Заколдованный круг - Александр Кулешов

В конечном итоге десятки студентов были ранены, сотню арестовали.

И хотя Тер знала, что. Дон в такие дела старается не ввязываться, но кто его знает, — ведь товарища он тоже в беде не оставит, если все это происходит у него на глазах…

Но Дона среди арестованных не оказалось.

Тер стала звонить Лилиан, Риву (которого уже давно не видели дома), даже олимпийскому тренеру. Дона нигде не было. И вот сегодня утром она узнала из газет, что Рив убит. Маленькая заметка: «В заливе выловлен труп неизвестного юноши, который при проверке оказался…»

Она помчалась к Лилиан. Та сидела дома, зареванная. Лилиан пыталась что-нибудь выяснить у отца, но тот не хотел говорить (хотя, наверное, все знал).

Однако Тер была понапористей Лилиан. Она учинила полицейскому начальнику такой допрос, что тот не выдержал. Рив был убит ударом в затылок и, вероятно, сброшен в воду. Рив не только сам наркоман, но и распространял наркотики, привлекая к их употреблению других, в основном детей. Его связывали тайные, еще полностью не установленные нити с какими-то подпольными контрабандистами, вообще с преступным миром.

Видно, он в чем-то провинился, так как недавно его зверски избили. Возможно, то было предупреждение, а затем пришло наказание — смерть.

Трудно установить, где он бывал в последнее время, но раза два его видели с Доном, в том числе в вечер убийства. Непонятной оставалась и причина кражи принадлежащей Луиджи машины, па которой он, судя по спидометру, совершил в тот вечер длинный путь, а потом бросил ее в глухом переулке возле порта (там-то и видели, как он вылезал из нее в сопровождении какого-то высокого неизвестного).

О'Кин даже намеревался вызвать на допрос Дона, но дочь и Тер уговорили его не делать этого, подробно объяснили, чем занимался это время Дон и какие у него были с Ривом отнюдь не близкие отношения. Но сама Тер, знавшая от Дона о его похождениях, связанных со «спасением» Эруэль, пришла в ужас.

Сначала она решила, что Дона тоже убили, но еще не нашли. Потом — неизвестно почему, — что Рива убил Дон. А почему, она так и не могла объяснить ни себе, ни тем более ему.

— Почему ты мог заподозрить меня в измене, а я не могла тебя в…

— Тер, убийство и измена все же не одно и то же, — убеждал ее Дон.

— Да? Ты так считаешь? Так вот, я предпочла бы, чтоб ты лучше убил меня, чем изменил!.. — Глаза ее сверкали, квадратный подбородок некрасиво выставился вперед.

Впервые за последние дни Дон улыбнулся. Вот она стоит перед ним, его Тер, длинноногая, длинноволосая, в дурацких брюках с именами преподавателей, в толстом свитере и норковом палантине, стоящем тысячи. Она готова скорее умереть, чем быть обманутой и… Словно угадав его мысли, Тер воинственно закончила:

— …Но раньше, чем ты изменишь мне, я сама тебя убью. Пх! Пх! — Она наставила на него указательный палец, имитируя выстрел из пистолета.

— Все-таки это ужасно, Тер. — Дон никак не мог прийти в себя от потрясающего известия.

Рива нет. Какая страшная смерть! Дон забыл предательство Рива, его коварство. Оп помнил несчастного, запутавшегося, гибнущего друга, пытавшегося хоть как-то выбраться из трясины, выплыть, удержаться на поверхности.

Теперь его нет. Пришел конец, которого Рив так страшился, от которого пытался спастись.

Нет сомнения, что убил его тот толстяк! За то, что Рив привел его, Дона, как верного клиента, а Дон их же и побил, да еще пригрозил полицией. Что ж, отец Лилиан прав: первый раз Рив, сам того не желая (руками Дона), выдал курильню. Его избили. Второй раз (опять же из-за Дона) выдал толстого человека, наверное одного из главарей. На этот раз его просто убили.

Игра судьбы. Рив пытался спасти свои дела с помощью Дона. Дои же принес ему гибель…

Как теперь быть? Не пойти ли в полицию, не рассказать ли все о встрече с толстяком, описать его приметы? Или по испытанному способу написать анонимное письмо?

Но идти в полицию — это, значит, выдать и себя. Как он оказался в том баре? Почему Рив привел его туда? Раз сам потреблял наркотики, то где брал их? И т. д. и т. д. Он окажется виноват.

И что самое страшное, нельзя посоветоваться с Тер. Тогда придется признаться ей во всем. В том, что он сам жевал пилюли, курил сигареты, кололся…

Это он не может сделать. Все, кроме этого! Как быть? С кем посоветоваться? С родителями нельзя… О ребятах и говорить нечего.

Мысль о том, что в жизни нужно принимать решение самому, без подсказок, даже не пришла в голову. Дон привык всегда советоваться, взваливать тяжесть решения своих дел на других.

Пойти? Не пойти? Сказать? Не сказать? Он не знает, он не уверен…

Есть люди поопытнее и мудрее (это Тер-то!), пусть посоветуют, выскажут свое мнение. Так всегда бывало в его жизни. Теперь же надо решать самому. А этого Дон не умел.

Этот вечер закончился в смятении. Внешне все было прекрасно. Вместе поужинали. Родители успокоились (опять их сын прежний). Тер была ласкова и весела. Постом ушли к нему в комнату, долго сидели в темноте. Он гладил ее волосы и молчал, она что-то говорила, строила планы на зимние каникулы, на лето.

Дон ничего не слышал. Он мучительно искал, с кем бы посоветоваться. И вдруг нашел! Он устроит референдум, опрос. Как устраивают институты общественного мнения.

Спросит Артура. Артура прежде всего. Уж тот колебаться не будет, сразу даст совет (Дон заранее боялся этого совета). И того «хиппи» с бородой, он часто видел его — занимались на одном факультете. Еще длинноволосого, который отдыхал с ними тогда на лужайке. Дон знает, где его найти. И, пожалуй, еще Чина. Почему бы нет?

Вот! Четверо разных, совершенно разных людей пусть разрешат его сомнения.

Занятый трудными мыслями, Дон не сразу сообразил, что Тер прощается. Он проводил ее до машины, она, как всегда, поцеловала его в щеку. Дон махал ей с крыльца, пока кремовый «бьюик» не скрылся за углом.

Он пожелал спокойной ночи родителям и ушел к себе. И опять оказался во власти трудных мыслей. Сон но шел. И не пришел, пока Дон не выкурил две оставшиеся у него помятые сигареты («последние!» — дал он себе слово, уносясь в небытие).

Глава XIV

ОДИН УМ ХОРОШО, А ДВА… ХУЖЕ

Дон пришел на тренировку как ни в чем не бывало (слава богу, тренировки в олимпийской команде откладывались).

Он буквально из кожи лез, чтобы никто не заметил ни его слабости, ни замедленной реакции, ни быстро налетевшей усталости.

Кого он пытался обмануть? Своих товарищей, которые знали его, как себя, которые провели с ним бок о бок сотни игр? Своего тренера с тридцатилетним стажем?

Это был не Дон, а его тень.

Тренер отвел его после тренировки в сторону и плотно уселся на трибуне. Разговор предстоял серьезный.

— Слушай, Дон, — сказал тренер, — ты меня знаешь. Ты помнишь, что заметил тебя я, вытащил тебя я, учил тебя я. Если кому ты всем и обязан, то мне. Если кто готов для тебя сделать все, то я. Но ты должен понять меня правильно. Есть еще команда, есть интересы университета, есть, кстати, моя репутация, да просто место, которое я занимаю, которое меня кормит. Я не могу понять, что с тобой. Одно скажу твердо: ты не перетренирован, не болен. В чем же дело? Не хочу лезть к тебе в душу. Вижу, не время. Может быть, неудачная любовь, дома плохо, карточный долг… — Он улыбнулся собственной шутке. — Спрашивать не буду, хотя имею сведения, что все у тебя па этих фронтах в порядке. Но играть, находясь в такой форме, ты не можешь. Пойми, Дон, не можешь! Если б речь шла не о тебе, плевать, выставил бы парня на игру, чтоб он убедился (а заодно и все), что играть не может. Убедился? Отлично — марш в запас. С тобой так нельзя. Если завтра ты будешь таким, как последнее время вижу тебя на тренировках, это скандал. Об этом говорить будут все. Обсуждать, задавать вопросы. Ты не просто игрок, ты звезда! А к звезде предъявляют особые требования. Из национальной тебя исключат раньше, чем ты начал там играть, и университетское начальство разволнуется (игры с вашим, особенно твоим, участием приносят, слава богу, доходы). К тебе начнут присматриваться, далее — придираться… Рисковать твоей карьерой я не хочу. Я заявлю, что у тебя растяжение, а тебе в национальной играть. Что я дал тебе отдых. Через месяц снова в строй. Но учти, за этот месяц ты действительно должен стать прежним Доном. Могу тренировать тебя отдельно. Словом, как хочешь. Понял? И не обижайся, другого выхода нет.

Понурив голову, Дон вышел из зала.

Он понимал, что тренер прав. В таком виде появляться на площадке нельзя. Надо восстановить силы. Теперь, когда твердо решил бросить «зелье», он быстро вернет форму. Он вспомнил про Криса. Был такой замечательный баскетболист. Просто уникальный, тоже из их университета. Играл в национальной сборной. Но не миллионер, прямо скажем. В общем, когда закончил учиться, жизнь поджала, работы нет, пошел в профессионалы. Там сразу все стало на место. Но оказалось, что у Криса скверный характер. Он никак не хотел заниматься всякими там комбинациями. Играл, как мог. А мог он здорово. И так уж его Доначио уламывал и этак — ничего не получалось. Все дело Доначио портил, а убрать его было нелегко. Как Крис играет, трибуны ломятся. Через своих спекулянтов Доначио на такие матчи продавал билеты втридорога. А не играет Крис — народ вопит, не ходит. Словом, пришлось искать другой выход. Окружил Доначио Криса красотками, они его начали в рестораны таскать, к выпивке приучать. И постепенно, не сразу, превратили Криса в гуляку и пьяницу. А когда Крис спохватился — поздно. Привык, играть хорошо уже не мог, публика его забыла… Сейчас работает «сандвичем», ходит по городу, носит на спине рекламу модного ресторана… Но Дон не Крис! Через месяц он им всем покажет…