Клуб непобежденных - Лиза Гарднер

Дэвид Прайс всегда не выносил скуки.

Маленькая выходка психопата.

Дэвид и до этого не раз писал ему, в основном на его старый адрес в Крэнстоне, где Гриффин жил еще год после большой катастрофы. Наверное, ему следовало продать дом с молотка сразу же после того, как он взял отпуск по болезни, но кто бы согласился купить дом, расположенный рядом с тем, где Добряк зверски замучил десять детей? Кто бы купил дом тупого, никудышного полицейского, который жил бок о бок с жестоким преступником и ни разу ничего не заподозрил?

С тем самым Дэвидом Прайсом, который имел обыкновение запросто заглядывать к своим соседям Роуну и Синди и даже косил им газон, когда те были слишком заняты. Невысокий, похожий на мальчишку и по-мальчишески открытый и веселый, он выглядел лет на семнадцать, хотя ему было уже тридцать восемь. Он с большим трудом мог поднять пудовый мешок с грунтом для пересадки, но как Бог разбирался в электропроводке. Легкий в общении, приветливый, дружелюбный, всегда готовый помочь — словом, отличный сосед. Дэвид Прайс помогал Гриффину прокладывать трубы для орошения участка, наладил освещение над кухонной раковиной, когда жужжание неисправной проводки сводило Синди с ума, и любил зайти по-свойски, угоститься жаренными на решетке гамбургерами и попить пива. У Дэвида Прайса не было своей семьи, и за те три года, что они прожили рядом, он каким-то образом стал частью их семьи.

Когда Синди впервые узнала, что у нее рак — это было через два дня после того, как Гриффину поручили вести дело Добряка, — она сама рассказала Дэвиду о своем заболевании. У Роуна сейчас важная работа, пояснила она. Ему предстоит большая нагрузка. Для нее такое утешение, что Дэвид живет прямо дверь в дверь.

Дэвид плакал в ту ночь. Все они плакали. В маленькой семейной гостиной, которая по вкусу Синди была выкрашена в кремово-желтый цвет и украшена картинами с изображением летящих птиц. А потом Дэвид держал Синди за руку и обещал сделать для нее все, что потребуется. Они справятся с этой напастью! Они победят!

Через полгода Синди не стало.

А спустя еще пять месяцев Гриффин беседовал с маленькой девочкой, которой удалось убежать от человека, пытавшегося подловить ее на игровой площадке перед школой. Незнакомец уже околачивался там, когда Саммер Мэри Николас в первый раз вышла туда погулять и качалась на качелях, но едва он предложил покачать ее, она занервничала.

Его штаны, как она выразилась, «слишком топорщились». Маленькая девочка заметила у мужчины эрекцию.

Она бросилась бежать прямиком в школу, где нашла сторожа, прибирающего спортзал. И у того хватило здравого смысла вызвать полицию. К тому времени как Гриффин прибыл на место, мужчина, конечно, уже покинул детскую площадку, но семилетняя Саммер Мэри оказалась ребенком выдающихся способностей. Она без колебаний объявила, что человек выглядел точь-в-точь как мальчик из старого фильма «Назад в будущее». Ей очень нравился этот фильм, особенно тот уморительный профессор! Еще она сказала, что, когда вырастет, непременно заведет себе точно такую же машину с чудными дверями.

Гриффин уставился на малышку Саммер Мэри. И вот сквозь туман завладевшей им депрессии, сквозь скорбь, эмоциональное истощение и моральную опустошенность, вот уже несколько месяцев не позволявшие ему работать в полную силу, в памяти у него всплыла отчетливая картина: они с Синди и Дэвидом сидят на заднем крыльце в тот день, когда Дэвид впервые нанес им визит. Как Синди, смеясь, говорит:

— Послушайте, Дэйв, вам когда-нибудь говорили, что вы вылитый Майкл Дж. Фокс?

Дэвид, независимый подрядчик с гибким графиком работы. Дэвид, которого работа электротехника забрасывала в самые разные места по всему штату. Дэвид, чье хрупкое телосложение, мальчишеское лицо и беззаботная улыбка никак не ассоциировались с какой бы то ни было угрозой для ребенка. Во всяком случае, до тех пор, пока не стало слишком поздно.

Данное девочкой описание позволило им получить ордер на обыск. Два часа спустя Гриффин был уже в своем квартале и входил в дом Дэвида во главе небольшой вооруженной группы полицейских, среди которых находился и Майк Уотерс. А сосед Гриффина молча стоял тут же, с застывшей на лице странной улыбкой.

Через пятнадцать минут первый полицейский отворил дверь, ведущую в подвал. Пахнувшая оттуда струя воздуха так сильно била в нос цветочным ароматом, что сыщик чихнул. А затем все они учуяли другой запах, скрывающийся за этим. Запах, который необычайно трудно скрыть. Запах смерти.

Они стали спускаться туда, в этот подвал, с плотно утрамбованным земляным полом и звуконепроницаемым потолком. Туда, в этот подвал, с его тремя необычайно яркими лампочками без абажуров. Туда, в этот подвал, с заляпанным матрасом и чем-то вроде старого верстака, с разложенными на нем наручниками, фаллоимитаторами и прочими орудиями садиста-педофила. Туда, в этот подвал, один из углов которого не был плотно утрамбован. И там вместо темной суглинистой почвы вздымались десять маленьких, присыпанных известью холмиков.

Десять надрывающих душу маленьких, покрытых белыми крапинами могил.

Каждого ребенка Прайс притаскивал сюда, вниз, в этот подвал, наполненный запахом смерти. И здесь проделывал с ними чудовищные, не передаваемые словами вещи, и все это время они ощущали ужасное зловоние смерти. Возбуждало ли это его еще сильнее?

Или возбуждение приходило позже, когда он шел в соседний дом подстригать лужайку на участке своего простофили-соседа, сержанта полиции?

Гриффину следовало бы убить Дэвида Прайса в тот же самый день. И впоследствии, почти каждый раз просыпаясь среди ночи в холодном поту, он по-прежнему жалел, что не сделал этого. Бывают случаи, когда люди поступают как положено, по всем правилам, и тем не менее все равно поступают плохо. Полтора года Гриффина лечили психиатры, тогда как на самом деле он, ей-богу, мог бы излечиться в тот же день с помощью одного лишь верно нанесенного удара кулаком.

Психиатры просто понятия не имели о его работе.

Теперь Гриффин угрюмо смотрел на конверт в своей руке. Ему бы выбросить его, швырнуть в мусорную корзину, к прочему хламу. Но он не сделал этого. Честное слово, Гриффин пришел к тому, чтобы считать эти маленькие записки самыми лучшими тестами на здравость своего рассудка. Система здравоохранения штата имела свои приемы диагностирования людей на пригодность к работе; у Гриффина был свой прием — вот этот. Он вскрыл конверт. По меркам Дэвида, письмо было коротким. Обычно он исписывал несколько страниц, повествуя о своем житье-бытье в тюрьме усиленного режима. Писал о занятиях столярным делом, к которому его здесь приохотили. О своей новообретенной любви — занятиях йогой, вещи необычайно полезной для тела и для души. О слухах, что Управление исправительных учреждений, возможно, выиграет конкурс на получение заказа, дающего право заключенным изготавливать американские флаги («ну не умора ли это будет!»). А, кстати, вот и набросок розы — на могилу Синди. «Я ведь все еще тоскую по ней, приятель». И все в таком духе...

В отличие от прежних нынешнее письмо содержало всего две строчки: «Наилучшие пожелания в связи с началом нового дела. Оно обязательно будет интересным».

У Гриффина застыла кровь в жилах. Он скомкал письмо, отшвырнул его. Штемпель на конверте стоял субботний: 18 мая. Но ведь это было еще до того, как Гриффин вернулся к работе, до того, как застрелили Эдди Комо. Как же мог Дэвид?.. Что еще он натворил?

В ушах зазвенело, и этот звон начал нарастать. Сердце бешено забилось, в висках застучала кровь, тело прошиб пот.

Гриффин сделал глубокий, прерывистый вдох, сосчитал до десяти, и скоро приступ необъяснимой тревоги прошел. Дыхание успокоилось. Вернулась способность рассуждать здраво.

Прайс попросту валяет дурака, дразнит его, издевается. Он, верно, как-то узнал о предстоящем возвращении Гриффина на службу — точно так же как узнал и его новый адрес. Могущество тюремной фабрики слухов, дополненное непомерно длинными языками телевизионщиков...

А коль скоро Гриффин вернулся к работе, то, конечно же, ему поручили новое дело. В конце концов, он же детектив. А он тут себе навоображал всякого. Выискивать в этой писульке что-то большее — все равно что безоговорочно доверять психическим рефлексиям, дурацким прогнозам типа «скоро удача тебе изменит».

Дэвид Прайс недостоин такой чести. И уж точно не заслуживает такой власти над его разумом.

Гриффин придавил ногой педаль белого мусорного ведра. Крышка откинулась, и он бросил письмо Дэвида Прайса в груду использованных бумажных салфеток и слипшейся яичной скорлупы.

— Будь ты проклят! — пробормотал он. Потом на всякий случай, чтобы окончательно удостовериться, посмотрел на свои руки и не заметил никакой дрожи. Да, спустя полтора года он обрел замечательную форму. Всего через полтора года он достиг потрясающих, ошеломляющих успехов.