Пекин и Великая Китайская стена - Елена Грицак

В традиционной пекинской опере музыка и танец являются основными элементами спектакля, поэтому в ней практически отсутствуют декорации либо иной антураж, отчасти затмевающий действо. Обстановка, в которой происходит действие, создается исключительно действиями актеров, причем эффект достигается более сильный, чем при наличии бутафории.

Пекинская опера обрела известность в середине XVII века, когда Пекин уже давно был столицей империи. В отличие от местных разновидностей, она рассматривалась в качестве общенациональной, видимо потому что соединяла в себе костюмы, грим и мелодии различных районов. Прежде чем достичь зрелости этот вид искусства прославился своими отточенными, своеобразными и по-настоящему красивыми приемами вокала и танца, непременно включающего в себя воинские упражнения.

Вокальная часть пекинской оперы состоит из песен, стихотворных речитативов – отличительной черты серьезных персонажей и разговорной речи, присущей молодым героям и комикам. В оркестре лидируют гонги и барабаны; широко используются трещотки из дерева или бамбука. В качестве дирижера выступает барабанщик, который в зависимости от сценария издает различные по тону и громкости звуки: резкие, тихие, мягкие, эмоциональные, сентиментальные. Довольно сложные мотивы песен изначально были заимствованы из народных мелодий провинций Анхой, Хубэй и Шэньси.

Все роли в пекинской опере разделяются на амплуа; героини обычно называются дань, а персонажи-мужчины – шэн. К последним относятся комики (чоу), выступающие с белым пятном на лице. Второстепенные мужские роли распределяются свободно, причем самые сильные, непременно грубоватые или злобные герои именуются цзин, что в переводе с китайского означает «раскрашенное лицо». Кроме того, роли в обязательном порядке делятся на классы по возрасту, индивидуальности, стилю и правилам поведения в рамках каждого амплуа.

Традиционный репертуар заключает в себе более 1000 сюжетов, из которых примерно пятая часть представляется на современных подмостках. Среди них особым вниманием зрителей пользуются такие пьесы, как «Хитрость с пустой крепостью», «Собрание героев», «Месть рыбака», «Тройная развилка», «Дебош в небесном дворце». В последнем Царь обезьян съедает персики бессмертия Нефритового императора и затем, исполненный божественной силы, с легкостью побеждает небесное воинство.

Появлению традиционного танца китайцы обязаны правителям династии Чжоу, которые весьма оригинально приносили жертвы. Символические телодвижения жрецов, ритмичная музыка, роскошные костюмы постепенно перешли из храмов во дворцы, где в ту пору проходили массовые музыкальные спектакли. Одно из таких представлений описано в «Девяти одах» великого поэта Цюй Юаня.

Персонажи китайского театра теней. Танец Царя обезьян, быка-демона и принцессы Банановый веер из пьесы «Огненная гора»

«Золотая эпоха» Тан в отношении музыкальной культуры характеризуется слиянием танца и вокала в одно пышное зрелище. Популярные народные мелодии составили основу знаменитого спектакля «Разноцветные юбки и блузы, украшенные перьями», исполнявшегося как при дворе владыки, так и во многих аристократических домах. При династиях Сун и Юань профессиональный китайский театр занял место самодеятельных представлений, однако народный танец остался по-прежнему любимым, популярным и сегодня занимает почетное место в своеобразном искусстве Китая.

Нынешние китайцы любят проводить выходные дни за городом, поэтому чайные, аналогичные пекинским, появились и в окрестностях столицы, вблизи музеев под открытым небом или просто в живописных уголках. Порой скромные интерьеры пригородных чайных привлекают гостей больше, чем пышные городские павильоны. В Пекине выпить хорошего чая можно повсюду. Невероятное количество чайных составляет одну из примет китайского общества, бережно сохраняющего свои интересы, пристрастия и вкусы. Население бывшей Поднебесной охотно сменило тип государства, не пожелав отказаться от древних традиций. Несмотря на стремительные трансформации буквально во всем, осталось неизменным желание китайцев наслаждаться жизнью, приобщаясь к искусству в обществе близких по духу людей.

Вечный иероглиф

Торговые улицы старого Пекина, где располагается большинство традиционных чайных, имеют неповторимый облик благодаря цветной графике вывесок. Крупные иероглифы написаны смелой и выразительной кистью, на разнообразных, но обязательно ярких полях, контрастирующих с красным и черным цветом значков. Китайцы развешивают вывески как по вертикали, так и по горизонтали стен, иногда помещая тексты непосредственно на окна магазинов. Подобно флагам, захватывая пространство между домами, такие плакаты придают своеобразие не только определенным улицам, но и всему городу.

В отсутствие алфавита каждое понятие в китайском языке выражается особыми знаками – отдельными иероглифами либо их сочетанием. Современная иероглифика сложилась из рисуночного письма, или пиктографии, где использовались знаки, отражавшие форму различных предметов и явлений. Постепенно усложняясь, рисунки сначала превратились в схемы, а затем выстроились в систему идеографического письма, в котором каждый знак передавал идею, которая касалась обозначаемой вещи. Общее количество китайских иероглифов доходит до 90 тысяч, что объясняется их изобретением различными авторами и постепенным накоплением в словарях. Составлением иероглифов особенно славились ученые эпохи Сун. Многие из словарных знаков употреблялись только теми, кто их придумал, навсегда оставшись своеобразной визитной карточкой какого-либо известного литератора.

В древних текстах использовалось не больше 10 тысяч иероглифов. Малообразованному китайцу для чтения и простого письма было достаточно 2 тысяч символов, тогда как будущим чиновникам для изучения трудов Конфуция требовалось знать не менее 7 тысяч. Китайские иероглифы очень трудны в написании. Каждый знак состоит из нескольких (от 1 до 52) коротких линий, однако самые употребляемые из них имеют в среднем до 11 штрихов. Неудивительно, что для овладения столь трудным письмом требуется невероятное напряжение памяти.

В средневековом Китае бытовала поговорка «Почерк – это картина души». Трудно не согласиться, что начертанные на бумаге знаки, буквы, линии отражают характер человека, нередко обнаруживая его мысли и чувства. Возможно, поэтому каллиграфия приравнивалась к таким изысканным видам творчества, как поэзия и живопись, а виртуозно владевший кистью человек пользовался всеобщим уважением. Китайцы относили каллиграфию к главным видам искусства, в число которых входили дворцовый этикет, музыка, стрельба из лука, выездка и счет. Изящно написанные сложные иероглифы вызывали чувство благоговения, особенно у малограмотных жителей империи. Умение красиво выражать свои мысли напоминало мастерство поэта, ведь небрежно записанные стихи не могли бы донести до читателя авторский замысел. То же касалось и художников, которые всегда дополняли картины столбцами иероглифов, чем разъясняли содержание или выражали главную мысль произведения.

Ян Шихой. Подставка для руки каллиграфа. Рельеф из слоновой кости, 1950 год

Прославленные каллиграфы были одновременно и литераторами, и живописцами. Китайские ученые, вельможи, чиновники наряду с сюжетными композициями украшали стены своих домов работами каллиграфов. Раньше знаменитые мастера писали вывески для магазинов; некоторые реликвии хранятся в семьях торговцев по 300–500 лет.

Каллиграфический почерк вырабатывался путем многолетних занятий и в немалой степени зависел от гибкости рук. Писцы, как и художники, в свободное время перебирали правой рукой два шарика диаметром 1–2 см, не давая отдыха пальцам. Преклонение перед письменными знаками порой доходило до мистики, о чем свидетельствуют слова писателя Лу Синя: «Письменность принадлежала только привилегированным классам и была освящена таинственностью». В китайском обществе веками нагнеталась мысль о том, что только письменность способна открыть человеку глаза на мироздание, сделать его мудрым и даже святым, правда только в глазах неграмотных.

В крупных городах страны ненужные свитки с напечатанными иероглифами собирались в специальные ящики. Измельченная до тонких полосок бумага торжественно сжигалась с одобрения и под контролем служителей культа. Еще большее почтение китайцы испытывали к знакам, написанным от руки, ведь многие верили, что они оказывают лечебное действие. Согласно Конфуцию, наступить на исписанные листы либо завернуть в них покупки означало выразить неуважение к автору текста и учености в целом. В эпоху Цин сложность местного языка считалась доказательством его превосходства. Маньчжурские вельможи не видели разницы в понятиях «говорить по-китайски» и «выражаться по-человечески». Никого не удивляло, если иностранец общался с жителем Поднебесной на его родном языке; в противном случае полагалось, что чужак вообще не умеет разговаривать. Один русский путешественник сравнивал китайский язык с Великой стеной, называя их одинаковыми по мощи преградами, замыкающими в себе страну и весь народ.