Конкурс песочных фигур - Татьяна Краснова

– Что, правда?

– А как это поймешь? Приходится верить. Ромка обычно знает, что делает. У него вообще менеджмент оригинальный. Я как-то заметил, что один наш труженик каждое утро заявляется на полчаса позже, да еще и не спешит, и морда наглая. Да Гусятников, видела ты его! Попробовал бы раньше, когда на пропусках время прихода отмечали с минутами! Я не выдержал, провел воспитательную беседу. Потом опечаленный Рома подходит и объясняет в своей суперинтеллигентной манере, что не надо было этого делать, что Гусятников не важно, когда придет-уйдет, а работу свою всегда сделает, и получше других. А теперь из-за меня у него стресс: является вовремя – и сидит бревно бревном, и толку от него никакого, и дело стоит. Я плюнул – пусть сам с работничками нянчится, как знает, я в это больше не вникаю.

– А тебе тогда что остается? – осторожно спросила Карина.

– Как обычно, мне – стратегия, ему – тактика. Он же исполнительный директор, отвечает за текущую работу и персонал. А я – за то, чтобы у них были работа и зарплата. Ну, заказы нахожу, с нужными людьми встречаюсь… А что это я тебя гружу всем этим? – вдруг остановился он. – Ты, что ли, интересуешься, как развивается наука? – И тут же сам ответил, словно Гусятников, очень довольный собственной догадкой: – А, тебе надо знать, насколько я стабилен и перспективен! Женщин это обычно интересует, когда у них серьезные намерения, да? Слава богу, дождался!

Они шли по аллее Дружбы, которая начиналась после обычных липовых, березовых и кленовых аллей. Здесь еще в советские времена, когда в Белогорский НИИ приезжали научные делегации из других стран, в честь гостей сажали какие-нибудь традиционные деревья их родины. Кроме южных кипарисов и каштанов, которые прекрасно акклиматизировались здесь, росли американские секвойи, финские ели и даже японская сакура. Карина с любопытством смотрела по сторонам – до сих пор все не было времени спокойно, не торопясь прогуляться по парку. Раньше, приходя сюда с Иринкой, она обычно сразу падала на скамейку – после целого дня экскурсий с непривычки ноги отваливались. Сейчас, кажется, тоже. Она и не ожидала, насколько обширна территория парка, а если пройти из конца в конец…

– Да, – важно сказала Карина, присаживаясь на новенькую деревянную скамеечку. – Провожу исследование под микроскопом!

– Тогда можешь задавать любые вопросы, – серьезно ответил Володя. Нет, он все-таки невыносимо серьезный! Наверное, это навечно, исправлению не подлежит.

– А как ты оказался капитаном? – не растерялась Карина.

Он пожал плечами:

– Ну, как? Когда все валится, кто-то всегда автоматически им становится. Перехватова выбрали главным, но космос тогда свернули, и ему уже не надо было столько людей. А сколько народу оказалось на улице! Профессионалы, с опытом, с привычкой добросовестно работать – как мусор какой-то! А начальники с традиционными, мягко говоря, мозгами прицепились к космическому направлению и просто не видели других перспектив. Наверное, тогда и должны были появиться «молодчики, паразитирующие на прежних достижениях»! – процитировал он отзыв ее тети. Надо же, запомнил! – В общем, если бы не я, то кто-нибудь другой пришел на свято место, – завершил Володя рассказ.

– Только не надо о том, что на твоем месте так поступил бы каждый! – живо откликнулась Карина. – А родители, наверное, очень гордились, что ты стал большим боссом? Они ведь еще живы были тогда?

И неожиданно угодила в больное место. Так же как зимой, в тот неудачный день, когда она о чем ни спрашивала – и все получалось бестактно. Карина даже опешила – вроде бы такое безобидное замечание. Но Володя помрачнел и коротко ответил:

– Были живы. – Потом добавил: – Ну, мама радовалась, конечно. Но больше беспокоилась: вдруг я влезу в финансовые неприятности или что-то вроде этого или какой-нибудь мафии на что-нибудь наступлю. Она тогда уже сильно болела, и ее все больше огорчало, чем радовало. А отец окончательно уверился, что из меня не выйдет ничего путного. – И Володя снова заговорил наигранно-ироническим тоном: – Что я такой приземленный, делец, бездарь совершенно не творческая, погряз в материальном мире и низменных интересах. Хотя сам неплохо умел и ох как любил зарабатывать. В общем, слова «директор» и «бизнес» у нас всегда были ругательствами.

Карина обескураженно поднялась со скамейки:

– Пойдем дальше?

Ей только сейчас пришло в голову, какой это, должно быть, крест – жить под давлением отцовской славы. А с грузом вечной обиды? Которая уже не столько толкает на подвиги, сколько отравляет, как медленно действующий яд. Бедный Володя всю жизнь старался не казаться копией и бледной тенью Головина-старшего, даже внешне, и тоже чего-то добиться – но тот, кто должен был это оценить, похоже, привык ценить только себя. Карина уже не хотела видеть никаких богатырей, но Володя указал на обширную поляну:

– Вон они, пришли наконец-то.

Семь резных деревянных столбов, семь богатырей со щитами и копьями, в кольчугах, словно рыбья чешуя, в шлемах, стояли в кружок. Лица суровые, глаза из-под прямых бровей в упор глядят на проходящих. Настоящие стражи парка.

– Поляна сказок с них и начиналась, – говорил Володя уже обычным голосом. – Потом прибавлялись Конек-Горбунок, Царевна Лебедь, Змей Горыныч, избушка на курьих ногах…

– А откуда богатыри взялись? Ты же говорил, что всё растащили и испортили!

– Несколько заготовок оставалось, наполовину сделанных или намеченных. Пришлось поискать мастера-деревянщика – ничего вроде бы вырезал, похоже на прежние. Я ему фотографии давал.

– Значит, ты тогда не всё продал? Из отцовских работ? – вырвалось у Карины. Гневный Анин монолог, оказывается, до сих пор сидел в памяти занозой!

– Всё, – спокойно ответил Володя, нисколько не удивляясь вопросу. – Отец сказал – ни клочка, ни щепки не оставлять. Ну, ты же знаешь эту Ларису Мурашову из музея. Влюбленную в живопись. У отца был с ней – даже странно выговорить – платонический роман. А когда мама умерла, он, похоже, стал хотеть чего-то большего, может, жениться – я не знаю. А она его отвергла. Знаешь, есть такие дамы от искусства, для них главное – само искусство, а художник – постольку-поскольку, просто источник оного и все. Им надо картину на стенку повесить и всем показывать. А щи варить и всякие выходки терпеть они не будут. Ну, великий Головин к такому не привык. Боролся долго, но ничем эти отношения не кончились. А когда его хватил удар – все-таки водки много за жизнь было выпито, – то уже речь была нарушена, но одну фразу он сказал четко: Лариске ничего не отдавай. Ни щепки, ни бумажки. Мурашовой. А музей и она – одно и то же. Если бы у меня остался хоть клочок, она бы до сих пор ходила под окнами. А так эти деньги в уставной фонд пошли, мы оборудование смогли докупить, направление новое открыли – электронная начинка для электричек. Знаешь, раньше их в Прибалтике делали, а потом связи оборвались, пришлось в России налаживать выпуск, и мы эту нишу быстренько заняли. Умных голов, что еще оставались не у дел, набрали, вроде Вадима Семенова. Я его давно хотел к себе перетянуть, но когда была возможность – он работал у Перехватова, а когда от него ушел, в тот момент места не было… Ну, это ладно. А отцу еще друзья много по жизни дарили своих работ, их имена в девяностые зазвучали, и эта коллекция тоже пошла за хорошую сумму и здорово нам помогла. А богатыри – подарок городу, к музею мурашовскому они никакого отношения не имеют. Это городу, а не ей! Она ничего о них и не знала… Нет, я совсем тебя замучил! Иду ловить такси.– Знаешь, – сказала Карина, взяв его под руку, – чтобы на развалинах НИИ увидеть будущее, надо быть не менее творческим человеком, чем чтобы в коряге увидеть Бабу-ягу.