Последнее убежище (сборник рассказов) - Дмитрий Глуховский

Сталкеры…

Именно их он так надеялся здесь увидеть.

От облегчения ноги Тихона подкосились, и он начал заваливаться на бок, но к его счастью, реакция у спасителей была отменная. Один из них ловко подхватил старика под мышки, удерживая сухое тело в вертикальном положении, и вопросительно взглянул на товарища:

— Что делать будем?

— Не знаю… — после недолгой паузы, отозвался тот, будто нехотя опуская ствол автомата. Несколько мгновений пристально глядя на старика, он, наконец, принял решение. Расстегнув висящую через плечо сумку, сталкер извлек запасной противогаз с панорамной маской и неодобрительно причмокнул:

— Э-эх, старик!.. И чего ты здесь забыл, да еще без намордника?.. Ладно, держи… Костян, — обратился он к своему напарнику, — давай его к нам, что ли?.. Не по-человечески здесь бедолагу оставлять. Смотри, тощий, что скелет! Не протянет долго…

— Лады, — не стал спорить верзила, вновь включая фонарь. — Только сам он не дойдет.

— Тогда ты помогай топать, а я прикрою. Только быстро, а то, чую, сейчас еще прилетят. — Сталкер брезгливо посмотрел на тушу крылатой бестии и, больше не проронив ни слова, зашагал вдоль дороги.

Его товарищ, закинув руку Тихона себе на плечо, помог старику справиться с противогазом и медленно двинулся за проводником.

Шли молча. Холодная резина противогаза мгновенно прилипла к коже, дышать стало заметно тяжелее. Изредка поднимая глаза, Тихон оглядывался вокруг сквозь мутноватое стекло маски. Левее по направлению их движения возвышалась неподвижная фигура. Еще один сталкер? Нет. Памятник. Бронзовый человек с распростертыми руками, будто устремленными к небу, гордо возвышался над площадью. Когда-то в прошлой жизни эта статуя была красива, но под воздействием времени металл потемнел, постамент сильно просел, накренив памятник в бок, а дожди и время разъели контуры и превратили их в небрежные мазки.

— Как сложить песнь о подвигах тех отважных героев, что жили до нас, если не осталось ни героев, ни песен, ни того мира?.. — не поворачиваясь, вдруг сказал сталкер, шедший впереди.

Покрывшуюся паутиной трещин дорогу обрамляла стена обезображенных ракит, над верхушками которых виднелся яйцеобразный купол какого-то древнего храма. Ветер трепал седой ежик мха на деревьях, в тусклом свете фонарей возникали силуэты домов, автомобилей, поваленных наземь шкафов, буфетов, стульев. Мелькнули спицы бледно-розовой коляски, валяющейся в стороне, потом большая пластмассовая кукла…

Старик покосился на сталкеров. Нервно осматриваются по сторонам, вскидывают автоматы при каждом шорохе. Дети нового мира… Сильно ли они изменились после стольких лет, или остались такими же, как и раньше? Кто они теперь: охотники или падальщики? Тихон точно знал лишь одно — они стали… другими. А остальное ему придется выяснить позже. Если, конечно, он сможет продержаться…

«К смерти нельзя привыкнуть». Когда-то эти слова значили для старика многое, но сейчас они казались Тихону насквозь фальшивыми. Наверняка фраза эта принадлежала человеку, ни разу не видавшего смерти, не пробовавшему ее на вкус, не ощущавшему ее запаха. И все-таки это было неправильно. Наверное, Тихон все же разучился быть человеком. Где-то в глубине души он понимал, что меняться давно уже поздно, что он до самой смерти останется таким бесчувственным, бездушным, бесчеловечным… существом. Но старик не хотел выглядеть чужим среди своих, хотя ему было безумно стыдно и обидно за себя и за тех, кто шел рядом. Обидно за то, во что они превратились. Стыдно, что позволили судьбе и случаю превратить себя в это. Но главное — позволили самим себе…

Сталкер, помогавший ему идти, а фактически — волочивший старика, явно устал и теперь шел все медленнее, а дышал — все чаще. Почувствовав, как лютый мороз начинает добираться до тела, Тихон плотнее закутался в кургузую доху.

На фоне нескончаемых руин показались слетевшие с петель ворота, покрытые разноцветными пятнами лишайника. Обогнув широкую кирпичную стену, группа подошла к холму, на который старик не обратил особого внимания. Но сталкер, шедший первым, остановился и, указав рукой на холм, сказал:

— Засекреченное здание. Здесь-то мы и отсиживались, пока припасы были. Выход замурован. Другим путем пойдем.

Он вновь отвернулся и, выбирая безопасную дорогу, ступая по скрипучему, притоптанному снегу, направился к какой-то необычной конструкции. С виду она походила на вентиляционную трубу. С заметным усилием сняв решетку, сталкер вынул из-за пазухи «кошку», размотал ее и надежно зацепил за металлический край трубы. После этого он скинул вниз вещмешки и, повернувшись, спросил старика:

— Ну, как? Сможешь?

Тихон попытался пройтись без поддержки и кивнул. Не считая легкой боли в коленях, тошноты и головокружения чувствовал он себя сносно.

— Отлично, — без энтузиазма отозвался сталкер. — Тогда полезешь первым, дождешься нас внизу.

Старик неуклюже забрался внутрь вентиляционной шахты и, мертвой хваткой вцепившись в трос, принялся осторожно спускаться, упираясь ногами и спиной в стены трубы. Гулко приземлившись, он подергал за веревку, давая понять сталкерам, что все в порядке. Через пару минут те присоединились к нему.

Согнувшись в три погибели, Тихон и двое проводников медленно продвигались по бесконечному лабиринту шахт. Казалось, он не имел конца. Кое-где старику удалось разглядеть светящиеся зеленые пятна. «Плесень», — отметил он про себя. Свернув в очередное ответвление, Тихон хотел было остановиться, но тут впереди блеснул слабенький огонек света. Подгонять Тихона не было нужды, и через минуту он уже стоял в узком коридорчике, где даже втроем было довольно сложно разминуться.

Один из его спасителей скрылся в одной из многочисленных подсобок, заполнявших практически все пространство узенького хода, где они очутились. В подвале было темно и сыро. Стены покрывали глубокие трещины, пустившие свои корни во всех направлениях. В бетонном полу зияли дыры, до лучших времен прикрытые гнилыми досками. С трудом сняв липкую маску противогаза, Тихон вопросительно взглянул на оставшегося сталкера.

— Сейчас откроют, — успокоил старика тот.

Вблизи что-то щелкнуло, фыркнуло, зашипело. Глухая стена вдруг стала расползаться прямо на глазах. Сжимая в руках ружье и противогаз, старик замер, как изваяние. Перед ним открывались врата. Врата в Рай.

Гермоворота, натужно пыхтя, медленно приоткрывались, осыпая плитку пылью и ржавчиной. Колеса на миг остановились, будто лишенные сил, но все же через несколько секунд вновь потащили дверь по дугообразным рельсам, монотонно скрипя.

Теперь старик мог быть уверен: он дошел.

Вот она — конечная станция.

Вот она — новая жизнь. И какая разница, сколько ее осталось.

Сергей Москвин

ЗА ПОРОГОМ РАЯ

Жене сказал: умножая умножу скорбь твою

в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей…

Адаму же сказал: …проклята земля за тебя;

со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей;

терния и волчцы произрастит она тебе;

и будешь питаться полевою травою;

в поте лица твоего будешь есть хлеб,

доколе не возвратишься в землю,

из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.

И нарек Адам имя жене своей: Ева,

ибо она стала матерью всех живущих.

И выслал его Господь Бог из сада Едемского,

чтобы возделывать землю, из которой он взят.

— Куда тебя посылают?

В свете прикроватного ночника широко раскрытые глаза Ольги ярко сияли. Игорь поймал себя на мысли, что может бесконечно долго смотреть в эти глаза. Он провел рукой по ее распушенным волосам, потом опустил руку и положил ладонь на пока еще плоский и мягкий живот жены.

— Это неважно. Главное, что, когда я вернусь, у нас все будет хорошо.

Прежде любая его неуклюжая попытка уловить биение крохотного сердца их собственного, не зачатого из пробирки ребенка вызывала у Ольги улыбку, но только не сейчас.

— Скажи, куда тебя посылают? — требовательно повторила она.

— На правый берег, — нехотя ответил Игорь. — Большего я не могу тебе сказать. Но это настолько важное дело, что… В общем, старик разрешил оставить мне, то есть нам, малыша.

По телу Ольги пробежала дрожь — Игорь буквально почувствовал это сквозь кожу, — а ее глаза округлились от ужаса.

— Ты сказал Грахову о ребенке? О нашем ребенке?!

— Сама подумай, мы же не могли скрывать твою беременность вечно. Рано или поздно это все равно стало бы заметно. А тут такой случай… Пойми, тебе совершенно не о чем волноваться. Грахов мне лично обещал: если все получится…

Ольга не дала ему договорить:

— Если получится? То есть, может и не получиться?