Пока я жива (Before I Die) - Дженни Даунхэм

Я пошутила, но папа не улыбнулся: – Адам еще ребенок. Ты не можешь во всем на него рассчитывать: а вдруг он не оправдает твоих ожиданий? – Едва ли. – А если нет? – На этот случай у меня есть ты.

Так странно стоять, обнявшись, в темном коридоре. Мы сжимаем друг друга крепко, как никогда. Наконец папа отпускает меня и пристально смотрит мне в глаза: – Тесса, для тебя я готов на все, чтобы ты ни сделала, что бы ни выкинула в будущем, на какие бы фокусы ни толкнул тебя твой дурацкий список. Просто знай это. – Там почти ничего не осталось.

Пункт девять- чтобы Адам переехал к нам. Это куда больше, чем секс. Это страх смерти, когда вы один на один. Но теперь мне не страшно ложиться в кровать: ведь меня там ждет Адам.

Папа чмокает меня в макушку: – Ладно, иди.

И заходит в ванную.

А я возвращаюсь к Адаму.

Тридцать один

Весна – настоящее чудо.

Синева. Высоко в небе пушистые облака. Наконец-то тепло. – Утром свет был другой, – делюсь я с Зои. – Он меня разбудил.

Зои ерзает в шезлонге: – Везет тебе. А меня разбудила судорога в ноге.

Мы сидим под яблоней. Зои захватила с дивана плед и закуталась в него, а мне не холодно. Стоит один из приятных мартовских деньков, когда кажется, будто земля клонится вперед. Лужайка усеяна маргаритками. У забора вытянулись пучки тюльпанов. Сад даже пахнет иначе – таинственно и влажно. -Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Зои. – У тебя странный вид. – Я концентрируюсь. – На чем? – На знаках.

Зои тихонько вздыхает, берет у меня с колен туристический проспект и перелистывает страницы. – Пытка, конечно, но посмотрю пока вот это. Скажи, когда закончишь.

Я никогда не закончу.

Эта прореха в облаках, сквозь которую падает свет.

Эта птица медного цвета, по прямой пересекающая небо.

Повсюду знаки. Они меня оберегают.

Кэл теперь тоже верит в знаки, хотя и более утилитарно. Он называет их «заклинания, прогоняющие смерть».

Над всеми дверями и с четырех сторон от моей кровати он развесил чеснок. На переднюю и заднюю калитки прикрепил таблички «НЕ ВХОДИТЬ».

Вчера вечером, когда мы смотрели телевизор, он связал нам ноги скакалкой. Казалось, будто мы собираемся участвовать в парном забеге. – Пока ты привязана ко мне, тебя никто не заберет, – заявил Кэл. – А если тебя заберут вместе со мной?

Он пожал плечами, словно его это не волнует. – На Сицилии тебя тоже не заберут-просто не будут знать, где ты.

Завтра мы улетаем. Целая неделя на солнце.

Я дразню Зои проспектом, провожу пальцем по пляжу с черным вулканическим песком, по морю, окруженному горами, по кафе и площадям. На некоторых фотографиях на заднем плане маячит вулкан Этна, огнедышащий и величественный. – Вулкан действующий, – сообщаю я. – По ночам он искрится, а когда льет дождь, все покрывается пеплом. – Но ведь дождя не будет, верно? Там небось градусов тридцать. – Зои захлопывает брошюру.-Поверить не могу, что твоя мама отдала билет Адаму. – Папе тоже не верится.

Зои на мгновение задумывается. – Их примирение тоже было в списке? – Седьмым пунктом. – Ужас. – Зои бросает проспект на траву. – Мне так тоскливо. – Это из-за гормонов. – Ты не поверишь, до чего тошно. – Ну да. Это гормоны.

Зои с надеждой смотрит в небо, потом стремительно поворачивается ко мне и улыбается: – Я тебе говорила, что переезжаю через три недели?

Разговоры о квартире всегда ее ободряют. Местный совет решил выдать ей субсидию. Зои сообщает, что обменяет чеки на краску и обои. Она оживляется, описывая стенную роспись, которую хочет сделать в спальне, и плитку с тропическими рыбками в ванной.

Она еще что-то говорит, но ее бока почему-то начинают ходить ходуном. Я пытаюсь сосредоточиться на ее планах по поводу кухни, но Зои дрожит, как в мареве. – С тобой все нормально?-спрашивает она.-У тебя снова этот странный вид.

Я выпрямляюсь и массирую голову. Концентрируюсь на боли в глазах и пытаюсь ее прогнать. – Позвать твоего папу? – Нет. – Принести воды? – Нет. Сиди здесь. Я сейчас вернусь. – Ты куда?

Я не вижу Адама, но я его слышу. Он вскапывает клумбы, чтобы его мама в наше отсутствие могла сажать цветы. Я слышу, как его ботинок со стуком упирается в лопату, как скрежещет влажная земля.

Я пролезаю в дыру в заборе. Слышен шепот растений-распускаются почки, прорастают нежные зеленые листья.

Адам снял свитер и остался в майке и джинсах. Вчера он подстригся; наклон его шеи, плавно переходящей в плечо, невыразимо прекрасен. Заметив, что я за ним наблюдаю, Адам ухмыляется, кладет лопату и подходит ко мне: – Привет!

Я тянусь к нему в надежде, что мне станет лучше. Он теплый. Кожа соленая и пахнет солнцем. – Я тебя люблю.

Молчание. Изумление. Неужели я это хотела сказать?

Он улыбается своей асимметричной улыбкой: – И я тебя люблю, Тесс.

Я зажимаю ему рот ладонью: – Если это неправда, не говори. – Это правда.

От его дыхания мои пальцы становятся влажными. Он целует мою ладонь.

Я прячу эти мгновения в сердце – его рот под моей рукой, его губы на моих губах. Они нужны мне, как талисманы, чтобы пережить невозможное путешествие.

Адам проводит пальцем по моей щеке от виска до подбородка, потом по губам: – Ты в порядке?

Я киваю.

Он смотрит на меня с недоумением: – Ты какая-то притихшая. Я приду, когда закончу, и, если хочешь, съездим на мотоцикле попрощаться на недельку с нашим холмом.

Я киваю. Конечно, хочу.

Адам целует меня на прощание. От него пахнет сливочным маслом.

Пролезая обратно в дыру, я цепляюсь за забор. Птица высвистывает затейливую мелодию. Папа стоит на заднем крыльце с ананасом в руке. Добрые знаки. Нечего бояться.

Я возвращаюсь в шезлонг. Зои притворяется, будто спит, но, когда я сажусь, приоткрывает один глаз: – Вот интересно, влюбилась бы ты в него, если б не болезнь? – Конечно. – Джейк красивее. – Адам намного приятнее. – Наверняка он тебя иногда бесит. Несет чушь или пристает, когда тебе не хочется секса. – Нет.

Зои бросает на меня сердитый взгляд: – Может, он вообще не парень?

Ну как ей объяснить? Рассказать, как уютно его рука обнимает меня ночью за плечи? Как от часа к часу меняется его дыхание, так что я узнаю по нему рассвет? Проснувшись, он меня целует. Мое сердце все еще стучит, потому что он кладет руку мне на грудь.

По дорожке подходит папа с ананасом: – Иди в дом. Филиппа пришла.

Но внутрь идти не хочется. Мне душно в четырех стенах. Хочется остаться под яблоней, на весеннем воздухе. – Пап, попроси ее выйти сюда.

Он пожимает плечами и уходит в дом. – У меня должны взять анализ крови, – поясняю я Зои.

Она морщит нос: – Ладно, я все равно замерзла.

Филиппа натягивает стерильные перчатки: – Ты по-прежнему вся в любви? – Завтра у нас юбилей. – Десять недель? Что ж, любовь творит чудеса. Я буду советовать всем своим пациентам влюбиться.

Она поднимает мою руку вверх и протирает катетер марлевым тампоном. – Вещи собрала? – Пару платьев. Бикини и сандалии. – И все? – А что мне еще нужно? – Во-первых, хотя бы лосьон от солнца, панамку и теплую кофту! Мне не улыбается лечить тебя по возвращении от ожога.

Мне нравится, как она возится со мной. Уже много недель она моя постоянная медсестра. Думаю, я ее любимая пациентка. – Как поживает Энди?

Филиппа устало улыбается: – Всю неделю валяется с простудой. Разумеется, он утверждает, что это грипп. Ты же знаешь мужчин.

Вообще-то нет, но я все равно киваю. Интересно, любит ли ее муж, хорошо ли ей с ним, млеет ли он в ее крепких объятиях. – Филиппа, а почему у вас нет детей?

Набирая кровь в шприц, она пристально смотрит мне в глаза: – Слишком страшно. Я бы этого не вынесла.

Она набирает еще один шприц крови, переливает в пробирку, промывает катетер физраствором с гепарином, убирает вещи в саквояж и поднимается на ноги. На мгновение мне кажется, что Филиппа наклонится и обнимет меня, но нет. – Хорошо тебе съездить, – желает она. – Не забудь отправить мне открытку.

Я провожаю ее глазами. На крыльце она оборачивается и машет рукой.

Из дома выходит Зои. – Что они ищут у тебя в крови? – Патологические изменения.

Она кивает с умным видом и садится обратно в шезлонг. – Кстати, твой папа готовит обед. Скоро принесет сюда.

Танцует лист. По лужайке ползет тень.

Повсюду знаки. Одни я выдумываю. Другие мне сами являются.

Зои хватает мою ладонь и прижимает к своему животу: – Она ворочается! Положи сюда руку. Нет, вот сюда. Чувствуешь?

Ребенок двигается медленно, словно крутит самое ленивое сальто на свете. Мне не хочется убирать руку. Пусть ребенок толкнется еще. – Ты первая, кто почувствовал, что она ворочается. Ты ведь почувствовала, правда? – Правда. – Представь ее себе, – настаивает Зои.-Ну представь.

Я часто думаю о ней. Я нарисовала девочку на стене над кроватью. Рисунок так себе, но все пропорции соблюдены – ножки, животик, окружность головы.

Десятый пункт моего списка. Лорен Тесса Уокер. – Позвоночник уже образовался, – рассказываю я Зои. – Тридцать три позвонка, сто пятьдесят суставов и тысяча связок. Глазки открыты, ты знала это? И сетчатка сформировалась.