Письма Чехова к женщинам - Антон Павлович Чехов

. Познакомилась я с Потапенко, но не разговаривала с ним, так, перекинулась словечками, Немирович представил мне его в моей уборной. На «Дяде Ване» 2 раза уже были велик, князья. На «Сестрах» 23-го будет Владимир, Конст. Константинович, Сергей Михаил, и еще что-то много. Раскусили!

Милый, пиши мне моментально, как получишь мое письмо, – где мы увидимся, и сейчас же пришли мне телеграмму в Москву, как здоровье, непременно, слышишь? Не смей ездить в Москву, если не по себе. Если не в Ялте, то увидимся где-ниб. на юге – я приеду. Уеду отсюда 24-го. Завтра увижу Меньшикова, он мне писал.

Ну, целую тебя, милый, родной мой, копайся в саду, грейся на солнышке и люби меня. Обнимаю крепко.

Твоя актриска.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

17 апреля 1901 г., Ялта

Сейчас получил большую афишу: мой «Дядя Ваня» прошел в Праге с необыкновенным треском. Дуся моя, в Ялте каждый день дождь, сыро, становится похоже на Вологду. От обилия влаги, должно быть, тюльпаны мои стали громадными.

Что ты делаешь в Москве? Напиши, деточка, не ленись. Без тебя и без твоих писем мне становится скучно.

Сегодня я принимал O.R.

Скоро, скоро увидимся, пойдем в Петровско-Разумовское, пойдем в трактир, одним словом, будем блаженствовать. Твой портретик в «Ниве» очень хорош, ты там добрая.

Розы еще не цветут, но скоро станут цвесть. После дождей растительность моя пошла буйно. И сегодня небо облачно.

До свиданья, собака! Прощай, собака! Я тебя глажу и целую.

Твой влюбленный в Книпшиц дуралей

О. Л. Книппер – А. П. Чехову

17-ое апреля 1901 г., Москва

Вот я и в Москве, милый мой Антон! Не могу отделаться от мысли, что мы зря расстались, раз я свободна. Это делается для приличия, да? Как ты думаешь? Когда я сказала, что уезжаю с Машей, ты ни одним словом не обмолвился, чтоб я осталась, или что тебе не хочется расставаться со мной. Ты промолчал. Я решила, что тебе не хочется, чтоб я была у тебя, раз Маша уехала. Que dira le monde?!.. [195] Неужели это была причина? Нет, не думаю. Я себе голову изломала, придумывая всевозможное. Хотя я ясно чувствую все, что происходит в тебе, и потому мне, может быть, трудно было с тобой говорить о том, о чем я все хотела говорить. Ты помнишь, какая я была дикая последний день? Ты все думал, что я сержусь на тебя. Я сейчас очень волнуюсь, и хочется многое написать тебе, написать все, что я чувствую, но чтоб ты понял, не истолковал бы по-своему. А по-твоему как?

Лучше молчать о том, что хочется высказать, или же наоборот? Я знаю – ты враг всяких «серьезных» объяснений, но мне не объясняться нужно с тобой, а хочется поговорить как с близким мне человеком. Мне как-то ужасно больно думать о моем последнем пребывании в Ялте, несмотря на то, что много дурили. У меня остался какой-то осадок, впечатление чего-то недоговоренного, туманного. Тебе, может, неприятно, что я пишу об этом? Скажи мне откровенно. Я не хочу раздражать тебя ничем. Я так ждала весны, так ждала, что мы будем где-то вместе, поживем хоть несколько месяцев друг для друга, станем ближе, и вот опять я «погостила» в Ялте и опять уехала. Тебе все это не кажется странным? Тебе самому? Я вот написала все это и уже раскаиваюсь, мне кажется, что и ты все это сам отлично чувствуешь и понимаешь. Ответь мне сейчас же на это письмо, если тебе захочется написать откровенно: напиши все, что ты думаешь, выругай меня, если надо, только не молчи.

Ну, а теперь я тебя поцелую, милый мой – можно?

В Москве все поражены, узрев меня, не могут понять причины моего приезда. Я всем говорю, что вызвала меня мать для решения квартирного вопроса. Сегодня зашла в театр. Все забросали меня вопросами: о тебе, о том, доволен ли ты успехом «Сестер», когда ты приедешь, etc.. без конца расспрашивали. Вишневский говорит, что ты ему прислал очень грустное письмо, правда? [196] Вечером в 7 час. была беседа о «Крамере» не особенно интересная. Немирович на днях уезжает в Ялту – увидишь его. Как погода в Ялте, как твой сад? Ирисы расцветают? Газон лезет? Рыжий также ищет блох у Тузика?

Мать мне сильно обрадовалась. Егоровна мне делает пасху домашнюю, вообще балуют. Завтра иду дергать зуб, челюсть все еще здорово болит. Ох, как я страдала, вспомнить не могу. Одно знаю – если захвораю, никого к себе не пущу, кроме Маши, она на меня благотворно действует. А ты будешь за мной ухаживать?

Все находят, что я поздоровела, загорела, но не растолстела. А ты меня захаял совсем! Ну, спи спокойно, завтра опять напишу. Целую тебя крепко – хочешь?

Книпшитц.

Приезжай в первых числах и повенчаемся и будем жить вместе. Да, милый мой Антоша? Что ты теперь делаешь целыми днями? Пиши мне все, каждую пустяковину и не отшучивайся вечно.

Целую.

Ольга.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

22 апреля 1901 г., Ялта

Милая, славная моя Книпшиц, я не удерживал тебя, потому что мне в Ялте противно и потому что была мысль, что все равно скоро увижусь с тобой на свободе. Как бы ни было, напрасно ты сердишься, моя дуся. Никаких у меня тайных мыслей нет, а говорю тебе все, что думаю.

В начале мая, в первых числах, я приеду в Москву, мы, если можно будет, повенчаемся и поедем по Волге или прежде поедем по Волге, а потом повенчаемся – это как найдешь более удобным. Сядем на пароход в Ярославле или в Рыбинске и двинем в Астрахань, отсюда в Баку, из Баку в Батум. Или не хочешь так? Можно и так: по Сев. Двине в Архангельск, на Соловки. Что выберешь, туда и поедем. Затем всю или большую часть зимы я буду жить в Москве, с тобой на квартире. Только бы не киснуть, быть здоровым. Мой кашель отнимает у меня всякую энергию, я вяло думаю о будущем и пишу совсем без охоты. Думай о будущем ты, будь моей хозяйкой, как скажешь, так я и буду поступать, иначе мы будем не жить, а глотать жизнь через час по столовой ложке.

Значит, ты без ролей сидишь теперь? Это очень приятно. Сегодня мне прислали рецензию «Трех сестер» из «Revue Blanc». Прислали толстовский ответ на постановление Синода [197] . Прислали альманах «Северные цветы» с моим рассказом [198] . От брата Ивана получил письмо; пишет, что болен. От труппы «Олимпия» из Петербурга получил телеграмму – просят позволения поставить «Три сестры»