Обладать и принадлежать - Рената Литвинова

– Вы не болтайте рюмкой-то… Она стоять должна, что тут такого?..

За столом завязался разговор, который привел к тому, что Аля осталась у себя в комнате, а крестная, как и хотела, увела мать для примирительной и ознакомительной беседы, составив в своей голове ряд тем, на которые они поговорят.

Оставшись одна, Аля закрылась и стала переодеваться в домашнее. Сняв кофту, она увидела и вспомнила про крест, купленный ею в церкви, и поглядела в зеркало, как он смотрится на ней. Ей было жалко снимать, но и носить его она не могла.

На руке она рассмотрела, как грубо сделан крест, и он показался ей чересчур толстым, но все равно она не могла его оставить где-нибудь в ящике стола. Она положила его в сумку, в отсек, куда прятала важные бумаги, чтобы никто не заметил на работе. И чтобы также оправдаться перед Богом (непонятным, с сегодняшнего дня появившимся в ее жизни), она произнесла про себя: «Я ношу сумку с собой везде, на работу, а больше никуда и не хожу, так что он всегда будет со мной».

Она нагрела чайник и стала ожидать всех к чаю. Никто не возвращался, и Аля легла на диван у окна. Она не выспалась и быстро задремала. И тут же ей приснился, верно, под влиянием церкви, бородатый мужик в овчинной коричневой и ободранной шубе, с очень грозным лицом. Лет ему было сорок. Он стоял у кирпичной стены и глядел в упор. И вдруг, ничего не говоря, он взлетел метра на два от земли и повис в воздухе. Аля ахнула. Мужик висел, раздвинув руки и распластав подол шубы, как на воде. Он висел лицом, ладонями, животом вниз и опять же в упор смотрел и хмурился. Всю его фигуру колыхал ветер, шевелил бороду и челку на лбу.

В это время беседа двух женщин приближалась к самой кульминации. Старуха посадила Галю напротив – на маленький полированный табурет. «Ну, если она со мной так хочет поговорить…» – думала она, тут же проникнув в замысел Гали. Сама она села в свою провалившуюся кровать на одеяло. Мать упиралась двумя крепкими и полными руками в края кровати, не шевелилась, а только гневно подергивала плечами.

– Ну вот, оглядитесь, как я тут живу, – начала она несколько плаксивым голосом. – Вы чувствуете, как дует от балкона, самая холодная комната! – сказала она, изобразив крайнее чувство неприкаянности на лице.

Галя огляделась. Комната была узкая и темная оттого, что громоздкая старая мебель была расставлена в ней неправильно и только загромождала ее.

На полу была постелена ярко-зеленая с красными полосками ковровая дорожка. Стояли тумбочка со старым телевизором, большой многостворчатый шкаф, старая радиола, вторая кровать – мужа; фотографический портрет мужа был прислонен к стене у кровати. На столике лежали газеты и тетрадки.

– Хожу на кухню греться, там можно и чай попить; но когда нет Али. Она раздражается и кричит на меня, на старую мать! А сколько я для нее сделала. И ведь все, что есть у нее, это я дала! Только вы ей ничего не говорите.

– Я не скажу, – сказала Галя, более того, она тут же проговорилась: – Мы сегодня с ней ходили в церковь, креститься, и я думаю, ваши отношения поменяются. И вы тоже должны быть сдержаннее… – Сказав это, Галя испугалась, но тут же, посмотрев на мать, поняла, что нельзя не сказать. Что она – хочет добра. И что Галя тоже хочет добра. Так что все правильно.

– Покрестилась? – вдруг нахмурившись, спросила мать. – Зачем? А вдруг кто узнает!

Галя твердо:

– Ну и что.

Да ну вас! – махнула старуха с этаким пренебрежением. – Это, конечно, вы придумали? – Она тут же разгадала в Гале верующую, но даже не задумалась о том, что обижает ее. – Господи, и чем же они занимаются?!

Галя сделала крайне оскорбленное лицо и хотела что-то сказать, но старуха перебила ее громким голосом:

– Вот послушайте меня…

– Нет, – возразила Галя, – вы должны сначала понять…

– Вот вы послушайте меня, – перебивая, начала мать, – с Алей я уже все поняла. Вы ей не нужны. – Здесь Галя замерла. – Ей никто не нужен уже. Вот у нее никого нет и ей не надо. Она такая же, как ее отец, тяжелый характер, несостоявшаяся, должности никакой не занимает. Послушайтесь меня, бросьте!.. Все от нее шарахаются, даже сын ушел!

– А что же с ней будет, если я ее брошу, кому она тогда будет нужна! – Галя задрожала, принимая на себя такую миссию.

– Да заболеет и умрет, – просто сказала мать.

Галя всего-навсего думала, что без нее Але будет очень плохо и одиноко. Она вздрогнула:

– Да что же вы такое говорите?

– А вот увидите, все будет так. Она слабая.

– Да как же я, зная это, могу ее оставить? Как я буду жить потом после этого… если все случится… как вы говорите? – стараясь укорить и призвать к состраданию, спросила Галя.

– А что, вы лучше о себе думайте, вот как сын ее! Да зачем вам это надо, уж берегите себя. У вас не лучше… И вы так же забудете свою вину. Все забывается. Вы понимаете. Человек как бы со временем черствеет, что ли. Он становится жестокий. – Она произнесла все это мягко и с сожалением. – Так что живите, как вам удобнее. Это и будет лучший поступок. Это я вам говорю, потому что хочу вам добра.

– Да нет! Как же я смогу потом почерстветь?.. После всего.

– Вот мне муж часто снится… Уже несколько раз приходил ко мне, – очень спокойно сказала мать, подняв блестящие глазки к потолку.

–Ну?

– Ничего не говорит. Приходит, и все.

– Куда приходит?

– Ну вот ко мне в комнату. Я сплю, смотрю, дверь открывается, и он входит и молчит. И хотела бы с ним поговорить, но так разволнуюсь, что просыпаюсь и ничего не успеваю.

– Ну и как он выглядит? – спросила Галя.

– Хорошо выглядит. Побрит, молодой, в хорошем костюме. Они помолчали. Мать сказала, перейдя на плаксивый панический тон:

– Вот кому сказать! Как дочь относится ко мне, хуже, чем к собаке; когда она здесь, я выйти никуда не могу!.. Она даже этому Анрику подносит чай, а матери жалеет. А Анри натуральный идиот, самый настоящий идиот! Не успеет в дом зайти, дверь закрыть, сразу же ему чай подавай, а от меня она всю еду прячет. Пред вами ей неудобно вид показывать, а так мы питаемся отдельно. Я даже и не знала, что она вдруг меня позовет. – Мать пожала плечами и заулыбалась.

ЧАСТЬ 3

Возвращение к первой подруге, Елене.

Сцена за занавеской

Женщины поднимались в лифте. Аля была одета совсем небрежно, а в ее раскрывшейся сумочке Лена увидела ломтик ссохшегося лимона между страницами книги. Аля любила пить чай обязательно с лимоном, и, когда он у нее был, она возила его с собой, даже по половинкам. Лена покачала головой, оглядела ее и спросила:

– Что же ты никак не приоденешься? Все хуже и хуже. – Она пошевелила пальцами в карманах своего пальто.

Аля вздохнула, придумывая ответ:

– Нет средств, – сказала она и посмотрела в потолок, потому что знала, что иногда ее взгляд почему-то вызывает сочувствие.

– Понятно. – Лена взяла ее за руку выше локтя и вывела из лифта.

Лена включила свет в маленьком коридорчике. Сразу со всех сторон прямо в лицо полетели мухи. Это были редкостные зимние мухи, расплодившиеся в квартире от тепла и духоты. Лена сняла с себя короткую шинель и увидела, что Аля не раздевается и думает о чем-то нехорошем.

– Что стоишь? – Лена толкнула ее. Аля сняла перчатки, погляделась в овальное зеркало, повешенное очень высоко, не для ее роста, сняла пальто, не вешая.

– Идем, – сказала Лена, взяв его у Али из рук, и, вся подавшись вперед, пошла в темную комнату. Аля старалась идти не за ней, а по стенке, вернее в темноте. Достигнув штор, плотных на ощупь, края покрывали пол, Лена отогнула их, уложила, утрамбовала на подоконнике пальто и позвала за занавеску Алю. Они присели, уперевшись носками в пол.

– Я скажу, оставь меня. Оставь, пожалуйста. Замолчи, не подходи ко мне, можешь со мной не разговаривать… – шепотом сказала Аля, схватившись за шею.

– Что такое? – переспросила Лена.

– Это я скажу… матери, а потом сделаю паузу и продолжу, глядя ей прямо в глаза, хотя это так бессмысленно, потому что она… такая примитивная, состоит из одних хитростей, но жизнь-то она мне попортила. Я скажу, не мучь меня… – Аля повернула к ней свое худое личико и опять задумалась, не кончив фразы.

Через некоторое время она опять прошептала:

– А ты слышишь, что-то пищит? Слышишь?

Лена приглядывалась.

– Это часы, – сказала она. – На столе. Они перестали ходить, но начали вот так… – Лена опять с трудом подбирала слова, при этом не делая жестов, не меняя напряженного выражения лица и неудобной позы. – Их надо встряхнуть, – заключила она, но для этого надо было выходить из-за занавески; осторожность и волнение охватили Лену, и она осталась тихо стоять рядом с подругой. Но теперь ее стал мучить писк, о котором напомнила Аля.

Вдруг в прихожей что-то грохнуло, сквозь дырки занавесей они увидели желтый свет, и обе женщины схватились друг за друга, как бы боясь, чтобы одна из них не выбежала наружу. И вскоре стало– отчетливо слышно, что там кто-то не один. Ударились об пол упавшие сапоги, и разговорчивая Аля подивилась, что все это проделывалось без единого звука, молча, как-то тайно.