Они могут все - Сергей Зверев

Поскольку никто, кроме него самого, на шутку не отреагировал, Злой поспешил замять ее:

– Ладно, не дуйтесь. Я вас развеселить хотел, только и всего. Не хочешь ехать – не надо. Оставайся. Думаю, доктор только рад будет помощнице, тем более такой ловкой и грамотной. И красивой. Правда, Док?

Новиков не ответил, все еще хмурясь.

– А сюда посторонних медиков приводить есть необходимость? – осторожно поинтересовался Злой. – Только без обид, хорошо? Я просто на всякий случай спрашиваю. Не хотелось, чтобы чужаки тут крутились…

– Я в порядке, – оборвал Злого Новиков. – Ты сам видел – рана пустячная, заживет. Я уже полностью готов службу нести. Так командиру и доложи. Юлю везти никуда не надо, я ей помогу… если она, конечно, захочет этого.

– Вот и славно! Удачи вам! – обрадовался спецназовец и скрылся в ночи. Для него это был идеальный вариант решения вопроса.

Владимир, обиженно уйдя в себя, принялся рыться в укладках. Девушка так и осталась стоять в дальнем углу палатки. Вокруг установилась тишина, нарушаемая лишь стрекотом насекомых да весенним пением лягушек.

– Мне некуда идти, – неожиданно прошептала недавняя пленница. В уголках ее «разукрашенных» глаз заблестели слезинки. – Теперь некуда.

Врач продолжал сопеть, делая вид, что очень занят. Хоть в душе от жалости и заскребли кошки, он не проронил ни слова. Только мельком, чтобы не заметила Юлия, глянул в ее сторону. Приметил покатившиеся по щекам слезы и не выдержал:

– А раньше? Раньше было куда идти? Родные, друзья, знакомые… Что с ними случилось?

Девушка молча принялась глотать слезы. Врач пожал плечами, тут же скривив физиономию: он чуть не забыл про подарок киргизского омоновца – дырку в боку. Снова принялся копошиться в медикаментах.

Пленница горько усмехнулась:

– Друзья… их, наверное, и не было никогда. Обо мне никто не вспомнил после того, как я пропала. Ни от кого помощи не было. А семья… Семью я убила. Сама. Дура.

– Ну-ну, – Владимир отвлекся от своих дел и укоризненно покачал головой. – Не стоит так говорить. Что значит убила?

– То и значит.

Новикову стало малость не по себе – если верить ее словам, то он проникся симпатией к уголовнице! Убийце! Бред. Не может такого быть. Оторопев от жутких предположений, молодой человек уточнил:

– Что, прямо так взяла и… всех?

Тут же понял, что глупее вопрос сложно было придумать. Смутился и постарался смягчить ситуацию. Вышло еще хуже.

– Не хочешь, не отвечай. А из-за чего все?

Юлия отвернулась куда-то в сторону, голос ее звучал глухо и низко:

– Из-за любви.

Ответ поставил Новикова в тупик. Что-то еще уточнять расхотелось. Нет, дикое любопытство распирало, конечно: он совсем не отказался бы знать мотив и другие детали. Но стало как-то тошно. Видимо, Владимир построил в своей голове идеальный образ новой знакомой, и разочаровываться в своих представлениях о ней было очень нелегко.

– Понятно, – произнес он, чтобы хоть как-то завершить разговор.

Реакция бывшей невольницы оказалась непредсказуемой.

– Что понятно? – почти закричала она. – Что вам всем понятно? Что вы вообще можете понять?

И заплакала. Горько и безутешно. Как уже долго не могла себе позволить – в плену особо не пожалишься. Некому, да и больно – за каждое не санкционированное хозяевами действие наказание следовало незамедлительно и было жестоким.

Доктор растерянно тронул ее за рукав. Девушка подалась вперед и, вцепившись в его одежду, принялась рыдать, поливая солеными водами военную форму. Владимир приобнял ее одной рукой, инстинктивно, чтобы уменьшить амплитуду содроганий женского тела, которые воздействовали на заштопанный бок не самым приятным образом. Юлия же в ответ еще сильнее прижалась к нему, обхватив на удивление сильными руками его торс. Глаза Новикова полезли из орбит, в них засверкали бенгальские огни. Едва сдержавшись, чтобы не застонать, парень стиснул зубы, закусив при этом губу. Почувствовал во рту солоноватый привкус собственной крови.

– Я не знаю, что это было! И не понимаю! – уткнувшись в отворот камуфляжа, принялась подвывать Юлия. Слезы лились ручьями, в носу хлюпало, и бессвязных слов почти не разобрать. – Встретила его, и все!.. Все кувырком, вся жизнь!.. И муж, и работа – все к черту! Только бы с ним! Только бы его видеть… Пусть лишь иногда… а он… пользовался… Ду-у-у-ра я безмозглая!!!

– Ну, все… ну, хватит… – пробовал увещевать Владимир. Да только без толку. Понадобилось целых минут пятнадцать, чтобы усмирить разошедшуюся девушку.

Уже оторвавшись от импровизированной жилетки, Юлия все еще продолжала всхлипывать:

– Не-ет, он хороший. Сережа замечательный, он бы меня не дал в обиду и обязательно пришел за мной. Просто у него не было другого выхода…

– Верю. Верю! – достучаться до залитого слезами создания было не так просто. – Конечно, не было. И он обязательно за тобой приедет, как только мы сообщим, что ты здесь. Давай успокоимся и подумаем, как это сделать.

18. Пригород Бишкека

Петля из узкого кожаного ремня, продернутого в литую пряжку, все туже сжималась вокруг морщинистой шеи. Лицо старика постепенно приобретало синюшно-багровый оттенок. Связанные веревками руки и ноги судорожно задергались.

– Полегче, Санджар, – бородатый киргиз с отвращением махнул рукой в сторону задыхавшегося хозяина дома. – Пока не торопись, а то он ласты склеит, и мы ничего от него не узнаем!

Стоявший позади привязанного к стулу Семеныча с явным неудовольствием расслабил удавку.

Кровь веселей побежала по сосудам к мозгу, и воздух со свистом ворвался в легкие. Старик закашлял. Натужно и долго, напрягаясь всем телом, вздувая и без того выступившие на лице вены. Мутный полуживой взгляд медленно приобретал осмысленное выражение. Бандит резко дернул за петлю, чуть не свалив Семеныча на пол:

– Ну!

Дед на рывок никак не отреагировал, лишь начал крутить головой, пытаясь ослабить давление ремня. Истязания сделали свое дело – он «потерялся» во времени и пространстве и теперь просто дышал, наслаждаясь воздухом.

Ждать, пока он полностью придет в себя, мучителям было некогда: почти не замахиваясь, один из бандитов саданул Семеныча по печени. Кашель прекратился – пожилой человек снова потерял сознание, вызвав бурю негодования у живодеров: вместо экономии времени они сами необдуманно затянули допрос.

– Эй, кто-нибудь! – заорал главарь. – Воды принесите! В рожу ему плесните, чтоб очнулся, зараза!

Долговязый Санджар тупо глядел на босса. Идти на кухню он не мог – караулить несговорчивого хозяина стало бы некому.

Еще один из бандитов тихо стонал на тахте, вцепившись в промокшую кровью штанину, наспех обернутую бинтом из автомобильной аптечки. Из развороченной дробью коленки медленно сочилась багровая жижа. Ему за водой отправляться тоже было не с руки.

Бородач плюнул на ковер, поняв, что его приказ выполнен не будет: остальные «бойцы» его не слышали – были заняты обыском, разбрелись по дому, переворачивая и круша старенькую мебель, расколачивая посуду, раскидывая по полу вещи. Потеряв терпение, человек в плаще жестом указал на пленника:

– Ну, давай, Санджар! Сделай что-нибудь! Мы же не будем здесь до утра сидеть. Расшевели его!

– Эй, ты! Приходи в себя, старый хрен! – хлестанул по щекам Семеныча длиннорукий. – А ну, просыпайся, дед. Слышишь? Где пацан? Где диск?

Хозяин дома, связанный по рукам и ногам, слегка приоткрыл веки и беззвучно зашевелил разбитыми в кровь губами.

– Что? – прямо в ухо ему заорал изувер, обрадованный неожиданной эффективностью своих действий. – Я не слышу!

Поскольку ответа так и не последовало, бородач пальцем ткнул в удавку:

– Отпусти немного! Ты же видишь, эта сука слова сказать не может.

– Ну, ты! – завопил подручный, немного ослабив хватку и обдавая старика брызгами слюны. Схватив связанного мужичка, опять встряхнул его, словно грушу. – Ну! Где мальчишка? Где он, я тебя спрашиваю! По-хорошему говори! Мое терпение на исходе!

Семеныч снова откашлялся. Попытался сфокусировать взгляд на орущем ублюдке. Не вышло. Затекшее, измученное тело не слушалось.

– Не знаю никакого мальчишки, – просипел он, пересилив себя, пуская из разбитых губ тонкую струйку крови. – На днях… какого-то киргизенка видел… через забор хотел перелезть… но куда он дальше убежал – не знаю я… А в доме… я же говорил, один живу.

– Не ври, сволочь! – не выдержал главный из захватчиков. – Один живешь? Я что, слепой, по-твоему? А вот это что за бабские шмотки? Сам наряжаешься, педераст старый?

Все эти выкрики подкреплялись звонкими оплеухами. Одна за другой, они ложились на щеки старика. Голова болталась, как у тряпичной куклы. Семеныч вздрагивал. Но откровенничать с извергами не хотел.