Завтрак для чемпионов, или Прощай, черный понедельник - Курт Воннегут

Вел санитарную машину Эдди Кэй — чернокожий юноша, который был прямым потомком Фрэнсиса Скотта Кэя, белого патриота-американца, автора национального гимна. Эдди знал, что он — потомок Кэя. Он мог перечислить больше шестисот своих предков и о каждом рассказать какой-нибудь анекдот. Среди его предков были африканцы, индейцы и белые люди.

Эдди, к примеру, знал, что с материнской стороны его предки когда-то были владельцами фермы и на их земле была открыта Пещера святого чуда. Он знал, что его предки называли эту ферму «Синей птицей».

Кстати, вот по какой причине в больнице служило столько молодых врачей-иностранцев. В стране на всех больных не хватало врачей, но зато денег было ужасно много. Вот правительство и выписывало врачей из тех стран, где денег было совсем мало.

Эдди Кэй знал так много о своих предках, потому что в его семье черные сделали то, что и до сих пор делают в Африке многие африканские семьи: какому-нибудь молодому представителю каждого поколения вменяется в обязанность учить наизусть всю предыдущую историю своего рода. Уже с шестилетнего возраста Эдди стал запоминать имена и биографии своих предков как с отцовской, так и с материнской стороны. И сидя за рулем кареты «скорой помощи», глядя сквозь ветровое стекло, он сам чувствовал себя как бы каретой, а глаза свои — ветровыми стеклами: теперь сквозь него на мир глядят его предки — конечно, если им это угодно.

Фрэнсис Скотт Кэй был только одним из тысячи тысяч предков Эдди. И на тот случай, ежели Фрэнсис Скотт Кэй сейчас, быть может, смотрит его глазами — какими же теперь стали Соединенные Штаты Америки, Эдди поглядел на американский флажок, прилепленный к ветровому стеклу, и тихо сказал:

— Развевается, брат, по-прежнему.

Оттого, что для Эдди Кэя все прошлое было наполнено жизнью, его собственная жизнь стала куда полнее, чем, скажем, жизнь Двейна, или моя жизнь, или жизнь Килгора Траута, да и вообще жизнь любого из граждан Мидлэнд-Сити в этот день. Не было у нас ощущения, что кто-то смотрит нашими глазами, действует нашими руками. Мы даже не знали, кто были наши прадеды и прабабки. Эдди Кэй плыл по людской реке от сегодняшнего дня в глубь веков. А мы с Двейном Гувером и Килгором Траутом лежали камешками на берегу.

И оттого, что Эдди Кэй так много помнил наизусть, он умел глубоко и наполненно сочувствовать и Двейну Гуверу, и доктору Сиприану Уквенде. Двейн был из той семьи, которой досталась ферма «Синяя птица». Уквенде был из племени индаро, и его предки поймали на западном берегу Африки предка Эдди по имени Оджумва. И эти индаро продали или обменяли предка Эдди на мушкет у британских работорговцев, и те отвезли его на корабле под названием «Скайларк» в Чарлстон, в Южной Каролине, где его продали с аукциона как самодвижущуюся, саморегулирующуюся сельскохозяйственную машину.

И так далее.

Двейна Гувера втащили в «Марту» через двойные дверцы и поместили сзади, поблизости от мотора. Эдди Кэй сидел за рулем и смотрел на все происходившее в зеркальце. Двейн был так крепко спеленат в смирительную рубашку, что его отражение показалось Эдди похожим на большой забинтованный палец на чьей-то руке.

Двейн не чувствовал тесноты рубахи. Ему казалось, что он сейчас на той девственной планете, о которой ему рассказал в своей книге Килгор Траут. Даже когда Сиприан Уквенде и Кашдрар Майазма уложили его плашмя на койку, ему казалось, что он стоит на ногах. Книга ему рассказала, что он окунулся в ледяную воду на девственной планете и что он постоянно выкрикивает какие-то неожиданные фразы, выскакивая из ледяной воды. Создатель вселенной старается предугадать, что сейчас прокричит Двейн, но Двейн каждый раз одурачивает его.

Вот что выкрикнул Двейн в карете «скорой помощи»: «Прощай, черный понедельник!» А потом он решил, что прошел еще один день на девственной планете, и снова закричал. «Тише воды, ниже травы!» — заорал он во все горло.

Килгор Траут, хоть и раненый, пришел сам. Он мог без помощи взобраться в «Марту» и занять место подальше от серьезно раненных. Он схватил Двейна Гувера, когда тот вытащил Франсину Пефко из конторы на тротуар. Двейн хотел избить ее при всех: скверные вещества в его организме внушили ему, что она заслуживает хорошей взбучки.

Двейн еще в помещении конторы успел выбить ей зуб и сломать три ребра. Когда он вытащил ее на улицу, там уже столпились люди — они вышли из коктейль-бара и кухни гостиницы «Отдых туриста».

— Вот лучшая в штате машина для любовных делишек! — объявил Двейн толпе. — Только заведи ее, она тебя так ублаготворит, что небу станет жарко, да еще скажет «я тебя люблю» и не замолчит, пока ей не купишь лицензию на забегаловку, — хочет продавать жареную курятину, приготовленную по рецепту полковника Сандерса из Кентукки.

Он все еще плел чепуху, когда Траут схватил его сзади.

Указательный палец правой руки Траута каким-то образом ткнулся в рот Двейну, и Двейн откусил кончик пальца. Тут Двейн выпустил из рук Франсину, и она упала на асфальт. Она была без сознания. Двейн ее искалечил сильнее всех. А сам он рысцой пробежал к бетонному руслу речки у автострады и выплюнул кусочек Килгора Траута в Сахарную речку.

Килгор Траут решил не ложиться на койку в «Марте». Он сел в кожаное кресло позади Эдди Кэя. Кэй спросил его, что с ним случилось, и Траут поднял правую руку, завязанную окровавленным платком, — вид у руки был такой:

— Слово сболтнули — корабли потонули! — заорал Двейн.

За последние три четверти часа он причинил много зла ни в чем не повинным людям. Но он пощадил хотя бы Вейна Гублера. И Вейн снова околачивался среди подержанных машин. Он поднял браслет, который я нарочно бросил туда, чтоб он его нашел.

Что же касается меня, то я держался на почтительном расстоянии от всей этой заварухи, хотя я сам создал и Двейна, и его буйство, и весь город, и небо над ним, и землю под ногами. И все же я пострадал — разбил стекло на часах и, как выяснилось немного позже, сломал палец на ноге. Какой-то человек отскочил назад, сторонясь Двейна. И хотя я сам создал и его, он разбил мне стекло на часах и сломал палец.

Не такая это книжка, в которой каждый в конце концов получает по заслугам. Только один человек заслужил побои от Двейна, потому что он был плохой человек. Это был Дон Бридлав. А Бридлав был тот белый газовщик, который изнасиловал Патти Кин, официантку из закусочной Двейна «Бургер-Шеф»: это произошло на стоянке автомашин около спортивного клуба имени Джорджа Хикмена Бэннистера после матча, в котором университет «Арахис» побил «Невинножертвенную школу» в районных состязаниях средних школ по баскетболу.

Дон Бридлав находился в кухне гостиницы, когда Двейн сорвался с цепи. Дон чинил газовую плиту.

Он вышел на минутку — подышать свежим воздухом, и Двейн подскочил к нему. Двейн только что выплюнул кусочек пальца Килгора Траута в Сахарную речку. Дон и Двейн были давно знакомы, так как Двейн продал Дону новый «понтиак» модели «Вентура», про который Дон говорил, что это «лимон». «Лимоном» называли автомобиль, который плохо работал, а чинить его никто не брался.

По правде говоря, Двейн потерял немало денег, заменяя части и приводя в порядок эту машину, чтобы утихомирить Бридлава. Но Бридлав был безутешен. В конце концов он нарисовал ярко-желтой краской на крышке багажника и на обеих дверцах такой рисунок:

А машина, кстати говоря, была испорчена вот чем: соседский мальчишка налил кленового сиропа в бензобак машины Бридлава. Кленовый сироп был такой сластью, которую добывали из крови деревьев.

И вот Двейн Гувер протянул правую руку Бридлаву, а тот, не подумав, взял эту руку в свою. Они сцепились вот так:

Рукопожатие было символом дружбы между людьми. Считалось, кроме того, что по рукопожатию можно определить характер человека. Двейн и Бридлав обменялись сухим и жестким рукопожатием.

Двейн крепко сжал руку Бридлава правой рукой и улыбнулся, словно говоря: «Кто старое помянет…» А потом сложил левую руку во что-то вроде кружки и краем этой кружки врезал Дону по уху.

Таким образом, Дон тоже попал в карету «скорой помощи» — он тоже сидел, как и Килгор Траут. Франсина лежала без сознания, но стонала. Беатриса Кидслер тоже лежала, хотя могла бы сидеть. У нее была сломана челюсть. И Кролик Гувер лежал: лицо у него стало неузнаваемым, даже вообще непохожим на человеческое лицо. Сиприан Уквенде сделал ему укол морфия.

В карете «скорой помощи» ехали еще пять жертв Двейна: одна белая женщина, двое белых мужчин и двое черных мужчин. Трое белых вообще никогда не бывали в Мидлэнд-Сити. Они приехали втроем из города Эри, штат Пенсильвания, поглядеть на Великий каньон — самую большую трещину на планете. Им хотелось заглянуть в эту трещину, но не пришлось. Двейн Гувер напал на них, когда они вышли из своей машины и собирались зайти в бар новой гостиницы «Отдых туриста».