Чужестранка - Диана Гэблдон

Он забрал у меня вино и, наклонив бокал, медленно выпил его сам.

— Достаточно, — твердо произнес он. — Думаю, вам пить больше не следует, иначе вы не сможете подняться по лестнице.

Он протянул пустой бокал Лаогере, не глядя на нее.

— Отнесите это, барышня, — небрежно проговорил он. — Уже поздно. Я, пожалуй, провожу миссис Бошан в ее комнату.

Он взял меня под руку и повел к выходу, а девушка стояла и смотрела нам вслед с таким выражением, заметив которое я порадовалась, что взглядом нельзя убить.

Джейми довел меня до дверей моей комнаты и, к моему удивлению, вошел следом за мной. Но удивление испарилось, когда он, закрыв за собой дверь, начал стягивать рубашку. Я забыла о повязке, которую хотела снять еще два дня назад.

— Я был бы рад избавиться от этого, — сказал он, проводя пальцами по сбруе из вискозы и полотна. — Целыми днями щекочет и натирает кожу.

— Удивляюсь, почему вы не сняли повязку сами, — ответила я и начала распутывать узлы.

— Боялся после того, как вы меня изругали, когда перевязывали в первый раз, — ответил он, глядя на меня с высоты своего роста и нахально ухмыляясь. — Думал, вы надаете мне по заднице, если я дотронусь до повязки.

— Я вам сейчас надаю, если вы не сядете и не будете вести себя спокойно, — полушутя-полусерьезно сказала я и, надавив обеими руками на его здоровое плечо, усадила на стул возле кровати.

Я сняла всю сбрую и осторожно ощупала сустав. Опухоль еще не совсем сошла, и кровоподтек был заметен, но, к моей большой радости, порванных мускулов я не обнаружила.

— Если вам так не терпелось избавиться от этого, почему вы не позволили мне сделать это вчера днем?

Меня сильно озадачило его тогдашнее поведение в загоне — тем более это казалось странным теперь, когда я увидела, что грубые края полотняных бинтов стерли кожу чуть ли не до ссадин. Повязку я снимала очень осторожно, но под ней все было в порядке.

Джейми покосился на меня, потом застенчиво опустил глаза.

— Видите ли… ну, я просто не хотел снимать рубашку при Алеке.

— Вы такой скромник? — сухо спросила я и попросила его поднять и опустить руку, чтобы проверить подвижность сустава.

Он слегка поморщился от усилия, но на мою реплику тотчас улыбнулся.

— Если бы так, то я вряд ли сидел бы в вашей комнате полуголый, верно? Нет, это из-за рубцов у меня на спине.

Заметив мое удивление, он начал объяснять:

— Алек знает, кто я такой, то есть он знает, что меня пороли, но рубцов он не видел. Но знать о чем-то и видеть собственными глазами — разные вещи.

Отведя взгляд в сторону, он осторожно дотронулся до больного плеча. Хмуро уставился в пол.

— Это, как бы вам сказать… может, вам непонятно, что я хочу сказать. Ну, предположим, вы знаете, что какой-то человек пострадал, это просто одна из тех вещей, которые вы о нем знаете, и это не играет роли в ваших отношениях. Алеку известно, что меня пороли, так же как ему известно, что у меня рыжие волосы, и это не влияет на его отношение ко мне. Но если вы увидите собственными глазами… — Он запнулся, подыскивая нужные слова. — Это… нечто личное, может быть, так следует назвать. Я считаю… если бы он увидел рубцы, то уже не мог бы смотреть на меня и не думать о моей спине. И я понимал бы, что он о ней всегда думает, и сам все время вспоминал бы, и…

Он пожал плечами и умолк.

— Ну вот, — заговорил он снова. — Глупо все это объяснять, верно? Просто я очень уж чувствителен к таким вещам. В конце концов, сам-то я этого не видел, может, оно выглядит совсем не так ужасно, как мне кажется.

— А вы не возражали бы, если бы я осмотрела вашу спину?

— Нет, не возражал бы. — Он даже как будто немного удивился и несколько секунд молчал, обдумывая это. — Наверное, потому, что вы как-то умеете дать понять… короче, вы сочувствуете мне, но не жалеете меня, и я это понимаю.

Он сидел терпеливо и неподвижно, пока я крутилась возле него, осматривая спину. Не знаю, насколько скверным он считал это сам, но это было достаточно скверно. Даже при свете свечей, даже после того, как я бегло видела его рубцы однажды, я все равно ужасалась. Впрочем, раньше я видела лишь одно плечо. Рубцы же покрывали всю спину от плеч до пояса. Многие из них побелели и превратились в тонкие светлые полоски, но были и такие, которые образовали как бы утолщенные белые клинья, пересекавшие мускулы. С некоторым сожалением я подумала, что в свое время у Джейми была необычайно красивая спина. Кожа светлая и свежая, линии костей и мышц мощные и гармоничные даже теперь, плечи широкие, прямые, а позвоночник — словно гибкий глубокий желоб между округлыми колоннами мышц.

Джейми был прав. Глядя на эти чудовищные следы насилия, нельзя было не представлять себе действие, которое их оставило. Я старалась не думать о том, что эти вот мускулистые руки были вытянуты, распластаны и связаны, медно-рыжая голова поникла в агонии, прижатая к столбу, но рубцы, на которые я сейчас смотрела, невольно вызывали в воображении ужасные картины. Кричал ли он, когда они делали это? Я прогнала такую мысль немедленно. Я слышала рассказы, доходившие до нас из послевоенной Германии, о мучениях куда более страшных, но он был прав: слышать — совсем не то, что видеть.

Я невольно стала дотрагиваться до рубцов, как бы пытаясь своими прикосновениями стереть отметины. Джейми глубоко вдыхал, но не двигался, когда я трогала самые страшные шрамы, один за другим, будто бы показывая ему то, чего он сам не мог увидеть. Наконец я положила руки ему на плечи и замерла в молчании, ища слова.

Он накрыл мою руку своей и легонько сжал ее, давая мне почувствовать тем самым, что понимает, о чем я молчу, не находя слов.

— С другими случались вещи и похуже, — произнес он тихо и будто снял злые чары. — Она вроде бы заживает, — продолжал он, пытаясь разглядеть рану на плече. — Почти совсем не болит.

— Это хорошо, — согласилась я, откашлявшись, чтобы устранить некое препятствие в горле. — Заживает отлично, корочка сухая, никакого нагноения. Держите рану в чистоте и в ближайшие дни старайтесь по возможности не напрягать руку.

Я похлопала его по здоровому плечу в знак того, что отпускаю с миром. Он надел рубашку без моей помощи, заправив длинный подол в килт.

Был один неловкий момент, когда он задержался у выхода, кажется, собираясь что-то сказать на прощание. Наконец просто пригласил завтра прийти в конюшню посмотреть новорожденного жеребенка. Я пообещала, что приду, и мы в один голос пожелали друг другу спокойной ночи. Засмеялись и кивнули, когда я закрывала дверь. Я сразу легла в постель, еще не совсем протрезвевшая, и видела какие-то несусветные сны, которые утром не могла вспомнить.

На следующий день с утра я долго принимала пациентов, потом обшарила кладовую в поисках целебных трав для пополнения моей аптеки, записала — соблюдая правила — подробности сегодняшнего приема в черную книгу Дэви Битона и только после этого покинула свой тесный кабинет в жажде свежего воздуха и свободных телодвижений.

Вокруг никого не было, и я воспользовалась возможностью осмотреть верхние помещения замка; я заглядывала в пустующие комнаты, поднимаясь по винтовым лестницам, и составляла в уме план замка. План, по правде говоря, получался весьма беспорядочный. Столько пристроек и пристроечек появилось с течением лет, что невозможно было определить, каким был первоначальный замысел постройки. Вот в этом зале, например, находился альков, к которому вела особая лестница, но который был слишком мал, чтобы считаться самостоятельной комнатой.

Альков был частично скрыт занавеской из полосатого полотна; я бы миновала его, не задерживаясь, если бы мое внимание не привлекло нечто белое, мелькнувшее из-под занавески. Я остановилась и заглянула внутрь — узнать, что там такое. «Такое» оказалось белым рукавом рубашки Джейми, прижавшего к себе девушку и целующего ее. Девушка сидела у него на коленях, и ее золотистые волосы отражали проникший за занавеску солнечный луч, словно спинка форели в ручье в утренний час.

Я замерла, не зная, как себя повести. У меня не было ни малейшего желания подглядывать за ними, но я опасалась, что мои шаги по каменным плитам пола привлекут их внимание. Пока я медлила, Джейми расслабил объятие и поднял голову. Наши глаза встретились; узнав меня, он сразу успокоился, и вспыхнувшее было на лице выражение тревоги исчезло. Приподняв брови и чуть заметно пожав плечами, он усадил девушку поудобнее у себя на коленях и продолжил свое занятие. Я отступила и на цыпочках удалилась прочь. Это не мое дело. Однако я полагала, что и Колум, и отец девицы сочтут подобного «принца-консорта» весьма нежелательным. Если парочка не станет выбирать менее опасные места для встреч, то как бы не пришлось Джейми принять еще раз побои уже на свой собственный счет.