Тонкая структура (СИ) - Хьюз Сэм

— Чэн провел частотный анализ: связность сообщения явно сохраняется в масштабах всего сигнала, — возражает Зеф.

— Разве что Вселенная куда больше, чем мы себе представляем, — замечает оказавшийся позади них Митч. Он вытащил наушники и отключил свою игру. Все это время он слушал. — Это так, к слову.

— Больше в миллион раз? — спрашивает Мёрфи, сверля Митча сердитым взглядом.

Митч пожимает плечами.

— А почему бы и нет? Возможно, источником энергии служат дополнительные измерения. Мы ведь знаем, что они существуют. А я знаю, что вам это известно, потому что часть этой машины непроницаема для моего взгляда.

— Потому что некоторые детали этой машины находятся в четвертом измерении, — поясняет Зеф. — Именно так она и работает. Я хотела проверить, сможете ли вы это выяснить.

— О чем он говорит? — спрашивает Мёрфи. — Что он вообще здесь делает?

Митч указывает вниз, в середину строения СПП.

— Это ведь перевернутая параболическая антенна, так? Эта штука находится прямо в ее фокусе. Непроницаема даже для четырехмерного зрения. Я только что ее заметил. Как канцелярская кнопка, острие которой направлено сквозь гиперпространство.

— Митч, не…, — говорит Зеф.

Митч наклоняется и погружает руку в крышу Детектора. Он тянется к фокусу антенны, проникая сквозь кирпич и алюминий, будто привидение.

— Что он делает? Что он делает?

Митч касается заостренного, быстро осциллирующего четырехмерного препятствия. Оно бьется о пальцы, слегка ударяет его током, а затем схлопывается, вдавливаясь в трехмерное пространство. Когда оно сплющивается, на его месте возникает кратковременная гиперпространственная червоточина, разрыв, отделяющий обычную реальность от того, что лежит за ее пределами. Дыра, понятное дело, захлопывается в течение нескольких фемтосекунд, но за это время информация успевает пробиться сквозь нее подобно удару молнии.

Глава 21. Закат

Тысячи лет тому назад нечто подобное описывал Платон. Представьте глубокую и темную пещеру, на дне которой прикованы несколько узников, которые не могут ни двигаться, ни даже пошевелить рукой или ногой. Зафиксируйте их и поставьте в ряд, связав или сковав так крепко, чтобы они не могли даже повернуть голову и были бы вынуждены разглядывать одну и ту же стену пещеры. Разведите позади них костер, который зальет эту стену ровным светом. А теперь попробуйте пронести мимо источника света различные предметы, так чтобы их тени попадали на стену, которую видят заключенные.

Дальше представьте, что узники росли в этой пещере с самого рождения. Природа их заточения такова, что известный им мир ограничивается лишь двумерной игрой света и тени на стене пещеры, и звуками, которые достигают их слуха (а также — если им разрешено говорить — звуками, которые они издают сами). Они бы не знали даже о том, что у них есть конечности. Если бы мимо огня прошла собака, то услышав ее лай, узники бы связали свой аналог слова «собака» не с тем, что понимаем под собакой мы сами, а с тем, что мы бы сочли всего-навсего тенью в форме собаки. Весь их мир ограничивался бы двумя измерениями. Все их мысли были бы выражены на языке темных двумерных фигур и звуков, которые те издают по мнению узников. Они бы не имели понятия о движении. И о том, что на самом деле представляют собой ноги, руки, глаза или свет.

Эта аллегория допускает множество интерпретаций, особенно если предположить, что узник может освободиться и впервые в жизни выйти из пещеры в ослепительной яркий мир дневного света. Но одна из них заключается в онтологической концепции, согласно которой реальный мир, который включает в себя три пространственных и одно временное измерение, и который служит для нас средой обитания, в действительности представляет собой лишь часть чего-то большего. Что все люди в некотором смысле до сих пор заключены в своеобразной пещере; что наше восприятие — буквальная или метафорическая тень подлинной истины; что — выражаясь менее витиеватым языком — пространство-время содержит в себе дополнительные размерности, которые мы не в состоянии ощутить, так как не можем свободно в них двигаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Когда симуляция прожигает мозг Чэна, он чувствует себя, как один из тех самых освобожденных узников.

И это еще мягко сказано. Чтобы сделать аналогию более полной, узников пришлось бы лишить куда большего числа степеней свободы. Нам пришлось бы отнять у них чувства осязания и слуха (а также вкуса и обоняния, если таковые имелись), оставив только зрение и полнейшее отсутствие как любых ощущений в остальных частях тела, так и восприятия тела вообще. Весь человеческий организм пришлось бы редуцировать до единственного глаза, мозга и минимальной системы жизнеобеспечения. Не осталось бы ни век, дающих возможность моргать, ни мышц, отвечающих за движение и фокусировку глаза. Не говоря уже о том, что и сам глаз не располагал бы такой роскошью, как возможность наблюдать за движущейся двумерной картинкой или даже одномерной линией; ему была бы доступна лишь точка, один-единственный тускло-серый пиксель на черном фоне, который бы не светился с постоянной яркостью, а периодически мерцал — просто чтобы обеспечить абсолютный минимум сенсорной стимуляции, доказывающей хозяину глаза, что он(-а) до сих пор жив(-а).

Но даже этого было бы мало. Чтобы в полной мере описать контраст, который сейчас ощущает Чэн, потребовалось бы одновременно расширить внешний мир, обратив его в нечто куда большее, чем просто зеленую траву в свете незамысловатого Солнца. Превратить его во фрактал, где на каждом мыслимом уровне проявляются разумные, возносящиеся до небес, узоры; перекроить и изваять в виде немыслимо головоломных форм, когда целые вселенные становятся строительным материалом новых мегамиров, служащих фундаментом для еще более масштабных и сложных структур, в которых даже мельчайшие элементы отличаются неповторимыми, сияющими цветами, голосами, текстурами и эмоциями, а целое тянется вверх на многие сотни измерений, где чудесам не видно конца.

Примерно это сейчас видит Чэн.

В реальности же Чэн впивается ногтями себе в голову, ослепленный и доведенный до тошноты непониманием происходящего. Мгновением позже внутри симуляции разрывается нечто, находящееся у самого верха структуры, и из возникшей дыры, как пули, вылетают две черных точки. Они сбавляют скорость и, попав под действием некой иномерной силы тяготения, переходят в свободное падение, вместе теряют высоту, и, наконец, с безумной медлительностью кувыркаясь в полете, проносятся мимо Чэна.

Чэн наблюдает за их падением. Он чувствует, что какая-то сила увлекает его вслед за ними. Он мчится позади двух фигур, которые стремительно несутся к земле, проваливаются в черную пещеру, заполняющую все окружающее пространство, и продолжают падать. Но затем невзрачный, мерцающий пиксель возвращается, и Чэн открывает глаза, понимая, что лежит лицом вниз на краю крыши средово-преонного детектора Лаборатории Перспективных Физических Исследований Соединенного Королевства и пытается удержать равновесие, цепляясь за бетонную стену, пока его уши перестают вращаться. Желудок дергается в неприятных конвульсиях.

— Это что, все взаправду? — спрашивает чей-то голос. Зеф.

Чэн разглядывает серый бетон с расстояния в несколько сантиметров, пытаясь взять свой желудок под контроль. Он вспоминает, что поесть сегодня еще не успел. Он чувствует себя больным и контуженным, и сейчас абсолютно уверен лишь в том, что в этом мире есть какой-то изъян, изъян поистине катастрофических масштабов. Как будто произошло что-то невообразимо важное, но он это не застал или не был готов, и теперь их ждут жуткие, разорительные Последствия. Как будто чего-то не хватает. Нет — скорее, наоборот, будто в комнате находится то, чего там быть не должно. Огромная, неподвижная, молчаливая, угрожающая фигура. Вроде паука, притаившегося на подушке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Он упал, — заикаясь, бормочет Чэн, обращаясь к тому, кто может его услышать. — Но что-то пошло не так.