Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб - Вера Камша

– Иди… Пей…

На спине Краба боком сидит она. Поджала ножки, смеется, две гривы – конская и девичья – перепутаны и усыпаны лепестками. Стрекоза на обнаженном плечике, синяя-синяя…

Камзол летит в траву, купленный утром добротный камзол. В самый раз для небогатого путешественника из достойной дворянской семьи, а она уже на дереве, стоит в развилке ветвей и смеется, но стрекоза не улетела. Как же ее называть?

– Имя? Имя тоже память… Не надо памяти!

– Надо.

– Хочешь помнить? На! – На ветке стоит Гудрун.

Пузатая белотелая Гудрун, и как только держится? Тут кошка и та свалится!

– Мой кесарь! – воркует принцесса. – Мой кесарь… Иди сюда… Утоли душу и тело…

Зачем, ну зачем же так? Здесь, среди весны, – и Гудрун?!

– Видишь? Память не нужна… Это противно… Это больно… Забудь, и идем…

Прохладные пальцы на щеке, ее пальцы… Голубые звезды глаз близко-близко. К Леворукому память, к Леворукому все, кроме… Взмах крыльев, вихри лепестков, тени трав. Нужно бежать, иначе не выплыть, бежать отсюда… Он не может задерживаться, он должен… Что? Идти?.. Вспомнить?.. Кого? Мелькают тени, обретают плоть, тают… Гудрун с ее животом, давно замужняя Гретхен, какая-то смуглянка, которую Руппи видел один-единственный раз, то есть не просто видел… И та, из Метхенберг… Трясет подаренными серьгами, чего-то хочет. Зачем они здесь? Ему ничего не нужно, кроме весны и шалого поцелуя на губах, вкуса ранней земляники, свежести родника, укрывшей поляну туманной дымки. Пусть она придет, та, что танцевала среди снега. Та, что вчера поила звездным светом. Только она, чернокудрая, гибкая, ускользающая и невозможная. Какая память?! Какой долг? Какая дорога?! Его дорога – радуга… Столько жить и не знать, что у тебя есть крылья, что счастливыми бывают лишь в небе… и в любви!

– Ты понял… Ты все понял… Хорошо…

3

Теперь Дикон держался посреди отряда. Юноша очень надеялся, что Блор поверил объяснению о ящерице на камне и желании проверить пистолеты. Выглядеть глупцом в глазах неразговорчивого полковника не хотелось, но допущенная оплошность была ерундой по сравнению с не желавшим проходить страхом. Ричард управлял конем, что-то иногда говорил, выслушивал ответы, и все это – продолжая ощущать холодный полусонный взгляд. Лошади вели себя спокойно. Расспрашивать людей Дикон, памятуя о своей выходке, не рискнул. Смутные страхи присущи женщинам, особенно в интересном положении, но мужчина и воин идет вперед, не опуская глаз даже при виде смерти.

Правда, Нокс перед последней своей поездкой заговорил о ржавой луне, но он просто удивлялся. Сюзерен в день гибели сперва был счастлив обретением меча, потом злился на Левия. Удо казался раздраженным и подавленным, но иначе в его обстоятельствах и быть не могло. Рихард, тот думал только о сражении. Джеймс Рокслей спорил с «Каглионом» и дразнил беднягу Дейерса… Все были такими обычными, разве что Фердинанд в Багерлее, но бывший король, что бы ни врал Инголс, покончил с собой. Альдо было незачем убивать Оллара, просто самоубийство короля унижает подданных, и толстяка превратили в жертву. По-своему это правильно, но зачем лгать регентскому совету? Ради Катари? Она, к несчастью, эсператистка, а эсператизм настолько далек от понятия Чести, что объявил самоубийство непростимым грехом, но можно было собрать Совет втайне от королевы, взять клятву молчать и сказать правду. Это было бы достойно, а слово сдержал бы даже Карваль: человеку Сильвестра не пристало порочить Оллара. Остальные тем более пощадили бы чувства Катарины и оказали покойному последнюю услугу.

Каким бы нелепым ни был Фердинанд, он освободил от себя и свою жену, и своих подданных… Как все же глупо и подло называть грехом то, что может быть и подвигом. Бросься Эрнани на меч сам, он был бы достоин уважения, но он струсил и погубил своей трусостью лучших рыцарей Талигойи…

– Монсеньор… слышите?

Чужой взгляд беззвучен, он липнет к телу мокрой рубашкой, вызывая дрожь, но рубашка может высохнуть… Или Блор просто путается в понятиях? Простолюдины и даже ординары часто говорят «видеть» или «слышать» в смысле «понимать» или «чувствовать».

– Нет, я ничего не слышу. В чем дело?

– Нас догоняют. Довольно большой отряд…

– Откуда ему здесь быть? – Даже если это враги, они позади. Они не станут молчать и смотреть.

– Не знаю, монсеньор. Чтобы нас вернуть, довольно одного гонца, хотя один человек по нынешним временам может и не добраться…

– Слухи о дорожных опасностях преувеличены. – Сейчас любят болтать о том, как хорошо было в Талиге. Еще немного, и времена Фердинанда объявят золотым веком. Про драгун в Надоре и заполыхавшую от «великого счастья» Эпинэ забудут.

– Я так не думаю, монсеньор. На большой отряд мародеры не нападут, но одинокого путника или безоружных крестьян не упустят. Дороги пусты, потому что люди боятся ездить, тем более с товарами. Что там, Саймон?

– Кажется, ноймары. Багровые с серым… Около полусотни, идут кентером.

Что тут делать ноймарам, кроме как убивать? Повелитель Скал исчезнет вместе со своим отрядом, а спишут на мародеров, ведь на этом тракте уже пропало несколько обозов. А может, и того веселее – объявят попавшими под обвал. Не выйдет!

– Блор, отрядите двоих посмышленей вон в ту рощу. Пусть не вмешиваются, что бы ни произошло. Если с нами что-то случится, пусть скачут в Олларию с докладом к… – К кому? Катари такие новости могут убить… – К герцогу Эпинэ и графу Глауберозе. Но сперва пусть вывезут графа Штанцлера.

– Монсеньор, неужели вы…

– Я допускаю все, – отрезал Ричард и понял, что невольно цитирует «Благого убийцу». – Поворачиваем навстречу. Первыми не нападаем, но будем готовы ко всему.

– Простите, монсеньор, но они вряд ли собираются нападать, по крайней мере сейчас. Ноймары – бывалые воины; нас бы зажали самое малое с двух сторон. Скорее всего, на переправе через Данарок.

– На переправе мы бы приняли меры, а тут будем думать именно то, что вы и подумали.

Мерзкий враждебный взгляд, серый камень в кустах диких роз… Это просто предчувствие, предчувствие, о котором мужчина не скажет никому и никогда, но оно бывает у многих. Серый камень предупреждал, он чуял погоню и кричал об угрозе, но чужой язык понимать трудно, даже если ты Повелитель Скал и с тобой говорит твой подданный. А ноймары погорячились. Полсотни на четыре десятка – это не преимущество. С таким перевесом северян не перебить и уж тем более не взять в плен. Или «волки» рассчитывают, что Блор выдаст своего герцога, а то и продаст? Блор начинал с Симоном, такие не продаются!