Иного не желаю. Часть третья (СИ) - Лошкарёва Виктория Витальевна

Доктор Кошински умел вкладывать нужные ему идеи в мозги своих пациентов.

Если бы не было того полнолуния в Испании, если бы я «своими глазами» не увидела воспоминания Валуа о его развлечениях в «домике удовольствий», то я бы…

Без «бы». Однажды я ему уже поверила.

Поверила доктору Кошински и его словам о моей покореженной с детства психики.

Поверила Этьену, когда тот внезапно изменился, превратившись в нежного супруга.

Но…

Заботился ли он сейчас обо мне или просто пытался обеспечить безопасность вместилищу его ребенка?

Я сглотнула.

Страшно.

Как же дико страшно!

Следующая мысль обожгла меня изнутри: а ведь не просто так Мари постаралась, чтобы я не смогла рассказать Этьену о Моник.

Почему?

Мне казалось, что Мари неплохо ко мне относится – эта искренняя, добрая женщина не допустила бы, чтобы зло, причинённое беременной женщине, осталось безнаказанно.

Тогда какой может быть причина?

Я вспомнила крики Моник в момент её нападения. Что-то про «один месяц», на который её удалили подальше.

Месяц.

До родов осталось уже значительно меньше, но доктора не любят точные даты.

Месяц.

Совпадение или тонкий расчет? Этьен не делал тайны о том, когда мне рожать. Моник могла всё это придумать, пользуясь доступной информацией.

Я не понимала, зачем пытаюсь найти несостыковки в словах Моник, зачем пытаюсь оправдать Валуа…

Кажется, я снова начинала ему верить – даже не ему самому, а его испуганному взгляду, дрожащим рукам и замирающему вместе со мной в момент боли дыханию.

Гийом, вколов мне что-то в вену, попросил меня отдохнуть, а Мари – последить за мной, никуда не отлучаясь. Мари с радостью согласилась.

Как только он покинул комнату, служанка тут же бросилась ко мне и принялась пространственно благодарить за то, что я не сдала Даниэллу.

— Она виновата, мадам, — покаянно качала головой Мари. – Очень виновата! Но она… у неё было сложные отношения в семье, мадам.

Я молча вскинула бровь.

—Их отец был фанатиком, запрещавшим дочерям всё на свете, — ошибочно решив, что я хочу послушать историю Даниэллы, продолжила Мари. – И если Мэрион – старшая сестра Дани, как-то смерилась со своей жизнью – говорят, она даже сейчас продолжает жить как монашка, то Даниэлла, настрадавшись за долгое время, просто берет от жизни всё.

То есть Мари сейчас на полном серьёзе заступается за Даниэллу? Не за Моник?

Я несколько раз тряхнула головой, пытаясь понять, как всё это состыкуется.

— …Даниэлла просто хотела дать вам остыть, поэтому не уследила…

А, ну теперь хотя бы хоть что-то понятно! Даниэлла не имела права отпускать меня одну.

— Меня больше интересует Моник, — произнесла я, перебив служанку. – Кто нибудь уже доложил о её проступке?

— Мадам… — на Мари было жалко смотреть. – Если Альфа узнает о том, что случилось, то нам всем будет плохо.

Нам всем?

Я вздрогнула.

— Но вам не надо её больше опасаться, Моник уже выдворена братом за территорию замка.

—Куда именно? — Не то, чтобы меня интересовали названия французских городов и провинций – нет, я задала вопрос просто, чтобы в палате не возникло гнетущий тишины.

Однако Мари отреагировала совсем не так, как я думала. Она покраснела (это оборотница-то!) и произнесла что-то про хозяйственные постройки рядом с замком.

—Но у неё будет ограничен доступ только этой постройкой, — подчеркнула Мари, отводя от меня взгляд.

А я вдруг вспомнила один неприметный домик на территории испанской стаи. Как они там это называли – Дом удовольствий? Тоже «хозяйственные постройки».

Я растянула губы в притворной улыбке и спросила ещё одно – то, что не давало мне покоя.

—На какой срок она туда отправлена?

—На целый месяц, мадам, — тяжело вздохнула Мари. – На целый месяц.

Я закрыла глаза.

Всё верно.

Любовнице и будущей настоящей герцогине не место рядом с беременной сукой Альфы. Вот как только ребенок родится – тогда да… Должно быть, они сейчас весело проводят время вместе в домике удовольствий – надеюсь, хотя бы Моник удовлетворит Этьена до конца – так, что он не станет трахать при ней других девок.

Глава 17

Этьен

Я чувствовал — что-то случилось.

Не такое экстренное, что случилось с Таей в саду, но такое же опасное и рвущее мне душу: я снова перестал её слышать.

Вообще.

После того, как Гийом разрешил Таис вернуться в наши комнаты, я перенес жену в спальню, попутно предлагая ей множество вещей, которые могли бы разнообразить досуг Таис и отвлечь от пережитого.

Несмотря на заверения доктора о том, что ложные схватки вполне естественное явление, я видел подавленное состояние своей пары и потому старался бороться с этим, как мог.

День за днём, ночь за ночью.

Но Таис отказывалась от всего: ни кино, ни театр, трупу которого я хотел притащить в замок, её не заинтересовали.

Я приказал, чтобы самые именитые ювелирные дома Франции привезли в Ангулем свои эксклюзивные модели – она не выбрала ничего.

Merde!

Я, правда, не понимал, в чем дело.

Пытаясь найти какое-то решение, я поговорил и с Гийомом, и с Натаном – последний сначала связал полное отсутствие волчицы с удалением главной раздражающей – Моник — из замка, но потом, когда выяснилось, что и сама Таис резко замкнулась в себе, больше подобных предположений не повторял.

Теперь доктора, работающие с Таис, сильно осторожничали, я же, опираясь только на чутье своего волка, предполагал, что всему виной её испуг. Обморок в безлюдном месте и возможная потеря ребенка легко могли вызвать угнетённое состояние у женщины, которая на самом деле ждала этого ребенка – моёго ребенка.

Я даже приказал Шарлю заняться расследованием, чтобы он досконально выяснил, как долго Таис оставалась возле замка без сопровождающих, и в то же время приставил к ней Теней. Воины, в отличие от раззяв служанок, не должны были допустить подобной оплошности.

Однако ничего из этого не помогало.

Она с упорным безразличием терпела всё, что с ней делали – и продолжала молчать.

Иногда, просыпаясь посреди ночи, я чувствовал, что Таис не спит — снова просто лежит с открытыми глазами, пялясь в пустой потолок ничего не выражающим, пустым взглядом. Самое страшное, что во взгляде её не было никакого, даже минимального, проблеска эмоций, а глаза оставались сухими. Лишённый возможности слышать чувства её волчицы, я все же ощущал дикое отчаяние во всем, что она делала… И не знал, как её помочь.

Я старался как можно чаще находиться рядом с ней, однако время Стивена уже вышло – и его звериная сторона начала подчинять оборотня. Старый бета, не сдержав напоследок эмоций, упросил меня раз в последний раз увидеться с женой и приемной дочерью. Я не мог лишить его этого. Стив отдал больше сорока лет стае и всегда четко выполнял приказы сначала моего отца, а потом и мои. А потому, вместе с докторами стаи, мы искусственно оттягивали процесс одичания – медики использовали новое вещество, которое усиливало эффект от Альфа-силы на несколько часов. Гийом верил, что до конца недели мы сможем временно стабилизировать его состояние до такого уровня, что он… не сорвётся, когда увидит жену и дочь.

А ещё оставался Блез. Сейчас я уже был не так уверен в правильности выбора этого беты — в отличие от внимательного Марка и осторожного Стивена, Блез почти сразу принялся менять уклад, который сохранялся в монакской части более сорока лет – и это не было умным решением. Даже если изменения назревали давно и были необходимы, не следовало резко менять жизнь своих подданных, особенно сейчас, когда их бывший бета все ещё был жив.

Так, разрываясь между делами и Таис, я снова упустил нечто важное.

А потом наступило новолуние.

Тая

Сегодня даже Луна спряталась, оставляя меня в кромешной темноте. Впрочем, это не помогло – заснуть, даже задремать, у меня снова не получилось, и потому я просто лежала на своей половине кровати, прижатая к горячему, мускулистому телу Этьена.