Котовский. Книга 1. Человек-легенда - Борис Четвериков

Котовский рассказывал. Давно был исчерпан регламент, но, когда председатель напомнил об этом, в зале закричали:

— Пусть говорит!

— Не знаю, — закончил свое повествование Котовский, — может быть, я н-не сумею выразить то, что чувствую. Но мне кажется, что я еще раньше, еще не зная партии, был в душе уже большевиком. Я с первого момента моей сознательной жизни, не имея еще тогда никакого понятия вообще о революционерах, был стихийным коммунистом. Я понял это только теперь, когда могу на этом съезде, не колеблясь, примкнуть к большевикам.

Котовский на съезде был избран в состав армейского комитета. Президиум комитета послал его в Кишиневский фронтотдел Румчерода для связи и представительства.

Слово «Румчерод» составилось из трех частей: «рум» — румынский, «чер» — черноморский, «од» — одесский. Румчерод — это Совет рабочих, солдатских, крестьянских и матросских депутатов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесского военного округа.

Только что закончился Второй съезд Румчерода. На этом съезде Румчерод избрал новый, большевистский, исполнительный комитет.

Перед тем как отправиться в Кишинев, Котовский беседовал с одним из руководителей Румчерода.

— Вы едете на самый боевой участок, — говорил румчеродовец. — Это клубок, где яростно схватились два лагеря. Не уступайте позиции, товарищ Котовский! Держитесь за Кишинев! Не отдавайте его на съедение «Сфатул-Цэрию» и боярской Румынии!

3

Странно и радостно было Котовскому вновь подъезжать к родному городу. Казалось, что это происходило давным-давно: скованных арестантов пригнали из тюрьмы на вокзал… Входя уже в вагон, Котовский в тот день прощальным взглядом окинул далекие крыши и бирюзу июльского неба… Железная решетка в вагоне с лязгом закрылась, и он подумал: «Вешать будут в Одессе…» Да, все это было! Поезд тронулся, а на перроне вокзала остался Хаджи-Коли… Какая торжествующая улыбка была на его лице!

И вот Котовский снова приехал сюда. Кишиневские улицы смотрели на него. Кишиневское небо простерлось над ним. Ну что ж, Хаджи-Коли, борьба продолжается! Ее ведут на каждом участке, в каждом доме, на каждой улице, в учреждениях и казармах, в каждой роте солдат, в каждом цехе завода, в каждой деревне…

Котовский вышел из классного вагона, прошел через вокзал и направился к центру города. Здесь начинались маленькие улочки, разбегавшиеся во все стороны. Отсюда был виден и железнодорожный поселок, где когда-то жил Михаил Романов. Вот бы когда Миша пригодился! Вместе бы стали разоблачать лжепророков из «Сфатул-Цэрия». Где-то он сейчас?

Котовский вспомнил, как они просиживали с Михаилом ночи напролет, увлеченные разговорами. Наконец выходила Лиза и, ласково ворча на мужа, говорила: «Ну, полуночники, проголодались, поди? А у меня в печке стоит тушеная картошка». — «А ты чего не спишь, егоза?» — спрашивал Михаил. «Уснешь тут, когда ты начнешь гудеть, как иерихонская труба!» — «А ты разве иерихонскую трубу когда-нибудь слышала?..»

Котовский улыбнулся этим своим воспоминаниям и зашагал дальше. Он решил сразу направиться в Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, к Гарькавому.

Было пасмурно. Мелкий противный дождь, не переставая, мельтешил, оседал водяной пылью на голых ветках деревьев, на запотевших стеклах окон. Жидкая грязь хлюпала, расползалась, всхлипывали водосточные трубы, струйки холодной воды стекали за воротник. Но Котовскому казалось, что сияет солнце, что пахнет яблоками, цветущими садами. Он шагал по родному городу! Шагал открыто, свободно. Это была его родина. И какая жизнь предстояла, какие дела! Он был молод, полон сил и желания действовать. Ему хотелось крикнуть: «Здравствуй, Молдова! Здравствуй, Кишинев!»

Гарькавый был приветлив и обстоятелен. Узнав, что пришел Котовский, он вышел ему навстречу и долго пожимал руку:

— А вы еще слава богу. Ничего. И вид у вас богатырский, и глаза веселые. Молодцом!

Потом они уселись в кабинете Гарькавого, простом, строгом, со светлыми окнами, с обыкновенным, без всяких орнаментов письменным столом и десятком стульев по стенам — для заседаний.

— Ну, дорогой, рассказывайте все по порядку. Я люблю всякие подробности. Доехали хорошо? Или транспорт начинает прихрамывать? Откровенно говоря, у нас и с транспортом плохо, и с оружием неважно, и людей не хватает, и горючего нет… Ну, я не говорю уже о таких вещах, как сахар, мыло, спички, дрова… Туго населению приходится.

Он расспросил Котовского о настроениях армии, о съезде в Галаце. И сам рассказал, что делалось в Кишиневе:

— Живем мы тут… ничего живем. С господами Строеску воюем. Отряды Красной гвардии сколачиваем. У нас тут чудесные люди — Милешин, Венедиктов… да вы их всех узнаете. Фронтотдел ведет большую работу, парторганизация крепкая и сплоченная, хоть и не так многочисленна.

— Это мы, — сказал Котовский. — А те?

— Те, — улыбнулся Гарькавый, — очень воинственно настроены. Недаром Бессарабия породила знаменитого черносотенца Пуришкевича. Да разве один только Пуришкевич? А наш Крушеван — редактор гнуснейшей газетчонки «Друг»?

— Хороша парочка, баран да ярочка.

— Много их, всех не перечислишь. В апреле у них был съезд. Заправляли делами помещики Строеску, Херца и компания. Таким образом, у нас, как сейчас и повсюду, две власти: мы, с одной стороны, и буржуазные националисты, Бессарабский краевой совет, только что начавший свою работу, — с другой.

— А! Это «Сфатул-Цэрий»! Слыхали мы о нем!

— И еще услышим. Там председатель Инкулеп — тоже, доложу вам, птица! В общем, я ужасно рад вашему приезду, теперь будем вместе орудовать. Работы по горло. И хотя у нас дружный коллектив, но каждый свежий человек будет кстати.

4

Теперь Котовский жил открыто. Теперь пусть они прячутся, нетопыри, летучие мыши, охвостье прошлого!

Нет, они не прятались. Они еще надеялись на что-то. «Сфатул-Цэрий» поддерживал связь с Украинской центральной радой, вел таинственные переговоры с румынской «Национальной лигой».

— Мне точно известно, — с возмущением рассказывал Котовский Гарькавому, — они получают от «Национальной лиги» субсидии. Как это вам нравится?

— Идемте-ка, идемте ко мне в кабинет, — заторопился Гарькавый, слегка подталкивая его к обитой кошмой и клеенкой двери. — Я вам расскажу кое о чем посерьезнее.

И они скрылись за дверью, провожаемые любопытными взглядами машинисток и секретарей.

В кабинете уже сидел начальник революционного штаба Венедиктов и другие фронтотдельцы. Здесь же был комендант станции. Они оживленно обсуждали что-то. Вскоре и Котовский включился в беседу.

Серьезное дело заключалось, оказывается, в том, что в Кишиневе подготавливался, как удалось выяснить, вооруженный переворот.

— Понимаете, подлецы какие! — басил Гарькавый. — Украинская рада собрала трансильванских пленных, соответственно обработала их, снабдила оружием и теперь якобы отправляет на родину транзитом через Кишинев. Здесь господа из «Сфатул-Цэрия» только ждут сигнала. Трансильванцы выскочат из вагонов с оружием в руках, их поддержат так называемые национальные полки «Сфатул-Цэрия». А через час мы с вами будем болтаться на телеграфных столбах, что лично мне совсем не улыбается. Таков, по крайней мере, у них план.

— Ловко придумано. Но ничего у них не выйдет, — усмехался Венедиктов.

— Эшелон находится уже в пути.

— Мы его встретим, не беспокойтесь насчет этого. Нас ведь тоже не так мало.

— Мы все пойдем! — с воодушевлением говорил Котовский. — И не забывайте, что Пятый Заамурский конный полк — наша надежная опора и сила.

— Да и железнодорожники нас поддержат, — напомнил комендант станции Кишинев.

— Ну, давайте действовать, — заключил Гарькавый. — Конечно, ничего у них не получится с их хитроумным планом.

Но времени оставалось в обрез. Котовский справился у дежурного по станции — эшелон был уже в Раздельной.

— Получайте, товарищи, оружие! Стрелять умеете? — распоряжался, придя в железнодорожное депо, командир Пятого Заамурского конного полка, с первых дней перешедшего на сторону революции.

Машинисты, стрелочники, рабочие депо подходили, брали винтовку и две обоймы и уступали место следующим. Заняли позиции и заамурцы, деятельно распоряжались и комиссар Рожков и комендант станции.

Котовский установил наблюдение за «Сфатул-Цэрием». Там явно готовились, стараясь сделать все незаметно. И Котовский тоже позаботился, чтобы никто не видел их истинных приготовлений к встрече «гостей».

— Поезд проследовал через Бендеры, — сообщил дежурный по станции.

Было припасено десятка два букетов — роскошных, пышных, из оранжерей. Поставили на перроне духовой оркестр, но у каждого музыканта были в карманах револьверы. Вывесили огромное полотнище «Добро пожаловать!» по-русски, по-молдавски и по-украински. Прибыло на вокзал по меньшей мере пятьдесят коммунистов. Приехали Гарькавый и Милешин. Выслушали доклад Котовского, усмехнулись, посмотрев на плакат, на букеты, на духовой оркестр.