Отголоски иного мира - Филип Янси

Сюжет шекспировской пьесы, действие которой постановщик Михаил Богданов перенес в современный Стратфорд, состоит в следующем. Анджело, молодой наместник герцога, решает усилить свою популярность среди сторонников строгих мер. Как ни странно, в Вене, городе «отрытого порока», полного взяточничества, коррупции и борделей, он выбирает показательной жертвой Клавдио. Единственная же ошибка Клавдио состояла в том, что он до свадьбы разделил ложе с невестой. Горя желанием продемонстрировать свое рвение, Анджело воскрешает давно забытый закон, согласно которому сексуальная распущенность карается смертью.

Однако сам Анджело — лицемер. Когда Изабелла, сестра Клавдио — молодая послушница, готовившаяся к полному постригу — приходит просить за брата, Анджело предлагает ей циничную сделку: она становится его любовницей, а он дарит Клавдио жизнь. В противном случае Клавдио умрет под пытками.

Изабелла мучается, разрываясь между желанием спасти брата и желанием соблюсти невинность, но в итоге на уступки наместнику не идет. Как ей ни тяжело, она скорее позволит брату умереть, чем уступит грязному шантажу.

Сквозь всю пьесу красной нитью проходит вопрос: есть ли у человека силы в трудное время плыть против течения? У Изабеллы сил хватило, несмотря на страшную цену, которую ей, быть может, придется заплатить. В итоге Шекспир выручил Изабеллу, проведя через ряд сложных поворотов сюжета. Но счастливая развязка случается лишь после того, как Изабелла доказала свою твердость. Название же пьесы взято из Нагорной проповеди: «Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какой мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф 7:2). В итоге Анджело получил за свои прегрешения полной мерой.

Стратфордская постановка Богданова заканчивается тем, что Изабелла стоит в луче прожектора, а над ней висит клетка, теперь заполненная стриптизершами, трансвеститами и хулиганами из бара. Все звери обузданы. Режиссер, по–видимому, хотел сказать, что в мире коррупции, продажного секса и искаженных ценностей исцеление начинается с того, что кто–то один встает на твердую позицию.

Тем вечером я уходил из театра с мыслью о контрасте между соблазнами земного мира и духовной силой, необходимой для сопротивления им.

Незадолго до этого спектакля я читал книгу историка Робина Фокса «Язычники и христиане», рассказывающую о ранних христианах и Римской империи. Мораль римлян высшего общества во многом походила на нравы из пьесы Шекспира: внешняя видимость добродетели и глубочайший упадок за закрытыми дверями. Рим гордился терпимостью к любым взглядам. Казалось бы, такое толерантное общество не будет иметь ничего против еще одной религии, пришедшей из Палестины.

Один император предложил водрузить статую Христа в пантеоне среди других богов, но христиане отказались: у них не было ни малейшего желания стать еще одной закуской на «шведском столе» прирученных религий. Они отказывались от идоложертвенного, отрицали языческих богов и притязания императора на божественность. Вместо этого они провозглашали верность невидимому Царству, которое выше зримой империи Цезаря.

Подобно шекспировской Изабелле, христиане были убеждены, что стоят у опасной грани, пролегающей между добром и злом: любой неосторожный шаг чреват падением. Они понимали, что их выбор важен и для Бога, и для Царства Божьего, ради пришествия которого они трудились. Во время гонений некоторые римские чиновники сочувственно уговаривали христиан выполнить нужные обряды хотя бы для вида, но большинство последователей Христа отказывалось, предпочитая мученическую смерть.

После спектакля в Стратфорде я задумался и о параллелях с нашим временем. Современный Запад терпим к любому поведению и любым взглядам. У нас не любят лишь притязаний на абсолютную истину. Одобряем мы и религию, если только она не требует от нас слишком больших усилий. Как в Римской империи и Вене XVI века, в нашем обществе не предусмотрено места для невидимого Царства, которое требует от нас бескомпромиссной, безусловной верности.

Христианство учит, что на планете Земля сосуществуют и постоянно взаимодействуют два мира. Иногда эти миры пересекаются. Люди же играют в разворачивающейся драме центральные роли. Исходя из этого понимания, я и должен выстраивать свою повседневную жизнь. Согласно Посланию к Евреям, вера есть «уверенность в невидимом» (Евр 11:1), сведение двух миров воедино.

Епископальный священник Мортон Келси показывал мне экземпляр Нового Завета, из которого он ножницами вырезал все упоминания о невидимом мире. В итоге страницы еле–еле держались вместе, поскольку из семи тысяч стихов пропала треть. Этим способом Келси пытался продемонстрировать, сколь далеко мы отошли от новозаветных понятий. Апостол Павел столь сильно мечтал о невидимом мире, что даже признался филиппийцам: «Имею желание разрешиться и быть со Христом, ибо это несравненно лучше» (Флп 1:23). А вот другие парадоксальные его слова: «Мы смотрим… на невидимое» (2 Кор 4:18).

Читая апостола Павла, я прихожу к мысли: для него невидимый мир был реальнее (и как бы «материальнее») мира видимого. Читаю и сокрушаюсь, ибо долго просил Бога о вере хотя бы в существование невидимого мира. Для меня вера — во многом волевой акт. Я сознательно выбираю веру, причем степень моего упования очень далека от апостольской.

Как ни странно, мою веру в невидимый мир укрепляет наличие зла. Шекспир был прав. В земном мире зло торжествует, ведет себя дерзко и нагло. Бог трудноуловим, и Его надо искать. Мне сразу вспоминается Изабелла. Она стоит на коленях с закрытыми глазами, Анджело шантажирует ее, а вокруг пляшут полуголые танцовщицы.

Апостол Павел формулирует задачу ясно и недвусмысленно: «Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф 6:12). Когда–то такие отрывки смущали меня. Я не знал, что с ними делать. Дитя современной эпохи, я сбрасывал со счетов любые упоминания о сверхъестественных «силах»: сама мысль о том, что миром правят невидимые духи, казалась мне дикой. С тех пор моя точка зрения изменилась, ибо редукционистские инстинкты не объясняют окружающее зло.

Я разговаривал с Бобом Сейплом, в то время президентом благотворительной организации World Vision, после его возвращения из Руанды, куда он попал, когда в этой центральноафриканской республике случился геноцид. Стоя на мосту, он видел реку, покрасневшую от крови тысяч плывших по ней трупов. Повстанцы хуту перебили топорами и мачете около миллиона тутси — своих соседей, соприхожан, одноклассников. Вразумительно объяснить причины бойни никто не мог. Сейпл был потрясен. «Для меня это был кризис веры, — сказал он. — Нет слов, чтобы описать подобный ужас. Кто–то говорил о «зверствах», но это несправедливо по отношению к зверям. Животные убивают ради еды, а не ради удовольствия. И убивают одну–две жертвы, а не миллион своих же собратьев, к тому же безо всяких причин».

Возможно ли объяснить случившееся действием хоть какой–то природной силы? Едва ли. Но сразу приходит на ум действие той темной сверхъестественной силы, которая заставляла Гитлера тратить на уничтожение евреев последние военные ресурсы.

Мы, американцы, недавно видели действие другой темной силы, силы алчности. Она толкала директоров компаний в преддверии банкротства изымать из компании миллионы долларов. Эти деньги они пускали на личные нужды, тогда как пенсионные сбережения тысяч работников сгорели без остатка. Иисус тоже сталкивался с задыхающимися от жадности воротилами. Они строили роскошные дворцы и обширные амбары, а тысячи людей находились в рабстве. Христос понимал, что имеет дело именно с духовной силой. Он дал ей имя древнесирийского бога богатства Маммона: «Никакой слуга не может служить двум господам… Не можете служить Богу и мамоне» (Лк 16:13).

Библейское учение о духовных силах говорит о реальности, которую невозможно объяснить действием эволюционных сил или политиков. Можно ли найти рациональное объяснение, например, массовому безумию, овладевшему Германией при нацистах? Какая логика стояла за гонкой вооружений во времена холодной войны, когда две сильнейшие державы безрассудно шли к «взаимному гарантированному уничтожению»? Как в одночасье рушились экономики стран Азии и Латинской Америки? Что движет человеком, когда он берет ружье и начинает стрелять в магазинах и на бензоколонках? Что мешает такой богатой стране, как Соединенные Штаты, дать кров всем своим бездомным? И что мешает миру накормить тысячи людей, которые ежедневно умирают от голода? «Это силы вне нашего контроля», — разводят руками эксперты. Новозаветные авторы прекрасно знают, что это за силы, и называют вещи своими именами.

Я изменил свое отношение к вопросу о духовных силах не потому, что узнал о нашем мире нечто новое. Я лишь переосмыслил известные мне факты и перевел их в библейские категории. И понял правоту апостола Павла: наша основная борьба — против сил, которые скрыты от нашего взора. На планете происходит гораздо больше событий, чем видит глаз человека. Изабелла в Вене, Эрнест Гордон в таиландских джунглях, ранние христиане в Риме — все они отдавали себе отчет в том, что за брань вокруг них происходит, и выступали на стороне невидимого Царства против духовных сил темного мира.