Седьмая свеча - Сергей Пономаренко

– Что, старуха, твое любимое занятие – двигать ножками? – заорал он. – Где Степан? Куда ты его спрятала? – Он заглянул в маленькую комнату, но там никого не обнаружил. – Или ты, нашинковав его, уже набила бочку в подвале? Мясца сладенького захотелось? – кричал он вне себя от ярости.

– Что вы такое говорите? Какой Степан? – Маня надела маску недоумения, пытаясь ввести его в заблуждение.

Но он знал: это все ее колдовские штучки!

– Вот этот! – Глеб ладонью припечатал фотографию Степана к ее лбу, она вскрикнула от боли и откинулась на спину.

– Что вы себе позволяете! – заорала она.

– Хорошо, будем на «вы», бабулька Маня, – криво усмехаясь, сказал Глеб. – Манька-Облигация не была твоей родственницей?

– Послушайте, я понимаю, что у вас проблемы, но не впутывайте в это меня и постарайтесь вести себя… по-человечески.

– Бог ты мой! Какие обороты речи! Для сельской учительницы это звучит… – Глеб развел руками, – высокопарно. Извините, я забыл – вы ведь рассказывали, что закончили институт с красным дипломом, учились в аспирантуре, но не будем об этих баранах. Да, у меня есть проблемы, и теперь, я надеюсь, они будут и у тебя.

– Человека на фотографии я не знаю и никогда не видела, – быстро сказала Маня, мельком взглянув на фото.

– Ужасный случай амнезии, провал в памяти. Вот только этот человек сообщил мне, что не далее как вчера беседовал с тобой.

– Этого не может быть. Я хочу пить, – сказала Маня, приподнимаясь, но сразу была снова отброшена на пол.

– Лежать! Я не знаю, какие штучки-дрючки вместо воды ты хочешь взять, может, после них у меня поедет крыша и я буду перед тобой прыгать зайчиком или плясать польку-бабочку.

– Вы получили мое письмо? – спросила Маня; несмотря на угрожающую ситуацию, она была спокойна и владела собой.

– За последнее время я получил немало сообщений от тебя, и все они меня не радуют. Чего только стоит покойная теща, каждый вечер призывающая меня из могилы!

– Не может быть!

– Ну, рассмешила! Может, я еще должен представить тебе доказательства? Но, опять же, речь идет о других баранах.

На улице послышались крики, топот. Крики были неразборчивые, но шум нарастал.

Маня прислушалась:

– Что там происходит?

– Всего-навсего горит баня моей тещи, – успокоил ее Глеб. – Колдовская лаборатория. Тебе она уже не понадобится. А вот как мне с тобой поступить? – Он многозначительно поигрывал ножом, который все еще держал в руке.

Маня изменилась в лице, у нее затрясся подбородок.

– Что вы имеете в виду? – Тут напускное спокойствие слетело с нее, она с ужасом смотрела на нож, словно это была кобра, готовящаяся прыгнуть на нее. Она кивком указала на него. – Откуда он у вас?

– Из бани, вестимо! – Глеб издал короткий торжествующий смешок. Ведьма была в его руках, и она оказалась не такой страшной, как он ожидал. Видимо, Степан дал промашку, общаясь с ней. Страх в глазах ведьмы ему нравился. Теперь все было не так, как в ночь перед похоронами тещи, она была ничем, а он – ее господином. – Посоветуй, что мне с тобой сделать? Не знаю, когда это мы с Ольгой тебе дорогу перешли и почему ты хочешь нас свести со свету, – сказал он, продолжая поигрывать ножом.

Вдруг глаза у Мани округлились, она протянула руку к Глебу и что-то выкрикнула, но он уже не услышал, так как на него обрушился потолок, погасив сознание и опрокинув его в беспамятство.

18

Вначале пришла боль, затем ощущение, что в голову вбит громадный кол, и лишь потом медленно вернулось сознание. Глаза открылись с трудом, Глеб провел левой рукой по лицу, испачкав его чем-то липким, неприятным на ощупь. Когда частично восстановилось зрение, он понял, что лежит на холодном дощатом полу, окрашенном в коричневый цвет, уткнувшись носом в пол. Вытянул перед глазами левую руку и увидел, что она дрожит и вся в крови. Правая оказалась под животом, и он почувствовал, что в ней находится какой-то продолговатый предмет. Слегка приподнявшись, вытащил из-под себя руку, в которой оказался окровавленный ритуальный нож из бани. Это ему совсем не понравилось. Он с усилием сел, упершись для равновесия руками в пол за спиной. Нож больно прижал пальцы, и он его отбросил. Ужасно болела макушка, и он нащупал на ней огромную шишку. То, что он потом увидел, заставило забыть о боли и заслонило собой все на свете!

В двух шагах от него сидела Маня в разорванной блузке, из которой вывалилась молочного цвета грудь с вялым, сморщенным соском. Взгляд Глеба заскользил по ее задравшейся цветастой юбке из ткани с преобладанием красного цвета и поднялся к глазам, в которых застыл ужас. Она прижимала обе руки к животу, на котором расплылось большое темное пятно, сделав в этом месте юбку однотонной.

– Маня! – позвал он слабым голосом. – Чем это меня так?

Но она не ответила, продолжая смотреть вперед.

У него защемило сердце от ее остекленевшего взгляда. Глеб с трудом стал на четвереньки и двинулся к ней. Не веря своим глазам, дернул ее за руку, и Маня сползла на пол, уткнувшись лицом в натекшую лужу крови. Пульс, несмотря на его неоднократные попытки отыскать его, не прощупывался.

– Ерунда! Я его просто не могу нащупать, – успокаивал он себя, дрожа как в лихорадке.

Глеб, собрав все силы, встал, сорвал со стены зеркало и, перевернув Маню на спину, приложил его к ее чуть приоткрытым губам. На зеркале остался лишь слабый отпечаток ее губ – и все. Она не дышала. Маня была мертва!

Теперь он вспомнил все, произошедшее до того момента, как на него обрушился потолок, – так ему тогда показалось. Он даже посмотрел вверх и убедился, что, несмотря на давнишнюю побелку, он целый и от него ничего не отвалилось. Сильная головная боль мешала сосредоточиться, но Глеб знал главное: он Маню не убивал. У него даже в мыслях этого не было. Припугнуть – да, чтобы отстала от Оли и сообщила, где Степан, но не больше. Выходит, кто-то подобрался со спины, вырубил его, убил Маню и сделал все так, чтобы в этом обвинили его, Глеба.

Нож был у него в руке, сам он весь измазался в крови, в доме полно его отпечатков пальцев, и он уже не сможет их все уничтожить. У него был выбор: остаться здесь и дождаться милицию, или поехать домой и самому заявить о случившемся, уже имея рядом с собой адвоката, или просто сбежать, рассчитывая на авось. Третий вариант он сразу отбросил – он не виновен и бежать ему некуда. Бегство станет доказательством того, что именно он является убийцей.

Дожидаться милицию возле зарезанной Мани было глупо – его сразу обвинят в убийстве и возьмут под стражу, а к утру следующего дня он во всем признается. Читал в газетах, видел по телику, какими методами менты порой добывают показания. Знал, что не выдержит. И Глеб решил как можно быстрее вернуться в город, там поднять на ноги всех знакомых, найти грамотного адвоката и потом самому заявить о случившемся. В запасе у него оставалось немного времени – пока не найдут труп Мани. И даже тогда не сразу выйдут на него – вроде никто не видел, как он приехал. Хотя это село – здесь все быстро становится известным. Надо спешить, а там – будь что будет!

Глеб, шатаясь, вышел во двор, подошел к калитке и выглянул на улицу. Возле двора тещи, откуда валили клубы черного дыма, кружился людской водоворот, оттуда доносились крики, шум и гам. Он мысленно обозвал себя ослом, потому что оставил там перед воротами машину. Оперативникам достаточно будет пробить номера автомобиля, и он окажется на блюдечке с голубой каемочкой. Возвращаться сейчас к машине в вымазанной кровью куртке было все равно что вызвать огонь на себя. А если станет известно о смерти Мани, то и до самосуда дойти может, пока приедет милиция. Но без автомобиля он до города не доберется. Тут он вспомнил о машине Степана, стоящей возле кладбища с отключенной сигнализацией. «Если разбить окно и попробовать завести ее, вырвав проводки из-под приборной панели?» Как это делается, Глеб видел в кино, но уверенности в том, что у него получится, не было. Но иного выхода из создавшегося положения тоже не было.

Глеб торопливо пошел к автомобилю Степана напрямик, через огороды. Машины на кладбище не оказалось. «Выходит, со Степаном все благополучно и он уехал? Где же он был все это время?» Смутное подозрение закралось у Глеба, но он старательно отгонял его. А внутренний голос упрямо бубнил: «Он специально тебя натравил на Маню и, убив ее, подставил тебя. Если это не так, то где он находился и почему не связался с тобой?» «Чтобы друг мог так со мной поступить?! Да и не из-за чего!» – продолжал сопротивляться Глеб, и тут в памяти всколыхнулось то, о чем он хотел забыть навсегда. Может, разгадка кроется в их прошлом?

В университете Глеб и Степан не были друзьями, хотя и не враждовали. Как это бывает в студенческой среде, группа поделилась на отдельные группки – по интересам, месту проживания, способу проведения свободного времени, социальному статусу. Были еще и неформальные землячества. Степан был приезжим. Он жил в общежитии и входил в черниговское землячество. Глеб же, киевлянин в нескольких поколениях, проживающий в центральном районе, общался с ребятами обеспеченными, из влиятельных семей, у которых карьерный рост после окончания универа был расписан на много лет вперед. Время их учебы совпало с закатом «горбачевщины», когда в стране проходили жаркие дебаты и властвовали «плюрализм мнений», «новое мышление» и «стремление к компромиссам». Горбачев, пустив под горку тяжелый состав под названием «Советский Союз», не побеспокоился о тормозах и, в силу своей близорукости, не заметил, что впереди пути нет – рельсы разобраны. Часто свободное время студенты проводили в жарких политических дискуссиях.