Лучшее место на Земле - Иар Эльтеррус

Ит вскоре перестал удивляться этой странной московской «зиме», с облетевшими на пару месяцев деревьями и с не менее удивительным, чем сама зима, Новым годом, на который всем аспирантским этажом сначала наряжали худосочную пыльную пальму, а потом праздновали, выставив в коридоре столы с нехитрой снедью. Это было забавно, весело и вызывало какие-то непонятные чувства – недоумение и умиление одновременно.

Изредка они заходили к Ольшанской, но Ита она из своей квартиры гнала нещадно.

«У меня очень пыльно, – предупредила она, когда они зашли в первый раз. – Очень пыльно. С пневмонией лучше ко мне не ходить».

То, что будет пыльно, они уже поняли, но когда увидели, что творится у Ольшанской дома, оторопели – такого они не ожидали. Вся квартира, точно такая же крошечная, как и у них, была от пола до потолка завалена книгами, картами, какими-то схемами, журналами… Повсюду лежали кипы бумаг, кроки, расчеты. Свободного пространства в квартире не оказалось вообще, если не считать подоконника на кухне, сиротливой табуретки да дивана, отгороженного старой шаткой китайской ширмой.

– Да, Берта, это серьезно, – со смехом сказал тогда Скрипач. – Жаль, что у нас нет столько времени. Мы бы свою квартиру точно так же уделали.

В принципе они уже двигались в нужном направлении – книг с каждым днем становилось все больше, они уже погребли под собой вторую кровать, подоконник и письменный стол. От окончательного захламления удерживало лишь то, что Ит болел и, увы, ему в подобном помещении находиться было просто нельзя.

Пневмония трепала его долго, антибиотики пришлось менять три раза, пока не подобрали те, что начали действовать. Приступы тоже стали приходить чаще – видимо, сказывалось то, что Ит из-за постоянной температуры и слабости был вынужден большую часть суток лежать. Роберта, впервые увидев, что с ним, испугалась и предложила вызвать «Скорую», Скрипач, конечно, отказался, быстро снял приступ сам, а потом, поймав Ольшанскую после заседания кафедры, объяснил ей, что, по сути дела, единственный способ по-настоящему помочь им двоим – это продолжать работу, которую она делает. Тут его не вылечат. Он хорошо держится и продержится еще какое-то время, но помочь ему возможно только дома, а без ее разработок вернуться шансов нет. Ольшанская вроде бы все поняла, но попросила на всякий случай не запирать на ночь дверь в квартиру – чтобы она, если понадобится, могла войти или позвать на помощь. Скрипач объяснил, что они и так не закрывают…

С наступлением весны, однако, все пошло на лад. Ит практически выздоровел. Кашель прошел, слабость тоже канула в небытие, приступы почти прекратились, и с каждым днем он чувствовал себя все лучше. Скрипач, посмотрев на это дело, предложил начать тренироваться, и Ит этому предложению очень обрадовался – тело стосковалось по движению, по нагрузке.

Сначала стали потихоньку бегать, постепенно наращивая темп и расстояние. Потом – нашли несколько тихих мест, в которых можно было заниматься более серьезными вещами, типа простейших спаррингов. Дальше – больше. Пару-тройку ночей в неделю они стали отводить под тренировки иного толка, уже профессиональные – и хорошо, что никто не увидел, что они творили, пренебрегая какой бы то ни было страховкой, на стене высотки, погруженной в тень. Маловероятно, что кого-то обрадовало бы зрелище падающей вдоль отвесной стены человеческой фигуры, которая в какой-то момент непостижимым образом останавливалась там, где, казалось, не было ни единого выступа, за который можно как-то зацепиться, или другой фигуры, стоящей не просто на руках, нет, на пальцах на самом краю крыши…

До формы было, конечно, еще очень далеко, но некое подобие уже присутствовало. Тот же ускоренный режим теперь не вызывал никаких проблем, те же личины снимались запросто, без напряжения, а трое суток «на щелчке» воспринимались как нечто само собой разумеющееся, а не как сверхнагрузка, после которой нужно потом сутки отлеживаться.

Сложнее всего пришлось с Федором Васильевичем. В первый месяц, самый тяжелый, когда работа только началась, а Ит разболелся не на шутку, Федор Васильевич часто высказывал недовольство всем подряд. И тем, что они сошлись с Ольшанской, и тем, что Ит, вместо того чтобы лечь в больницу, целыми днями читает, и тем, что Скрипач, вместо того чтобы поработать с его группой, до сих пор занимается проектами для Ространса и Минздрава. Однако позже все тоже утряслось и стало налаживаться. Несколько вечеров ушло на то, чтобы убедить Томанова, что проект Ольшанской – не ересь и не околонаучный бред, потом почти месяц разбирали выкладки, и в результате, к вящему удивлению Роберты, ее группа вдруг получила первую порцию финансирования, да еще и три продовольственных заказа в придачу. Скрипач подсуетился, сходил тихонечко к нужным людям – и Роберта впервые в жизни поехала в командировку вместе с группой, снимать с трех расположенных вокруг Москвы точек частотные характеристики. Откуда-то выплыло новое оборудование, которое получила группа, потом снова пришли деньги – и уже в большем количестве, чем в первый раз. Ит и Скрипач понимающе пересмеивались, глядя на ее удивление. Что греха таить, они, конечно, приложили к этому руку, а дальше все пошло само собой, уже практически без их помощи. Роберта расцвела – приосанилась, стала чаще и свободнее улыбаться и даже попробовала как-то привести в порядок свою квартирку, вот только времени для этого у нее теперь совершенно не оставалось.

Практически сразу после того, как появилось финансирование и ресурсы, у группы Ольшанской, по словам Федора Васильевича, «пошел результат». На конференцию во Францию ее, конечно, не пригласили, но Федор Васильевич привез ей с этой конференции дополнительные материалы, которые, после проверки, подтвердили еще одну часть ее выкладок.

Наступило лето. И вместе с ним предстоял новый виток работы, который, собственно, подразумевался изначально.

От теории следовало потихоньку переходить к практике.

08

Москва – Домодедово

Гость

Выходить пришлось в пять утра, иначе к десяти можно было не успеть – поговаривали, что на малом шлюзе снова какие-то проблемы. Получилась этакая маленькая экспедиция – три катера, одиннадцать человек, куча приборов и оборудования. Ольшанская и двое ее сотрудников – бессловесный Миша и робкая хорошенькая Олеся – отправились в путь на маленьком старом катерке, взятом напрокат; Федор Васильевич, Скрипач, Ит и Данил с Ванечкой шли, разумеется, на «Ватерфорде», а последний катер, принадлежавший Александру Конашу, вез своего хозяина, врача-кардиолога, его закадычного приятеля, и приглашенного со стороны нейрохирурга, которому за этот «эксперимент» был обещан солидный куш в виде путевки в ведомственный санаторий института.

Оборудование загрузили с причала на Яузе, сонно, до дрожи, зевая и ежась по утренней прохладной сырости, поднимающейся от воды. Затем сели в лодки сами и отправились. На шлюзе, как и предполагали, проторчали почти полтора часа, там заедала внутренняя створка, пришлось ждать, пока ее отклинят. В восемь были уже на Пахре, и стало понятно, что все в порядке, успеть получилось и можно слегка расслабиться.

Федор Васильевич сначала долго от этого мероприятия уклонялся. Почти две недели за ним хвостами ходили то Ит, то Скрипач, то Ольшанская. График, который они пытались подсунуть ему под нос, был, по сути дела, опровержением главной его идеи – о спонтанности появления гостей на этой точке. Согласно графику выходило, что на деле никакой спонтанности не было, а была четкая закономерность, парабола, спорить с существованием которой было чем дальше, тем труднее. Выведенная Ольшанской кривая доказывала то, что Федор Васильевич упорно не хотел видеть, – все зафиксированные на точке появления гостей ложились в эту кривую, как серебряные ложки в бархатную коробочку. В конце концов он сдался, но при этом заявил, что, если ничего не получится и гость не появится, пусть пеняют на себя. Все согласились пенять, на том и порешили.

Ит со Скрипачом примостились на корме «Ватерфорда». Настроение у них испортилось с самого утра – оба понимали, что придется сегодня увидеть и в чем участвовать, но выхода не было. Предполагалось сделать следующее: «встретить» гостя в момент выхода, попробовать оказать ему помощь и… поговорить, если получится. В том, что гость обречен заранее, они уже не сомневались – после увиденного в Центральном парке и после разведки, которую провел Скрипач, оба поняли, что любой Контролирующий, попавший сюда, выжить шансов не имеет, помочь ему не представляется возможным.

Но при этом…

– Мы облегчим ему мучения, в крайнем случае. – Ит мрачно смотрел на воду, низкой волной вырывающуюся из-под борта катера. – То, через что я прошел… Рыжий, я врагу этого не пожелаю. Хотя бы потому, что это страшно. Это действительно страшно, поверь.