориентироваться по тебе, а ты далеко.

Я отложила телефон, сняла одежду и подошла к морю. Было вообще не холодно, вода была как парное молоко. Пошевелила пальцами, зарываясь в песок.

— Черт! — Мартин вышел из Зеркала прямо в воду, и ошалело ругался, пока я хохотала. — Боги, ты безумна, Ваше Высочество!

— Пошли плавать, — предложила я, наблюдая, как блакориец снимает промокшие ботинки и носки. — Ты когда-нибудь купался ночью?

— Я не очень хорошо плаваю, — проворчал он, но стянул футболку. Я потянула носом воздух — от него пахло алкоголем и женскими духами.

— Я тебя спасу, если что, — пообещала я, заходя в воду. — Догоняй!

Было легко и весело, и я наконец-то была не одна. Мартин быстро догнал меня, и мы плыли по лунной дорожке навстречу луне, в совершенно черной воде, в черной ночи, и я едва видела его. А ощущение, что под водой может сидеть кто-то страшный и зубастый, хорошо так царапало нервы страхом.

Мы зависли над бездной, под сверкающими звездами. И глаза моего спутника тоже сверкали, когда он приблизился ко мне.

— Ты по-хорошему безумна, принцесса, — глухо сказал маг в тишине, нарушаемой лишь плеском воды. Я потянулась к нему и поцеловала, чувствуя, как отчаяние переходит в тепло и удовольствие, а его рука притягивает меня к себе, гладит по спине, по ягодицам, волосам. От него сильно пахло алкоголем, но мне было все равно. Окружающая нас тьма и удаленность берега только добавляли остроты ощущениям, и я закинула на него ноги, обхватила за плечи руками, ощущая горячее мужское тело посреди кажущейся теперь прохладной воды.

Мы, наверное, сильно увлеклись, потому что в какой-то момент ушли под воду, и вынырнули, отплевываясь и хохоча. Неловкости не было.

— Буду считать это компенсацией за испорченную обувь, — сказал он легко, и я мстительно плеснула в него водой.

Мы вышли на берег, отряхиваясь, и я сбегала к себе, передала успевшему одеться Мартину несколько пузатых бутылок вина, стащила с кровати одеяло, зажала под мышкой одежду, которую нашла. Потом мы долго сидели на берегу, завернувшись в одно одеяло, целовались и разговаривали. И где-то после второй бутылки я начала рассказывать ему про свою жизнь. Про своих лошадей, про маму, про сумасшедший выпускной с Катькой Симоновой, про учебу в лицее и посиделки с травкой и гитарами, про розовые волосы и татуировки, про работу в больнице, про сестер. И про Люка тоже. Было что-то болезненное в том, чтобы говорить про одного мужчину и целовать другого.

А Мартин рассказал мне про Викторию. Заплетающимся языком читал стихи, посвященные ей, уверял, что никому никогда их не показывал. Гладил меня по спине, грел горячей рукой бедра, прикасался губами к шее и груди. Море смотрело на нас тьмой, и в ней виделся строгий лик Богини, а лунная дорожка казалась укоризненно поднятым указательным пальцем.

— Знаешь, — произнес он с сильным акцентом, — может быть, мы сможем забыть про них. Вдвоем.

— Возможно, — откликнулась я, кладя голову ему на плечо. — А если не получится?

Мы молчали.

Но были не одни.

Кое-как, поддерживая друг друга, добрели до моих покоев и рухнули в кровать, не сняв одежду. И заснули — рядом. Но не вместе.

Глава 7

Октябрьский дождик радостно и настойчиво стучал по стенам и окнам университета, словно сообщая, что он теперь надолго и уходить не собирается. Гигантские типаны, уже покрасневшие, но пока не сдающие листья осени, закрывали здание общежития своеобразным зонтиком, но студенты после занятий все равно бежали бегом — иногда вода-таки переполняла длинные листья-чаши, и они опрокидывались, освежая измученные знаниями головы.

Общая унылость и подавленность передалась и каменным глашатаям магунивера — объявления они теперь давали в ритмах похоронного марша, беспрерывно зевали и вяло сплетничали, обсуждая прогульщиков и личную жизнь студентов. Алина иногда думала — откуда у них такая память? Что может поместиться в каменной доске, на которой изображено лицо? Однако камены знали весь преподавательский и студенческий состав по именам, и не прочь были пообсуждать с интересующимися те или иные события.

Впрочем, если б она была древней каменюкой, что бы ей оставалось делать?

Близкое знакомство с ними состоялось в первый же день учебы — ее угораздило прислониться спиной к стене коридора, пока она близоруко искала в рюкзачке салфетки для очков, и вдруг с взвизгом отскочила — кто-то укусил ее за мягкое место. Проходящие мимо студенты старших курсов неприлично ржали, пока она, красная от смущения, искала взглядом виновника своего испуга.

Каменная морда строила невинные глазки, а та, что напротив, глумливо причитала:

— Девушка, а, девушка, а обопритесь о меня тоже! Столько веков не вкушал девичьего тела!

— А л-лома ты тоже не вкушал, поганец? — с мрачным обещанием припечатала Алинка. Смущение, как нередко бывало, от попадания в неловкую ситуацию, сменилось злостью, и она, вытащив охапку салфеток, запихала их похабнику в рот. Тот мычал, отплевывался и пытался кусаться, но студентка была проворней. — А тебе, — она обернулась к гулко ухохатывающемуся кусачему лицу, — я завтра принесу клейкой ленты в подарок.

— Богуславская, зачем вы издеваетесь над уникальными магическими памятниками? — укорил ее шедший по коридору старенький профессор Левцов. — Я пожалуюсь вашему куратору, ну что такое, как новый курс, так кто-то считает своим долгом в них что-нибудь запихать, разрисовать, приклеить.

— Может, им этого и хочется? — пробормотала пристыженная Алинка, но, к ее счастью, профессор не расслышал, и пошел дальше, качая головой. Она же, вытащив одну салфетку из отплевывающейся пасти, все-таки прислонилась к стене, протерла очки и нацепила их на нос. Вот тебе и первое сентября, дважды за день лажануться — это не каждому дано.

— Ну, чего приуныла-то? — спросил кусачий. Ему приходилось орать через коридор и мельтешащих студентов, но ему это не мешало. — Ты, давай, у Аристарха кляп забери и нос не опускай, еще семь лет волынку тянуть, наопускаешься еще.

Она еще злилась, но исследователь внутри взял верх над обидой.

— Я по какому принципу вы устроены? — спросила она, доставая кляп и постукивая костяшками пальцев по доске вокруг кривящейся морды — искала пустоту, где может быть андрогина или говорящий корень. Я не понимаю, кто в вас подселен.