Побег аферистки - Любовь Овсянникова

А Григорий тем временем отошел к окну и молча посматривал на машину. Видно было, что он хочет дождаться, пока женщины выговорятся и уйдут, и поговорить с Татьяной без свидетелей. Тамара Михайловна тоже это заметила, поэтому скоро начала прощаться и подпихивать Феклу Назаровну к выходу.

— Ты так и не ответила на бабкин вопрос, — напомнил он, расставляя на места стулья после гостей. — Так когда тебя забирать отсюда?

— Думаю, в конце недели, — ответила Татьяна. — Ты хочешь за мной приехать?

Григорий улыбнулся, будто этот вопрос показался ему странным. Ведь и так все понятно.

— А ты как думаешь? Разве я не должен это сделать?

— Должен? — переспросила Татьяна, но Григорий не съежился, как случалось с ним когда-то в подобных случаях.

— Конечно, как друг, как человек сильного пола. Тем паче что мне приятно уделять тебе внимание. Таня, — он закончил свою работу и вернулся на свое место у окна, Татьяна встала и подошла к нему, остановилась рядом, и себе посматривая вниз. — Давай прекратим какую-то пустую игру. Нам надо поговорить серьезно.

— О чем?

— О нас с тобой.

— Гриша, я стала совсем не такой, какой ты меня знал, — вдруг сказала девушка. — Не торопись с лишними для себя хлопотами. Я не немощная, не беспомощная. Пойми, я сильная, энергичная, предприимчивая женщина. Вот только с памятью мне надо бы подсобить. Но это мелочи. Ведь так?

— Ты же бабу Феклу сразу узнала.

— Нет, совсем не узнала, — созналась Татьяна. — Я вспомнила ее.

— А есть разница?

— Да, я вспомнила ее по частым причитаниям о моем сиротстве. Она моя соседка и надоела мне своей плаксивой заботой. Других, с кем общалась меньше, я даже вспомнить не сумею. Не смотри на меня так, это правда, — засмеялась Татьяна.

Григорий посмотрел на нее под новым углом зрения, примеряя только что прозвучавшие признания девушки, и убедился, что она в самом деле очень изменилась не только лицом. Например, куда и девалась ее стыдливость, зажатость, несмелость, какая-то дряблая безынициативность, что граничила с равнодушием. Продумывая вопрос о браке, Григорий полагал, что собирается свалить на себя тяжелую ношу — отвечать за травмированного человека, который не совсем отошел от потрясения, помогать девушке одолевать жизненные трудности, защищать от неприятностей и воспоминаний, в конце концов содержать материально, так как после всего из нее скверная будет сама себе кормилица.

А она все перекрутила так, будто он морочится ерундой, будто выдумал себе вину за то, что с ней произошло. И это не его дело.

— Я хотел бы исправить свою устаревшую ошибку, — снова начал Григорий. — Ты не думай, что я не замечал тебя. Замечал. Но, вишь, я несмелый по характеру, и ты такой же мне казалась. Вот я и думал, что мы очень одинаковые для того, чтобы быть нормальной парой. А теперь ты такое отчебучила, на такое себя обрекла, что я увидел твой решительный характер. Я и сам от твоей затеи как-то возмужал. Теперь мы способны быть счастливыми. Давай я заберу тебя отсюда прямо к себе домой?

— А не спешишь ли ты с этими хлопотами? Зачем они тебе?

— Супружеская жизнь и должна наполняться хлопотами друг о друге, — рассудительно ответил Григорий. — Таня, я не хочу потерять тебя. Нас сводит судьба, увидев, что мы не ощущаем ее и проходим мимо друг друга. А еще есть люди, и они наблюдают за нами. Я не боюсь их, но не желаю в их глазах быть разиней. Да меня засмеют, если я не сделаю как пристойно мужчине. Не медли, не ставь меня перед людьми в глупое положение.

— Я не о тех хлопотах. Эта пластическая операция и изменение лица так повлияли на меня, что я ощущаю себя другим человеком, будто сама себе чужой стала, не только на тебя другими глазами смотрю. А авария вообще высвободила во мне какую-то неизвестную раньше силу. Ой, задам я тебе перца, мальчик, не рад будешь!

— Так я тебе больше не нравлюсь? — у Григория аж глаза рогом полезли. Что его уже могло напугать после бешеной Карины? Поэтому он и осмелел. — Таня, то, что ты и я пережили в связи с твоей операцией, не может быть напрасным. Говорю же тебе, это нам судьба испытание послала. Прислушайся в конце концов к ней, ведь мы выдержали это испытание.

— Может, и судьба. Разберемся, — пообещала Татьяна. — Ты, главное, не волнуйся. Я выпишусь отсюда, ты меня отвезешь домой, побудешь возле меня, пока я освоюсь в доме, а потом поедешь к себе. Мне надо прийти в себя, вспомнить себя, посмотреть на тебя со стороны, познакомиться с твоим образом жизни. Оглянуться в селе, понимаешь?

— Хорошо.

Вот так они поговорили о своем будущем. Короче, зря он страшил себя — вместо того чтобы стать для Татьяны опорой, он, похоже, поймал жар-птицу, обещающую принести ему нормальную супружескую жизнь. Татьяна же в конце концов не отказала!

2

В гости к Григорию Татьяна попала не скоро.

Сразу после больницы она еще восстанавливала здоровье амбулаторно, а потом вышла на работу и в связи с экстраординарным случаем попросила отпустить ее в отпуск без содержания до конца лета. В районо ей пошли навстречу и в виде исключения разрешили заниматься своим полным выздоровлением.

Шрамы и рубцы, толстые и покрасневшие, что остались у нее на лбу и на подбородке, конечно, портили ее вид, хотя по сравнению с прошлой внешностью она была просто волшебной красавицей. Татьяна не помнила своей пластической операции, только знала, что она имела место и что сопровождалась осложнениями и аллергией от лечения воспалений. Поэтому ехать в Киев на улучшение внешности больше не желала. Начались длинные поиски более хороших специалистов в деле косметической хирургии. Татьяна ездила в Днепропетровск в частную клинику, говорила там с хирургами, изучала оборудование и новые методики, взвешивала тамошние условия, расспрашивала об их коллегах, консультировалась, как ей лучше сделать. Дело было не в деньгах. Но провинция оставалась провинцией.

Общеизвестно, что лучшие пластические хирурги работают в Бразилии. Наторели на изменении внешности бывших нацистских преступников! Но сейчас они специализируются на играх с силиконом, на основательном изменении черт лица. Татьяне первое не надо было еще, а второе не надо было уже. Вот она и выбирала между хорошим опытом, который мог обеспечить наименьший риск, и новейшей технологией. В конце концов выбор пал на частную Московскую клинику «Богиня» доктора Эдмонда Ситника. Там ей назначили прием на конец мая.

Татьяна не торопилась, так как просто не знала, как жить дальше, во всяком случае так можно было подумать, глядя на нее со стороны. Память исподволь восстанавливалась или, может, рождалась сызнова в новых контактах с людьми. Все меньше случалось недоразумений, хотя мелочи и незначащие события прочь провалились в небытие, как будто их не было, и иногда от этого все-таки возникали неудобные моменты. Например, в разговоре с Петром Змиевским она упомянула о том, как Григорий ставил ему горчичники.

— Да это же не я клиент Григория, а Сашка, сосед его, — расхохотался Петр. — Мне Ирина такие горчичники каждый вечер ставит, что куда там Григорию!

— Ой, я что-то напутала, — смутилась Татьяна. — Извините. Мужчины все-таки остаются для меня чем-то непостижимым.

— Бывает, привыкнешь, — безобидно похлопал ее по плечу Петр.

В другой раз она поблагодарила свою коллегу учительницу Зуеву за замечательный хворост, которым та когда-то ее угощала, а бедная Мокрина Ивановна чуть не потеряла дар речи.

— Какой хворост? Я и сама печенного не употребляю из-за его вредности для печени, и других не угощаю, и печь не умею. А вот то, что ты забыла мои картофельные зразы с потрохами и грибочками, мне обидно.

— Ой, вижу, как долго я дома не была! — засмеялась Татьяна. — А зразы ваши забыть невозможно, более того — невозможно прекратить мечтать о них. Жаль, что после аллергии, которая со мной случилась после операции, мне надо придерживаться диеты.

Так вот, за Татьяной закрепилась слава чудаковатой девушки, причем теперь всем казалось, что она такой и была, ведь недаром же поехала лицо переделывать. Просто раньше в ней этому не придавали значения. А теперь — после многих стрессов и травм, которые она, пережив сама, доставила и своим знакомым, — ее странноватость начала ими осознаваться. Вот и все, значит, это надо принять как должное и не переживать.

Она стала более нервной, но и более инициативной и уверенной в себе, держалась независимо от людей и обстоятельств. Короче, то, что выпало на ее долю, наложило свою печать не только на характер, но и на тип личности. Из форменной флегматички, она стала подвижной сангвиничкой, едва не более того.

С Григорием после своего возвращения из больницы Татьяна старалась не встречаться. А тот от этого страдал, да еще и люди прибавляли ему неприятностей, реагируя в каждом случае на свой лад: кто радовался, кто сочувствовал, а кое-кто и откровенно злорадствовал.