Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья - Николай Борисов

Глава девятнадцатая.

Дорожные записки

В дороге хорошо думается и легко пишется. Впечатления, схваченные свежим глазом, ярки и незабываемы. Об этом с присущей ему самоиронией рассуждал еще Радищев.

«Бревешками вымощенная дорога замучила мои бока; я вылез из кибитки и пошел пешком. Лежа в кибитке, мысли мои обращены были в неизмеримость мира. Отделяясь душевно от земли, казалось мне, что удары кибиточные были для меня легче. Но упражнения духовные не всегда нас от телесности отвлекают; и для сохранения боков моих пошел я пешком. — В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина…» (154, 46).

Дорожное одиночество, оторванность от привычного уклада жизни пробуждают потребность в творчестве, сокрытую в каждом мало-мальски развитом человеке. Так рождаются путевые заметки и дорожные романы.

Сколько стихов написано в дороге, сколько образов и красок найдено художниками…

Дорога с ее монотонностью и неторопливой сменой картин настраивает ум на философский лад. В «Старой записной книжке» князя П. А. Вяземского можно встретить мысли, рожденные под стук колес.

«Как по проезжим дорогам, так и в свете, на поприще почестей и успехов, человек, едущий с богатой внутренней кладью, часто обгоняем теми, которые едут порожними» (28, 115).

Простейшей формой фиксации и первичной обработки дорожных впечатлений всегда была записная книжка. Короткие заметки, прыгающие буквы — это только начало. Затем — вечерняя работа за письменным столом в гостинице. А дальше… Дальше все это в соответствии с мерой таланта автора записок могло или вырасти в литературное, публицистическое произведение, достойное увидеть свет, или так и остаться записями в заброшенном на антресоли юношеском путевом журнале.

Иван Аксаков в письме своей невесте Анне Тютчевой из Крыма (1865) так описывал это дорожное творческое настроение.

«Вот где продолжаю я свое письмо к Вам, вот куда меня перебросило. Сижу теперь на станции, в станционном доме, сестра прилегла отдохнуть, а я вытащил свои письменные снаряды. Я это люблю. Я столько ездил по России и привык к этим остановкам на станциях: временное часовое жилище — принесут самовар, и станет этот угол вдруг своим, так наполнишь, населишь его собой, своими думами и мечтами, — перо, чернила, бумага под боком — и весь твой мир тут, с тобой» (4, 310).

Появившаяся в 1840 году в «Отечественных записках» повесть В. А. Соллогуба «Тарантас» словно отворила ворота к новой, неисчерпаемой теме — описанию путешествия по различным местностям России. Масла в огонь подлили жаркие споры западников и славянофилов, где обычным приемом в споре было обвинение оппонента в незнании русского народа и его традиций. Волей-неволей мыслителям приходилось подниматься с места и отправляться в гости к собственному народу.

Отныне путешествия стали предприниматься уже не только по своей или по казенной надобности, но и ради познания различных сторон жизни русского народа, других народов России. Отправляясь в дорогу, путешественник уже имел определенный запас знаний по интересующему их вопросу. Один ехал собирать народные песни и фольклор, другой — изучать крестьянскую общину третий — пополнять сведения географического характера, четвертый — посещать исторические места. Каждый вел путевые записи и предполагал опубликовать их по окончании путешествия.

Человек, отправлявшийся в путь без всякой подготовки, с одним лишь желанием «глубже познать свое Отечество», был обречен на разочарование. Подобно романтическому герою «Тарантаса» Ивану Васильевичу он не находил вокруг себя ничего, достойного быть внесенным в путевой журнал.

Однако и простого набора сведений, собранных во время подготовки к путешествию и в ходе самой поездки, недостаточно было для создания увлекательных путевых очерков. Сырой материал становился полезной книгой, литературным событием, когда автор не только глубоко знал свой предмет (экономику, историю, географию, этнографию), не только четко определял цель своих наблюдений, не только умел ясно излагать свои мысли, — но и пропускал всё виденное через призму собственного взгляда на жизнь. Подобно тому как дорога невольно ассоциируется с жизнью человека, так и путевые записки должны наполняться всем знанием и всей мудростью, накопленной их автором.

При всём том побудительным мотивом к работе над путевыми записками должна быть внутренняя потребность в этой форме самовыражения. Писать записки по обязанности или по взятому себе правилу — бесплодное занятие.

«Ничего нет скучнее и глупее, — говорит Вяземский, — как писать или диктовать свой путевой дневник. Я всегда удивляюсь искусству людей, которые составляют книги из своих путешествий. Мои впечатления никогда не бывают плодовиты, и особенно не умею я их плодить. Путешественнику нужно непременно быть немного шарлатаном» (28, 700).

Жанр «путешествий» — один из древнейших в мировой литературе. Он получил второе дыхание с появлением «Сентиментального путешествия» Лоуренса Стерна (1768). В России классикой этого жанра стали «Письма русского путешественника» Н. М. Карамзина.

Во второй четверти XIX века развитие «философического» взгляда на жизнь и потребность в самовыражении через простейшие формы литературного творчества (к коим принадлежат и отчеты о виденном и слышанном во время путешествия) породили много сочинений самого разного уровня. Ддя большинства авторов главный вопрос заключался не только и даже не столько в том, как писать, сколько в том, о чем писать. Выхватить из массы дорожных впечатлений нечто новое и значительное, обобщить, пропустить через призму собственного оригинального взгляда на мир мог только тонкий наблюдатель и подлинный художник. Авторы большинства «путешествий» ограничивались простым описанием увиденного и пересказом услышанного.

«Пошла мода на издания путешествий, и вместо полезных открытий наполняют томы о театрах, веселостях, с кем встречались, где обедали и подобными мелочами», — сетовал писатель и путешественник П. И. Сумароков (181, 2).

Своего рода профессиональная болезнь многих путников — желание оставить наглядное свидетельство своего пребывания в каком-нибудь экзотическом месте. «Здесь был Вася». Эта надпись стара как мир. Вяземский с осуждением писал об «общей страсти путешественников пачкать стены скал и зданий уродливыми начертаниями имен своих. Иной с опасностью для жизни удовлетворяет этой страсти, карабкаясь Бог весть куда, чтобы только повыше и повиднее занести свою визитную карточку к бессмертию» (28, 760).

Недостаток авторского начала (равно как и чрезмерный авторский эгоцентризм) превращал путевые записки в мишень для критических стрел. Так, например, «Путевые заметки и впечатления» Иосифа Белова, опубликованные в 1852 году, вызвали следующий отзыв рецензента «Библиотеки для чтения»:

«Господин Иосиф Белов путешествует так точно, как путешествовал бы на перекладных курс географии, у которого был бы хороший аппетит и который бы записывал, что кушал за обедом и ужином, где ночевал, с кем танцевал польку и о чем рассуждал с ямщиком. Он посещал разные города Московской и Тверской губерний, Восточной России и Западной Сибири, с явным намерением искать географических впечатлений, и несказанно наслаждается, узнав, сколько в каком городе жителей, при какой реке построен он, какие в нем дома, каменные или деревянные, и чем промышляют купцы. Эти высокие наслаждения мог бы он испытать, не трогаясь с места, лежа на диване, читая руководства к познанию географии Российской империи…» (63, 23).

Интерес к крестьянскому быту особенно усилился в связи с подготовкой к отмене крепостного права. В пылу дискуссий все ссылались на свои поездки по России. Многие газеты и журналы отправляли своих корреспондентов в деревню с целью выяснить настроения крестьян. Этот пришлый люд тревожил крестьян, сеял среди них несбыточные надежды. В конце концов, правительство решило вмешаться в ситуацию. 1 января 1860 года император Александр II распорядился «сообщить кому следует, для надлежащего руководства и исполнения, что только ученые общества, учрежденные правительством, могут посылать от себя лиц для собирания нужных им сведений; что и ученые общества, отправляя путешественников, должны снабжать их надлежащими видами и о каждом из них поставить в известность Министерство внутренних дел, дабы начальники губерний могли быть предварены об упомянутых собирателях прежде прибытия их на место, а равно и сами собиратели обязаны заявлять о себе местной полиции; что издатели журналов и газет отправлять подобных путешественников права не имеют и что с лицами, путешествующими без установленных видов, следует поступать по законам» (97, 30).