Последние парень и девушка на Земле - Шиван Вивьен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец остановился, подойдя к месту, где к школьной стойке для велосипедов были привязаны лодки. Многие наши соседи приплыли сюда на своих собственных весельных шлюпках, надувных резиновых лодках или охотничьих байдарках. Но отец предпочел отвязать длинное полицейское каноэ и потащил его прочь от других.
– Мы угоняем полицейскую лодку? – спросила я.
Он повернул лодку на бок, чтобы из нее вылилась скопившаяся в ней дождевая вода.
– Мы берем ее взаймы, – ответил он. – Просто взаймы.
Мама забралась в каноэ и осторожно села на дощатую скамейку на самом носу, надеясь, что это придаст суденышку большую устойчивость.
– Ну вот. А теперь подай мне свой ранец, – сказала она мне.
Я так и сделала, потом залезла в лодку сама и заняла ту скамейку, что была посередине. Мои легинсы были все в грязи, кроссовки тоже.
Отец закинул в лодку свою палку. Мама потянулась было к нему, чтобы помочь ему влезть на борт, но он залез сам, слишком торопясь, если учитывать его физическое состояние, отчего наша лодка едва не перевернулась. Отцу пришлось сидеть с вытянутой ногой, такой же негнущейся, как и лежащее рядом с ним одиночное весло. После того как лодка перестала ходить ходуном, он отвязал ее от велосипедной стойки и начал орудовать веслом, как шестом итальянского гондольера, погружая его в озерцо, образовавшееся на месте парковки, пока оно не упиралось в тротуар, и отталкиваясь, чтобы вывести нас на еще более глубокую воду.
Он уже промок насквозь.
Я вытянула шею, чтобы взглянуть на виднеющиеся за его спиной двери спортзала. Мне казалось, что копы могут в любую минуту осветить нашу лодку своими мощными фонарями и приказать нам вернуться. Но они этого не сделали. Вместо этого наша средняя школа становилась все меньше и меньше по мере того, как мы уплывали все дальше, пока в темноте я вообще не перестала различать ее очертаний. Сквозь стену дождя виднелись только огни ее парковки, но и они становились все более размытыми, как огоньки далеких звезд.
К этому времени отец уже вел нашу лодку по Главной улице.
Эбердин состоял из двух четко разграниченных частей: долины и холма, – и рельеф нашего городка всегда напоминал мне слегка вогнутый настил для скейтбордов. Большая часть холма от острой вершины вниз все еще была покрыта густым лесом, он покрывал почти три четверти склонов, и только здесь начинали появляться редкие дома, соединенные извилистыми проселочными дорогами.
Но большинство горожан жили в долине, на тянущейся одну милю между подножием холма и рекой сети перекрещивающихся улиц, на которых стояли их дома. По самому центру этой сети проходила Главная улица со своими магазинами, мастерскими и городским кинотеатром. Ни при одном из паводков, случившихся в Эбердине на моей памяти, вода ни разу не доходила до этой улицы. Но сейчас она выглядела как бурлящий поток.
Это означало, что, по крайней мере, половина нашего городка находится под водой.
Мы проплыли мимо стоящего на главной улице единственного в нашем городе светофора, на котором время от времени мигал красный свет, но сейчас свет не горел. На мгновение отец перестал грести, и мы поплыли туда, куда текла вода. Мы все смотрели на яркие огни прожекторов на склоне холма, скорее всего установленные спасателями, чтобы обозначить место, где произошел оползень.
Я подумала: может, с отца уже хватит и он наконец повернет нашу лодку обратно и поплывет назад в спортзал?
Но нет, он снова начал грести, от напряжения щеки его надувались, и из легких с каждым гребком шумно вырывался воздух. Даже в окутывавшей нас темноте я видела, как раскраснелось его лицо.
– Джим, отдай весло мне, – взмолилась мама. – Дай я немного погребу.
Но отец только покачал головой. Я тоже собралась было предложить ему свою помощь, но он только опустил весло в воду и оттолкнулся особенно сильно, чтобы лодка понеслась вперед еще быстрее, как будто старался доказать нам, что он может грести лучше всех.
Мама не могла отвести от него глаз, губы ее удивленно приоткрылись. И сто пудов, что у меня был сейчас такой же вид, как и у нее. Перед нами сидел тот самый человек, которого мы не видели уже больше двух лет.
Когда мы достигли северного конца города, вода наконец стала мелеть. Когда днище нашего каноэ заскребло по асфальту, отец привязал его к столбу знака остановки, сказав, что так полицейским будет легче его отыскать.
До нашего дома надо было пройти еще по крайней мере милю вверх по склону холма.
С неба по-прежнему лил дождь.
Когда мы прошли половину пути, отец, не обращая внимания на уверения мамы, что она прекрасно справляется со всем сама, забрал у нее чемодан на колесиках и покатил его перед собой одной рукой, а другой отталкивался от дороги концом своей палки, чтобы продолжать продвигаться вперед и вверх. Он двигался в сумасшедшем темпе, как человек, перед которым стоит великая задача и который твердо решил осуществить свою миссию, он обогнал нас с мамой футов на пятнадцать, и его палка стучала по дороге, выбивая четкий, ровный ритм. Мама несла свой ноутбук, спрятав его под непромокаемую куртку, чтобы он не намок, я же промокла до нитки, вода пропитала футболку, даже бюстгальтер.
Мы дошли до нашей парадной двери, только когда уже начал заниматься рассвет. Отец пообещал, что будет всю ночь дежурить, но при этом сказал, что вода вряд ли дойдет до нас. Электричества у нас не было, но отец поставил на стол свой ноутбук и включил его, чтобы он работал от аккумулятора, пока тот не разрядится.
Я поднялась наверх, стащила с себя мокрую одежду, надела ночную рубашку и подошла к окну моей спальни. Обычно я могла видеть отсюда реку, и открывающийся из моего окна вид всегда напоминал мне рождественскую деревушку, которую добрые христиане выстраивают под своими елками, деревушку с миниатюрными домиками, в окошках которых мерцают огоньки. Но сегодня ночью я видела только тьму.
Глава 11. Понедельник, 16 мая
После полудня ожидается частичная облачность. Максимальная температура 49 градусов по Фаренгейту.
Из-за всего этого непрекращающегося дождя я совсем забыла, каким теплым может быть солнце. Но, проснувшись на следующий день, я увидела, что его лучи просвечивают прямо сквозь мой плед, окрашивая белые простыни в
