Бронзовый щелкунчик: Волшебные сказки - Владимир Писарев

Подивились селяне на говорящего гуся да слова его доченьке водяного передали. Она же, узнав о беспокойстве родителя, с людьми попрощалась, к реке поспешила. Проводили ее всем народом, да гостинцев ей надарили, да куколку ей вручили, да просили батюшке поклон передать и извинения, если, мол, что не так. Вот вошла она в реку по пояс, людям ручонкой помахала, сказала, что в гости еще наведается, да в волнах и скрылась.

Народ у реки постоял да и по домам пошел, доченька к водяному по дну реки идет, поторапливается, а Саверий следом плывет, до самого водопада ее провожает.

То-то обрадовался родитель возвращению дитяти своей! Так и обнимает ее, так и ласкает, целует да по головке гладит. Саверия хвалит, всем речным обитателям в пример ставит, а потом говорит:

— Вот уж и не знаю, гусь ты мой разлюбезный, чем за доброту твою отплатить. Скажи, нет ли у тебя нужды какой, не гложет ли тебя хворь, наваждение или иная напасть? Говори, а уж я-то для тебя все, что в моей власти, сделаю.

— Спасибо, — отвечает Саверий, — да только я и сам не пойму, что со мной. Вот ты гусем меня назвал, а ведь на самом деле я не гусь, а человек…

— Вот тебе на! — удивился водяной. — Как же это сталось, что ты облика человеческого лишился? За какие такие грехи?

Саверию отвечать нечего, а водяной посмотрел на него, поразмыслил о чем-то и говорит:

— Ну что же, добром за добро… Есть у меня водица, да не простая: она и хворь исцелит, и наваждение колдовское отведет, и сил прибавит, и старца омолодит.

Тут он отодвинул камень, что лежал в самом центре пещеры, а под камнем родничок бьет, хрустальные капельки в стороны разбрасывает. Вода чистая, вкусная, холодная, аж зубы ломит. Испил Саверий один глоток, испил другой, третий, и — надо же! — прежний облик к нему вернулся. То-то водяной и его доченька обрадовались, а Саверий — само собой, что родился заново!

— Вот так-то лучше, — говорит водяной. — Нельзя человеку в чужом обличье жить, нечистой силе уподобляться. Куда же ты теперь, добрый молодец? Далеко ли до дома тебе?

— Да в том-то и беда, — отвечает Саверий, — что вроде бы и дом есть, и путь недалек, а вернуться нельзя — гнев княжеский не позволяет.

Тут он рассказал о пропавшем обозе, о хуторе на болоте, о старушке-хозяюшке, о волчице, а водяной выслушал его и говорит:

— Плохи твои дела, но бывает и хуже. Видно, придется тебе снова на хутор наведаться, что и как разузнать — не могли живые люди в одночасье безо всяких следов сгинуть. Но только одно учти: сказывали мне, будто бы старуха на хуторе не простая, нечистая, будто бы зельем каким-то пробавляется. А потому, мил человек, как на хутор придешь, в питье привередничай.

Поблагодарил добрый молодец хозяина речушки за доброе слово, за водицу, откланялся да в путьдорогу, пропавших людей разыскивать.

Три недели лесами да болотами шел, до хутора добрался. На хуторе хозяйка кашу в ведрах таскает, свиней кормит да приговаривает: "Кушайте, славненькие мои. К осени жирку нагуляете, в самый раз будете". Саверия приметила, да егеря в нем то ли не признала, то ли вида не подала, но сразу в избу пригласила, да за стол, за еду, за питье. Всякой снедью его потчует, чарочку подносит.

— Выпей, — говорит, — на здоровьице, закусывай да отдохнуть укладывайся.

— Спасибо, добрая хозяйка, — отвечает молодец, — но я хмельного не пью.

— Как не пьешь? Мужик а не пьешь? Не бывает такого! Ты только попробуй мою наливочку, только пригуби — оторваться не сможешь.

— Не пью, — упорствует Саверий.

— Вот заладил, — обижается старушка. — Моя наливочка особенная, хрюковкой называется. И сладенькая, и душистая — одно удовольствие!

Как ни уговаривала гостя, как ни упрашивала — все напрасно.

— Ну ладно, — говорит, — вот кувшин на столе, вот и чарочка. Как надумаешь, так сам и выпьешь.

А дело к вечеру шло. Хозяйка на подворье умаялась, притомилась, в свою комнату почивать ушла. Саверий ей доброго сна пожелал, а она его только об одном попросила:

— Сделай милость, молодец, отвадь лешаков от хутора. А то ведь воруют по ночам: то курицу, то гуся утащат. Мне-то с ними не управиться, а ты человек крепкий, статный, вот огреешь одногодругого дубиной или рогатиной — глядишь, поумнеют.

На том и порешили. Взял Саверий рогатину, что в сенях стояла, вышел из дома, затаился возле сеновала. Стемнело, час-другой проходит, кругом тишина, только лягушки на болотах квакают. Вдруг неподалеку валежник тихонечко хрустнул, потом еще раз. Глядь — лешак к курятнику подбирается. Тут Саверий его подкараулил да как хватит рогатиной! С ног сбил, к земле прижал, да так, что у того дыхание сперло, а сам его поучает:

— Не годится чужое добро без спроса брать, человека воровством разорять. Вот отведу тебя к хозяйке, будешь у нее прощения просить.

— Ой, только не это! — взмолился леший. — Лучше на месте убей, только к старухе не веди…

Удивился добрый молодец. Невдомек ему, отчего леший так хозяйки хутора боится, а тот со страху аж мелкой дрожью трясется да все приговаривает:

— Только не к старухе! Только не к старухе…

Вдруг слышится Саверию, будто бы неподалеку в бурьянах кто-то плачет. Присмотрелся, в темноте лешаиху разглядел. Вот уж страшна-то, слов не подобрать, а плачет… до того жалобно.

— Отпусти муженька моего, — просит. — Лешаенок дома дожидается. Совсем разболелся сыночек наш, ему бы супчика куриного. Для поправления здоровья.

— А где же дом ваш?

— Да вон за осинами пень в землю врос, под ним и живем, — отвечает лешаиха и опять в слезы.

— Жалко мне лешаенка вашего, — говорит Саверий, — да только воровать-то не годится. Вы у хозяйки добром попросите. Нешто для больной дитяти курицу не даст?

Тут он сжалился, лешего отпустил, а тот спрашивает:

— Ты, добрый человек, хрюковку на хуторе не пил?

— Не пил, — отвечает молодец. — А зачем тебе это знать надобно?

— Да мне-то незачем, — отвечает леший. — А вот тебе надо бы этой самой хрюковки остерегаться. Старуха-то, поди, наливочку попить уговаривала?

— И впрямь уговаривала. А откуда ведомо тебе, что уговаривала?

— А оттуда, что она всех уговаривает. Как ты думаешь, откуда на хуторе столько свиней? Не догадываешься? Так знай же, что каждый, кто хрюковку пригубит, уже оторваться от нее не может, пока допьяна не напьется. А как напьется, свалится, заснет, так в самую настоящую свинью превращается! Вот недавно обоз из города приезжал, а теперь все в хлеву. Так-то!

Тут Саверия как громом поразило, стоит словно вкопанный, призадумался, а леший, недолго думая, курицу из сарая вытащил и бьл таков.

Ну и ну! Вот незадача! Как быть? Вернулся молодец в избу, хрюковку из кувшина в окно вылил, а вместо нее ягодный взвар налил.

Но вот утро наступило. Хозяйка опять гостя потчует, наливочку предлагает, а он и говорит:

— И впрямь, надо бы хрюковки отведать. Только я к спиртному непривычный, а потому ты, хозяюшка, наливочку в погребе остуди — иначе не выпью.

То-то радость старухе! Тут же люк в погреб открыла, лесенку туда спустила, кувшин в холодок, в самый уголок примостила. А к обеду из погреба его достала, на стол поставила.

Саверий взвар в чарку налил, выпил, для вида поморщился, еще наливает. А хозяйка глаз с него не сводит, не нарадуется.

— Пей, милый, — приговаривает, а сама его по спине поглаживает, по бокам похлопывает. — Теперь не остановишься. Тебе у меня сытно будет. И каши, и картошки, и моркови — всего вдосталь. К осени хорош будешь…

А молодец смекает: "Видать, не обманул меня леший. Старуха, поди, уже за борова меня посчитала".

Но вот кувшин иссяк, а гость трезв как стеклышко, просит еще наливочки охладить.

— Ну и крепок же ты, мил человек, — удивляется хозяйка. — Этак хрюковки не напасешься.

Но делать нечего, нацедила в кувшин все остатки из бочки да опять под пол полезла, чтобы в холодок-то его поставить. Только вниз спустилась, а гость тут как тут, лесенку из погреба вытащил, люк захлопнул.

— Посиди, — говорит, — в холодке, хозяюшка, сама хрюковки попей, а с меня хватит.

— Как так "хватит"? — удивляется старуха. — Быть того не может! Вот как напьешься, с ног свалишься, тогда и хватит.

Он молчит-помалкивает, ни слова в ответ, а она его все одуматься уговаривает. Вначале уговаривала, потом грозиться, стращать стала, ну а под вечер взмолилась, чтобы простил он ее, из-под пола выпустил.

— Выпущу, — отвечает молодец, — коли расскажешь, откуда наливочку берешь, да научишь, как погубленным людям облик человеческий вернуть, да побожишься, что впредь хрюковкой промышлять не будешь.

Пришлось рассказать хозяйке о той самой травке-хрюковке, из которой наливочка готовится. Травка низенькая, мшистая, серенького цвета да с крохотными цветочками, чахлыми, блеклыми, белесыми. Растет она неподалеку, на опушке леса возле болотца, но днем ее не собрать — больно уж неприметная. А вот ночью — самое время, потому что цветочки у травки в темноте искорками мерцают, огонечками так и играют, ни с чем их не спутаешь.