Иногда это длится (ЛП) - Эбби Глайнс

Нет. Я не была влюблена в него. Кейдж знал это. Джереми знал это. Почему он меня об этом спрашивал? — Нам нужно поговорить о том, что ты хочешь делать с Блисс. А не обо мне и Джереми.

— Ты ошибаешься. Я здесь не только ради того, чтобы поговорить о Блисс. Я здесь для того, чтобы поговорить о нас. Мы говорили о нас лишь в прошлом.

В моей груди выросла злость. Как я могла перейти от смущения к боли и ко злости всего за пять минут? Я понятия не имела, но Кейджу Йорку удалось вызвать все мои эмоции. — Ты прав. Это в прошлом. У тебя был шанс, и ты его не захотел. Шанса поговорить о нас больше нет, потому что нет… — Я перевела свой взгляд на него — нас. Больше нет.

Кейдж медленно покачал головой и убрал руки от груди. Затем сделал два длинных шага, чтобы встать передо мной. Он наклонился, положив руки на каждую сторону кресла-качалки, пока его глаза не оказались с моими на одном уровне всего на расстоянии в несколько дюймов. — Не делай ошибку. Здесь всегда будем "мы". Ты можешь притворяться, что между нами ничего не было. Можешь игнорировать свои чувства. Черт, малышка, ты даже можешь выйти замуж за Джереми, черт его подери, Бисли. Но "мы" всегда будет существовать. Никто и ничто не может этого изменить. — Он отпустил стул и встал в свою предыдущую позицию.

Я взяла глубокий вдох, когда поняла, что перестала дышать. Я не была к этому готова. Я думала, что была, но ошибалась. Снова. — Я не могу с тобой сегодня это обсуждать. Мне нужно больше времени.

— Я бы хотел дать тебе больше времени, милая, но ты носишь моего ребенка. Не Джереми. Моего. — Его глаза отвердители от упоминания о Джереми. — Я хочу своего малыша. Я не позволю другому мужчине войти и играть папу моему ребенку. И я также чертовски уверен, что не собираюсь позволить ему играть в дом с моей женщиной. Здесь все еще далеко не кончено.

Он двинулся, и я приготовила себя к тому, что он снова приблизится к моему лицу, но он этого не сделал. Он уходил. Я смотрела, как он спускался по лестнице. — Лишь потому, что я люблю тебя больше, чем какую-либо проклятую вещь на этой чертовой планете, я дам тебе еще один день. Ты только что потеряла отца, и я никогда не прощу себе то, что не был с тобой рядом. Я проживу свою жизнь, жалея об этом. Но я вернусь. Ты моя, Ева Брукс. Всегда. Ты сама мне этого говорила, и сейчас, милая, это говорю я.

КЕЙДЖ

— Ты собираешься возвращаться в свою квартиру? Или она будет стоять пустой всю твою оставшуюся жизнь?

— Я вернусь туда, когда мы с Евой снова будем вместе, — ответил я и взял напиток.

— Слышал, что она помолвлена. Чувак, это — отстой.

— Она — моя. Это кольцо временное.

Престон кивнул. Он не собирался со мной спорить. — Манда считает, что вы будете вместе.

— Так и будет. Я не потеряю ее.

— Она признала, что это твой ребенок?

— Даже не пыталась этого отрицать. Она не лгунья. Она просто мне не доверяет. И я это заслужил. Я, может быть, и не сделал того, что она думает, но она права в одном. Я не боролся за нее. Я позволил ее словам ранить меня. Я отошел, потому что это то, что я всегда делаю, когда кто-то говорит мне, что не хочет меня. Моя чертова мама облажалась. Я позволил своему прошлому контролировать реакцию на отказ Евы. Женщина, которая дала мне жизнь, все еще умудряется коверкать мою жизнь, даже не находясь рядом.

Дивэйн сел за столик с нами, и я посмотрел на него. Я не видел его с тех пор, когда я в последний раз был в городе. Его волосы теперь была сбриты.

— Звучит, будто ты накосячил. Прими это к себе, чувак. Не вини в этом суку, которая тебя родила, — растянул он.

Я уставился на него, когда его слова пропитывались в мое тело. Черт меня подери. Он был прав. Я позволил своей неуверенности по поводу того, чтобы быть любимым, контролировать меня, а затем использовал отговорку того, что сделала со мной моя мать. Ева заслуживала мужчину. Не плаксивого младенца, который использует чертовы оправдания за свои ошибки. Я не собираюсь оправдывать себя за свои же ошибки. Никогда.

Я заставлю ее снова меня полюбить. Я не буду ей ничего объяснять. Я просто буду мужчиной, который ей нужен. Тем, кем я не был. Тем, кого моя женщина и мой ребенок заслуживают. Каким способом я собирался это делать, я понятия не имел, но я сделаю это.

— Ты прав, — наконец ответил я.

Дивэйн ухмыльнулся. — Я всегда, черт возьми, прав. Это то, что я делаю.

Престон хихикнул, и я должен был заметить: чувак заставил меня улыбнуться. Я соскучился по дому. Настало время, когда я должен привести свою жизнь в порядок. Папа Евы бы никогда бы не имел оправданий. Он бы не оправдывался болью, чтобы идти домой. Он был мужчиной, которым она гордилась. Я тоже хотел быть таким.

Я положил двадцать долларов на стол и встал.

— Ты куда? Мы только пришли, — сказал Престон, когда я задвинул свой стул.

— Собрать свое дерьмо и переехать в свою квартиру для начинающих, — сказал ему я.

— Что так внезапно заставило тебя на это решиться? Пять минут назад ты в это чертово место даже идти не мог.

Я не хотел тратить свое время, объясняя это Престону.

— Увидимся позже, — вместо этого сказал я.

— Какого хрена? — сказал Престон, посмотрев на меня, будто я сошел с ума.

— Он решил, что настало время стать мужчиной, — ответил Дивэйн, и я просто ухмыльнулся, когда пошел к двери.

Решение перестать прятаться и вернуть свою жизнь было легко, когда я сидел в баре с Дивэйном, а он издевался над моей мужественностью. Но стоять напротив двери своей квартиры и смотреть на пустое пространство, где когда-то стояло пианино Евы, высасывало воздух из моих легких. Я стоял здесь, позволив временам, когда я открывал дверь, а она сидела за пианино и улыбалась мне, воспроизводиться в своей голове.

Я закрыл за собой дверь и бросил сумки на пол. Тишина угнетала меня. Музыка Евы и ее смех исчезли. Она не выйдет из спальни, улыбаясь мне. Я позволил ей оттолкнуть себя, когда она больше всего во мне нуждалась. Я мог винить Эйса за то, что он меня подставил. Я мог винить маму за свою неуверенность. Но это сделал я. То, что я потерял ее, — это моя вина.

Завтра я начну доказывать ей, что я достоин ее любви. Я знал, что я буду делать. Никакой мольбы о прощении — это просто слова. Никаких оправданий — это просто слабость. Настало время, когда я начну доказывать все своими действиями.

Глава 17

Ева

Шум, исходящий из сарая, разбудил меня. Я перевернулась на другой бок и взяла телефон, чтобы посмотреть время. Было шесть часов, но Джереми обычно не встает так рано осенью. Я отбросила одеяло, схватила пару леггинсов и футболку из своего шкафа и натянула их. Если он был здесь так рано, то это означало, что либо коровы выбежали из амбара, либо одна из них заболела. Но я не слышала, чтобы кто-то кричал ночью.