Его звали просто "Учитель" - Олег Северюхин

Узнав о смерти Александра Ивановича, мне почему-то вдруг захотелось пойти в церковь и помолиться за упокой усопшего раба Божьего. Действительно, что-то со мной происходит, потому что за много лет у меня никогда не возникали мысли о религии, хотя в гимназии мы изучали закон Божий и постоянно были на церковных службах.

Великолепный собор, который в погожие дни видно из губернского города, был превращен в общественный амбар, куда свозили на хранение картофель и хлебные припасы для сдачи государству. Церковные службы давно прекратились и просторные помещения храма стали рабочими кабинетами совслужащих.

Я вошел в церковь не без внутреннего волнения, мимолетно обмахнув себя крестным знамением. Как уездный чиновник я прошел сразу к руководителю склада.

— Здравствуйте, здравствуйте, — сказал я достаточно важно. — Я такой-то из уездного отдела образования.

— Здравствуйте, пожалуйста, садитесь сюда. Наташенька, — крикнул складской начальник куда-то вдаль, — нам чайку с лимончиком. И крендельки не забудьте.

Начальник не знал, зачем это я к ним припожаловал и не знал, куда меня посадить и чем угостить.

— Да вы не волнуйтесь, я здесь совершенно по частному делу, — успокоил я его. — Предстоит курс занятий по научному атеизму и мне нужно посмотреть, как в уездном центре раздавали опиум для народа.

— Да, да, опиума было очень много, — подхватил начальник. — Сколько икон ободрали от золотых и серебряных окладов, а доски на дрова пустили, сколько риз всяких, горшков, чашек и мисок из драгметаллов в фонд помощи голодающим отправляли. А уж книг-то сколько было. Что-то отобрали работники из ЧК, что-то вместо дров жгли зимой. Эти помещения нужно поддерживать при определенной температуре, иначе продукция может испортиться, товарный вид потерять или корни пустить. Вот тогда и будет проблема. Тогда уже протапливать будет поздно, двери придется открывать. Как вы знаете, все процессы гниения сопровождаются выделением большого количества тепла…

— Спасибо, химию тоже изучали. А скажите, действительно в хорошую погоду с колокольни можно губернский центр увидеть? — спросил я.

— Не знаю, мы тут в Троицын день залазили посмотреть, — начал рассказывать завскладом. — Ничего не видели, хотя и погода была хорошая, да и подпивши немного были, а от алкоголя чувства человека обостряются. Так вот смотришь на бабу, ничего в ней хорошего нет. А как выпьешь пару-тройку рюмочек очищенной и на тебе, будто фея перед тобой стоит, бедрами крутыми к себе маня.

— Ну, вы прямо поэт по женскому полу, — улыбнулся я. — А где книги лежат, которыми вы печку топили?

— А вот в кладовочке, — он показал рукой. — Осталось чуть-чуть. Надо в гортопе дрова или уголь заказывать.

Я взял небольшую книжечку, которая лежала открытой, сдунул с нее пыль и закрыл. Книги были рукописные, и в скрипе двери кладовки мне слышался скрип гусиных перьев и сопение переписчиков.

— Возьму-ка я себе вот эту книжицу, буду показывать ее как образец невежества нашего, — спросил я у завсклада.

— Возьмите-возьмите, — как бы обрадовался начальник. — Горят эти книги плохо, чадят и запах от них идет какой-то такой, что в конце дня голова соображать перестает.

Я вышел на улицу, и мне показалось, что я был в пустом доме, брошенном хозяевами, и взял без спроса вещь, которую почему-то не смогли увезти с собой.

Дома я поужинал и с папироской лег в постель, засветив керосиновую лампу. Что интересно такое я взял от книг, которые случайно не сгорели? Впрочем, а случайно ли?

Книжица являла собой записи со слов кого-то. Не так я силен в старославянском, но то, что я прочитал, меня заинтересовало.

«Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?

Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.

Всему свое время, и время всякой вещи под небом.

Время рождаться и время умирать, время насаждать и время вырывать посаженное.

Время убивать и время врачевать, время разрушать и время строить.

Время плакать и время смеяться, время сетовать и время плясать.

Время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий.

Время искать и время терять, время сберегать и время бросать.

Время раздирать и время сшивать, время молчать и время говорить.

Время любить и время ненавидеть, время войне и время миру.

Много истинного рек Екклесиаст и многие сильные от мира сего внимали ему да не многие делали так, как он советовал. Все вроде бы просто и все это знают, но делать так, как заповедовал ему Бог, не под силу каждому. Есть только избранные, для которых он приготовил освященные самим Богом нательные кресты. И крест каждого избранника ждет его в месте Божием и каждый избранник сам знает, где это крест лежит».

Незаметно для себя я уснул и книга выпала из моих рук.

Глава 15

Уездный городок начинался как крепость. Башни и стены были деревянными, а затем постепенно оборонительные сооружения строились из камня. Каждая сторожевая башня была одновременно и воротами, через которые в крепость приезжали жители окрестных деревень. Затем город разросся, военная опасность исчезла, и крепость потихоньку стала умирать. Сначала исчезли стены, а потом рьяные градоначальники стали сносить и ворота. Опомнились только тогда, когда из пяти осталось одни ворота.

Мне снилось, что я ночью иду через эти ворота. Зайдя под арку ворот, я вдруг почувствовал чистый запах свежеиспеченного ржаного хлеба и только что сваренного борща с дымком от печки.

Запах был настолько близким, что я даже оглянулся. Маленькая дверца в стене ворот, которая всегда была закрыта на висячий замок, была чуть приоткрыта. И запах доносился именно из-за этой двери.

Я осторожно приоткрыл ее и заглянул внутрь. По узкому пространству между стенами вверх шли крутые лестницы. Тишина и свежий запах.

Я потихоньку поднялся на уровень выше человеческого роста, постоял на площадке, прислушался и снова пошел вверх. Мне показалось, что я слышал потрескивание поленьев в печке, но этого быть не могло, потому что в башне-воротах никаких печей не было.

Вверху показался черный квадрат открытого люка, иногда подсвечиваемый красными всполохами пламени.

Внезапно меня подхватили сильные руки, кто-то дал мне по физиономии, воткнул в рот тряпку, связал руки сзади и бросил на лавку.

Темнота внезапно рассеялась. Свет свечи на столе освещал довольно просторное помещение с низким потолком, печку в виде камина и трех человек в военной форме, сидевших за столом.

В красном углу висела небольшая икона, и мерцал свет крошечной лампадки.

Военные были в достаточно зрелом возрасте, лет за тридцать, одеты в длинные куртки с погонами, брюки с красными лампасами заправлены в сапоги. Двое казаков и старший урядник.

— Вот, Иван Петрович, словили все-таки вражину, о котором Его благородие предупреждали, — сказал рядовой казак, возрастом постарше всех.

Урядник взял со стола лист бумаги и, подслеповато щурясь, начал читать:

— Из колодников Андрей Смирнов, скованный в ножных кандалах, неведомо куда бежал, коего здесь в крепости нигде сыскать не могли и для сыску его посланы нарочные точто да еще не возвратились, а по справке в комендантской канцелярии оказалось, означенный каторжный колодник Смирнов нынешнего июля 8 числа прислан при рапорте от находящегося у командования господина секунд-майора Ланского в побеге из Екатеринбурха из тюрьмы с казенной работы и за два долговые воровства с наказанием кнутом. А ноздрей не вынуто и других знаков не положено. Росту же он Смирнов малого, двадцати лет, лицом бел, светлорус, глаза серые. На нем платья один кафтан ветхой смурой. О сыске его и о поимке куда надлежало от здешней канцелярии указами предложено. Ну-кка, Иванов, свечку поближе поднеси к этому варнаку, рассмотри его обличье.

Казак помоложе схватил свечку со стола и направился ко мне. Казаки тоже встали и подошли, с удивлением рассматривая мою одежду.

— Никак из благородного сословия будут, господин старший урядник, — тихо сказал молодой казак.

— Пожалуй, так, — сказал Иван Петрович и распорядился, чтобы меня развязали.

Руки мои были развязаны так быстро, что у меня закралось сомнение в том, а был ли я вообще связан или просто так по своей воле руки за спиной держал. Тряпка имела достаточно противный вкус, и я начал искать место, куда бы сплюнуть.

— Да Вы не стесняйтесь, господин хороший, плюйте прямо на пол, потом уберем, — сказал старший казак. — А позвольте полюбопытствовать, откуда и кем Вы будете, и как в такую позднюю пору здесь оказались?