Дезертир флота - Юрий Валин

В лодке был топор, и вор вырубил кусок мяса из лапы аванка. Мясо свежее – видать, тварь околела действительно совсем недавно. Вот и хорошо, а то мог бы напоследок и отомстить – долго ли ему, даже подыхающему, лодку разнести?

Быстро темнело. Квазимодо едва не проскочил памятное место. Лодка ткнулась в берег, и вор с копьем в руках выбрался на песок.

Темнел растянутый на ветвях провисший плащ.

– Только не вздумай швыряться в меня ножом, – предупредил Квазимодо. Смутная фигура, лежащая под маленьким тентом, не отвечала.

Вор сидел на корточках, придерживал под белобрысый затылок фуа и поил из фляги. Ныряльщик лежал совершенно обессиленный, но пил жадно. Когда баклага опустела, фуа прошептал:

– Зачем вернулся?

– Лодкой займусь, костер разведу, пожрать сготовлю – потом буду всякую ерунду объяснять, – пробурчал вор.

Огонь Квазимодо развел подальше от берега, за стеной тростника, чтобы со стороны реки было не слишком заметно. Туда же вор перетащил фуа. За прошедшие дни ныряльщик еще больше отощал – казалось, осталась одна одежда. Квазимодо уложил товарища на охапку нарубленного тростника. На прежнем месте раненый валялся в натекшей после дождя луже. Вор укрыл несчастного сухим плащом. В котелке, висящем над огнем, уже булькало.

Потерявший сознание во время транспортировки на новую постель ныряльщик пришел в себя. Стонать он не стонал, но шепот стал еще прерывистей:

– Зачем ты вернулся?

– Нож свой забрать. И отдать тебе твой, – пробормотал Квазимодо, не оборачиваясь.

– Зачем мне нож? – едва слышно прошептал фуа. – Я уже почти умер.

– Вряд ли. У тебя даже жара нет. Сдается мне, ты просто решил побездельничать.

Ныряльщик не ответил – опять лишился чувств.

Квазимодо не торопясь поел. Бульон из аванка получился неплохой, вот только мясо жестковато. Вор полежал, чувствуя приятную тяжесть в животе, потом взял котелок и подсел к больному.

– Я не хочу, – прошептал фуа. – Дай лучше воды.

Квазимодо не спорил, дал напиться. Когда вор сюда вернулся, у ныряльщика не оставалось ни капли воды. Видно, жажда его мучила страшно, Квазимодо видел следы на песке – фуа пытался набрать речной воды, только непонятно, удалось это раненому или нет. А вот дождевую воду он явно выпил всю до капли. На дне котелка по-прежнему болтался кусочек волшебного рога. Может быть, именно эта костяшка, вернее, настоянная на ней вода и не давала развиться жару? Квазимодо отлично знал по опыту – такие ранения всегда приносят воспаление, потом начинается лихорадка, плоть гниет – и человек в жарком бреду уходит к предкам. Обычно и лекари не помогают.

Насосавшись воды, фуа пытался закрыть глаза, но Квазимодо решительно сунул ему под нос ложку с бульоном.

– Я не хочу, – прошептал ныряльщик.

– Не ломайся, как столичная девка. Тебе нужна пища. Так что давай жри, а то воды больше не дам.

Фуа съел не больше десяти ложек – и снова вырубился.

Квазимодо прошелся вокруг лагеря. Река издавала привычные звуки, еще дальше, за прибрежными зарослями, угрожающе взрыкивал какой-то зверь. Там лежал необъятный степной простор. Ветер доносил запах, но самой степи вор, по сути, так и не видел.

Гамак натянуть было негде, и Квазимодо улегся на охапку тростника. Не так уж и плохо. Спать придется вполглаза и вполуха. Еще никогда одноглазому парню не приходилось ночевать так далеко от города практически в одиночестве. Ну, когда-то надо ведь начинать? Особенно вор не боялся, но вот проснуться от пинка Глири будет очень неприятно.

Утро началось еще в полной серости неба с оголтелого птичьего щебета. Вор сел, яростно почесал голову и сплюнул. Крови в слюне не было – уже хорошо.

Фуа не спал. Вор посмотрел на осунувшееся лицо товарища:

– Выспался? Небось жрать хочешь?

– Кажется, да, – нерешительно прошептал ныряльщик.

– Одумался, значит. Хорошо. Сейчас позавтракаем, а потом я тебя пытать буду.

Фуа не выдерживал, орал, терял сознание – полностью отмочить присохшую повязку так и не удалось. Квазимодо яростно сопел, лил теплую воду, тянул заскорузлую ткань.

Нога выглядела страшно. Красная плоть, остатки мускулов натянулись, обхватывали кость узкими лоскутами – нога казалась непомерно тонкой, как у обглоданного скелета.

Белое лицо фуа было покрыто каплями пота. Ныряльщик с ужасом смотрел на то, что еще недавно было его ногой.

– Лучше бы он мне голову откусил.

Квазимодо насмешливо хмыкнул:

– Ты выглядишь куда лучше, чем все прочие, кому пришлось близко познакомиться с нашей ящеркой.

– Они уже умерли, а мне еще предстоит.

– А ты хотел жить вечно? Перестань ныть. У тебя даже никакого жара нет, сидишь, как баба, языком болтаешь. Ты еще слезу пусти. Конечно, кочерга твоя выглядит мерзко – так и времени совсем ничего прошло. Похоже, нога заживет и даже к твоей заднице прицепленной останется.

– Ты не понимаешь – я не смогу плавать. Я даже ходить, наверное, не смогу. Разве можно так жить?

– Да где уж тебе жить. Подними рожу от палки своей обглоданной, на меня взгляни.

Фуа посмотрел на обезображенное лицо товарища, на впадину на месте вытекшего глаза.

– Извини.

– Пошел в жопу, – благожелательно ответствовал вор. – Он здесь ныть будет и разлеживаться, а у меня дел полно. Давай бинтоваться, но я тебя сначала зельем присыплю.

Квазимодо бережно скоблил рог единорога, стряхивая пыль на обрывок ткани. Потом присыпал рану и начал заматывать искалеченную ногу в относительно чистые полосы ткани. Во время процедуры фуа то и дело лишался чувств, но вор на такие мелочи внимание обращать уже перестал.

– Как ты его нашел? – спросил ныряльщик, слабыми пальцами пытаясь вложить в ножны вернувшийся из реки нож.

– Ну, найти его было несложно. Вот забирая его, я чуть не обделался. Аванк, даже дохлый, жуткое зрелище.

– Так мы его убили?

– И убили, и частично съели. Эй, что это ты бледнеешь? Не вздумай блевать. Не каждому удается отобрать кусок собственного мяса и вернуть на место, хотя бы и через желудок. Такими подвигами гордиться надо. Лично я – горжусь.

– Да, про такого огромного аванка я и в сказках не слыхал, – пробормотал фуа.

– Вот-вот. А мы его прибили, как ужа недокормленного. Как говорила леди Катрин, «о таких вещах стоит рассказывать внукам и правнукам, сидя у камина». Ладно, хлебай водичку единорожью, а я сплаваю, делами займусь.

Жизнь была напряженной, но в общем-то неплохой. Квазимодо в поте лица добывал мясо и рыбу, стараясь разнообразить меню из каши и фасоли с чечевицей. Иногда удавалось подстрелить птицу или мордатую жирную крысу – их в тростниках водилась уйма. С рыбной ловлей у вора дела шли хуже. На грубоватую снасть, предусмотрительно позаимствованную у одного из моряков, рыба шла неохотно. Квазимодо менял наживки, насаживал даже кусочки подвяленного мяса аванка – в лучшем случае удавалось выловить двух-трех, вертких, похожих на коротких угрей рыбешек. Вор не слишком расстраивался – ему приходилось переживать куда более голодные времена. Конечно, было бы не плохо навялить рыбы про запас, но это куда проще будет сделать, когда фуа встанет на ноги. Если он, конечно, встанет. Пока ныряльщик лежал и наблюдал за бурной деятельностью товарища. Квазимодо не любил сидеть без дела. Его единственный глаз без устали искал, что бы еще такое прибрать к рукам полезное, а если нельзя ничего прибрать, то что можно улучшить. Маленький лагерь приобрел обжитой вид. Вор соорудил навес из связок тростника, окопал убежище ровиком, отводящим воду во время коротких, но сокрушительных ливней. Кострище теперь было обложено камнями, готовить пищу и поддерживать огонь стало куда удобнее. Все эти хозяйственные мелочи доставляли Квазимодо истинное удовольствие.