Пока я жива (Before I Die) - Дженни Даунхэм

Я дочиста вылизываю палочку мороженого. Дерево царапает язык.. – Принести еще? – спрашивает папа. – Нет. А теперь иди.

Папа приходит в замешательство: – Куда? – Я хочу, чтобы ты встретил Кэла из школы, отвел его в парк и поиграл с ним в футбол. Купил ему чипсов. Потом вернешься и расскажешь, как вы погуляли.

Папа смущенно смеется: – Я вижу, ты проснулась не в духе! – Позвони Адаму. Пусть придет днем. – Какие еще пожелания? – Передай маме, я хочу, чтобы она сделала мне подарок- купила дорогой сок, кучу журналов и косметики. Если ей на меня наплевать, то пусть хоть накупит мне всего.

Папа бодро берет листок бумаги и записывает название тонального крема и губной помады, которые я попросила. Он спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь еще, и я заказываю булочки с черникой, шоколадное молоко и шесть шоколадных яиц. В конце концов, Пасха не за горами.

Папа трижды целует меня в лоб и обещает скоро вернуться.

Когда он уходит, на подоконник садится птичка. Она ничем не примечательна – не гриф, не феникс, а самый обычный скворец. Заходит медсестра, поправляет простыни, наливает воду в кувшин. Я показываю ей птичку и в шутку говорю, что это дозорный смерти. Она цыкает на меня и советует не искушать судьбу.

Но птица настораживается и смотрит прямо на меня. – Еще не пора, – говорю я ей.

Приходит доктор. – Что ж, – начинает он, – в конце концов мы подобрали правильный антибиотик. – В итоге, а не в конце. – Жаркие выдались деньки. – Неужели? – Я имею в виду, для вас. Такая сильная инфекция, как правило, вызывает бред.

Пока врач выслушивает мне стетоскопом, я читаю на значке его имя. Доктор Джеймс Уилсон. Он примерно одних лет с моим отцом. Брюнет; волосы на макушке редеют. Худее папы. Выглядит устало. Врач осматривает мои руки, ноги и спину – нет ли подкожного кровотечения? Потом садится на стул у кровати и делает пометки в истории болезни.

Доктора ожидают от пациентов вежливости и благодарности. Это упрощает им работу. Но сегодня у меня нет желания соблюдать приличия. – Сколько мне осталось?

Доктор удивленно поднимает глаза. – Давайте дождемся вашего отца и тогда все обсудим. – Зачем? – Чтобы мы вместе решили, как вас дальше лечить. – Но болею я, а не папа.

Врач убирает ручку в карман. На его лице выступают желваки. – Тесса, я не собираюсь обсуждать с вами возможные сроки. Это не имеет смысла. – Для меня имеет.

Не то чтобы я настолько расхрабрилась. Это не новогодние зароки. Просто у меня под мышкой катетер, и я потеряла несколько дней жизни на больничной койке. И мне совершенно очевидно, что важно, а что нет. – Через два месяца моя лучшая подруга родит- мне нужно знать, доживу ли я.

Доктор скрещивает ноги и тут же выпрямляет. Мне его немного жаль. Не каждый день врачам приходится иметь дело со смертью. – Было бы неверно вас обнадеживать. Но расстраиваться раньше времени тоже не стоит. – Пусть так. Все равно вы знаете больше, чем я. Ну пожалуйста, Джеймс.

Медсестрам запрещено называть врачей по имени, и в обычной ситуации я бы тоже на это не осмелилась. Но что-то изменилось. Умирать-то мне. И я имею право знать когда. – Если вы ошибетесь, я не стану предъявлять вам претензий.

Доктор мрачно усмехается: – Хотя нам удалось победить инфекцию и вам явно стало лучше, анализ крови не дал полной картины, так что пришлось еще кое-что обследовать. Когда вернется ваш отец, мы вместе обсудим результаты. – Вы нашли что-то в периферической крови? – Тесса, мы с вами не очень хорошо друг друга знаем. Не лучше ли дождаться вашего отца? – Нет. Скажите мне.

Он глубоко вздыхает, как будто ему не верится, что он готов сдаться. – Да, у вас поражена периферическая нервная система. Мне очень жаль.

Вот и все. Рак изрешетил меня своими пулями, прикончил иммунную систему, и теперь врачи бессильны. Каждую неделю у меня брали кровь на анализ-проверяли, нет ли поражения нервов. И наконец нашли.

Я всегда думала, что, когда мне скажут наверняка, у меня перехватит дыхание, как от удара в живот. Что боль будет тупой. Но я ошибалась. Боль острая. Сердце колотится, перегоняя адреналин. Я держу себя в руках. – Папа знает?

Доктор кивает: – Мы собирались вместе вам об этом сказать. – И какой у меня выбор? – Тесса, у вас поражена иммунная система. Выбор невелик. Если хотите, может продолжать переливания крови, но едва ли этого хватит надолго. Если сразу после трансфузии у вас начнется анемия, нам придутся прекратить процедуры. – И что тогда? – Тогда мы постараемся сделать все возможное, чтобы вы чувствовали себя хорошо, и оставим вас в покое. – А нельзя каждый день переливать кровь? – Нет. – Значит, я не протяну и двух месяцев?

Доктор Уилсон смотрит мне в глаза: – В лучшем случае.

Я знаю, что похожа на груду костей, обтянутых липкой пленкой. Я вижу по глазам Адама, что он потрясен. – Ты меня помнишь не такой, да?

Он наклоняется и целует меня в щеку: – Ты красавица.

Но мне кажется, что именно этого он всегда боялся: делать вид, что я ему нравлюсь, когда я подурнею окончательно и расклеюсь.

Он принес мне тюльпаны из своего сада. Я засовываю их в кувшин с водой. Адам просматривает открытки с пожеланиями выздоровления. Мы болтаем о всяких пустяках- о том, как принялись растения, которые они с мамой купили в садоводческом центре, о том, что его мама теперь проводит больше временя на свежем воздухе и наслаждается весенними деньками. Адам бросает взгляд в окно и что-то шутит о тои, какой чудный вид открывается из окна на стоянку машин. – Адам, я не хочу, чтобы ты себе врал.

Он хмурится, будто не понимает, о чем речь. – Не надо делать вид, что я тебе нравлюсь. Мне такая анестезия не нужна. – Что ты хочешь этим сказать? – Я не хочу, чтобы ты притворялся. – Я не притворяюсь. – Я тебя не виню. Ты же знал, что я так расклеюсь. А дальше будет только хуже.

Адам на мгновение задумывается, потом сбрасывает кроссовки. – Что ты делаешь? – То, чего мне по-настоящему хочется.

Он откидывает одеяло и ложится рядом со мной. Обнимает меня, прижимает к себе. – Я люблю тебя, – сердито шепчет он мне в шею. – У меня разрывается сердце, но я все равно тебя люблю. И не смей возражать мне, что это неправда. Никогда так не говори!

Я кладу ладонь на его щеку, и он прижимается к моей руке. Мне приходит в голову, что Адам одинок. – Прости, я была неправа! – Еще бы!

Он не смотрит на меня, и похоже, едва сдерживает слезы.

Адам проводит со мной целый день. Мы смотрим MTV, потом он читает оставленную папой газету, а я дремлю. Мне снится Адам, несмотря на то что он здесь, рядом со мной. Мы бредем куда-то по снегу, но почему-то нам жарко и мы в купальниках. Мы идем глухими тропами, мимо заснеженных деревьев, по извилистой дороге, у которой нет конца.

Проснувшись, я понимаю, что проголодалась, и отправляю Адама еще за одним клубничным мороженым. Едва он уходит, как я начинаю по нему скучать. Кажется, будто больница опустела. Как такое может быть? Я сцепляю пальцы под одеялом и не расплетаю, пока Адам не ложится рядом.

Он разворачивает эскимо и протягивает мне. Я кладу мороженое на тумбочку: – Потрогай меня.

Адам смущается: – Мороженое растает. – Ну пожалуйста. – Я лежу рядом. Я прикасаюсь к тебе.

Я кладу его руку к себе на грудь: – Вот так. – Тесс, не надо, я могу сделать тебе больно. – Нет. – А если войдет медсестра? – Мы запустим в нее судном.

Адам нежно сжимает через пижаму мою грудь. – Вот так?

Он касается меня бережно, словно я драгоценность, словно он очарован мной, восхищен моим телом- даже сейчас, когда оно слабеет. Его кожа соприкасается с моей, и мы оба вздрагиваем. – Я хочу заняться любовью.

Он замирает: – Когда? – Когда вернусь домой. Еще хоть один раз перед смертью.

Его взгляд меня пугает. Я еще никогда не видела у Адама такого выражения лица. В нем столько искренности и мудрости, будто он видел то, чего и представить нельзя. – Обещаю.

Тридцать четыре

Они смеются, как дежурные. Каждое утро приходит папа. Днем появляется Адам. Вечером возвращаются папа с Кэлом. Время от времени забегает мама; на второй раз у нее хватает сил высидеть до конца переливания крови. – Уровень гемоглобина и тромбоцитов повышается, – произнесла мама, когда меня подключили к аппаратуре.

Мне приятно, что она знает названия.

Но прошло десять дней. Я даже Пасху пропустила. Столько времени – впустую.

Каждую ночь, лежа на узкой больничной койке, я мечтаю об Адаме. Я хочу лежать, переплетя свои ноги с его, и чувствовать его тепло. – Я хочу домой, – заявляю я медсестре. – Еще рано. – Мне уже лучше. – Не настолько. – Чего вы ждете? Что я выздоровею?

Каждое утро восходит солнце и в городе гаснут огни. По небу летят облака, бурный потом машин вливается на стоянку, затем она пустее, солнце снова ухает за горизонт, и заканчивается еще один день. Течет время. Течет кровь.

Я собираю сумку и одеваюсь. Сажусь на кровать, стараясь принять бодрый вид. Я жду Джеймса. – Я еду домой, – сообщаю я, когда он просматривает мою карту.