Артур - Стивен Рэй Лоухед

Мерлин от души рассмеялся.

— И снова я твой должник. И все же мне будет приятно, если ты выслушаешь песню — ради меня.

— Ладно, раз уж тебе так хочется, но только короткую. Неохота нам слишком утомляться из-за тебя.

Мерлин спел "Детей Ллира", длиннейшую, весьма замысловатую песнь дивной и страшной красы. Я слышал ее дважды: первый раз в лагере Аврелия, второй — при дворе короля Бана. Но Мерлин пел по-особому.

В недвижном воздухе тянулись серебряные нити мелодий, и голос Мерлина вплетал в них свой напев, повторяя стародавние слова. Слова! Каждая нота, слово, дыхание рождались в жизнь заново: яркие и свежие, тварные, цельные, беспорочные, незапятнанные.

Слышать его пение... О, слышать его пение значило присутствовать при рождении живого. Песня была живой!

Столпившиеся в ту ночь под кровом Берваха слышали творение истинного барда, как мало кому доводилось слышать. И они радовались, как мало кто радовался в то скорбное время.

Когда песня смолкла и Мерлин отложил еще трепещущую арфу, уже стояла глухая ночь; казалось, вечер пролетел в мгновение ока, в одно сердцебиение. Думаю, так оно и было — покуда Мерлин пел, мы, слушающие, выпали из времени и унеслись туда, где оно над нами не властно.

Под звуки пения мы дышали воздухом Иного Мира, наполненного жизнью более совершенного рода.

Мерлин обладал этим даром; полагаю, здесь он был подобен отцу.

— Теперь я знаю, как пел Талиесин, — сказал я позднее, когда мы остались вдвоем.

Он решительно покачал головой, и в углах его рта собрались печальные складки.

— Талиесин был столь же даровитей меня, как зрячий зорче еле порожденного. Нечего и сравнивать.

На следующее утро, перед самой зарей, мы распрощались с Бервахом и прочими жителями деревни, которые собрались во дворе, чтобы нас проводить. Когда мы садились на коней, матери стали протягивать Эмрису детей, прося благословить их. Мерлин благословил, но было видно, что он расстроен.

Мы молча проехали вниз по лощине. Только в полдень, когда мы сделали привал, чтобы напоить лошадей и поесть самим, Мерлин открыл, что его тяготит.

— Нехорошо это, — пробормотал он. — Я не святой, чтобы благословлять детей.

— Что за беда? — сказал я. — Людям надо на кого-то смотреть.

— Так пусть смотрят на Верховного короля! — не подумав, вскричал Мерлин. Артур скривился, словно в него метнули нож.

— Нет... нет, — поспешно сказал Мерлин. — Я не о том. Прости, Артур. Ты тут ни при чем.

— Я понял, — сказал Артур, но выражение боли осталось на его лице. — В конце концов я еще не король.

Мерлин печально покачал головой.

— Да, враг расставил коварную ловушку. Здесь западня, и надо идти осторожно.

Печальный дух разговора, подобно темным дождевым облакам, висел над нами до самого конца путешествия — пока мы не прибыли в Инис Аваллах.

Вид Стеклянного Острова обрадовал наши сердца. В чертогах Короля-рыболова нас ждали питье, еда и тепло, благословенное тепло. И хотя ледяной ветер хлестал замерзшее тело, вышибая слезы из глаз, мы, подбадривая коней, быстро летели по склону к озеру. Артур кричал во всю глотку от радости, что достиг цели.

Озеро и соленые топи не замерзли, и сюда слетелись зимовать утки всевозможных пород. Проносясь вдоль озера, мы вспугивали их целыми стаями.

Хотя рощи опустели, а деревья стояли голые и безжизненные, белоснежный покров на земле придавал острову вид поистине отлитого из стекла. Внезапно сквозь облака проглянуло вечернее солнце и залило рассыпчатым светом Тор: сияющий маяк на фоне ненастного неба.

Однако на подъезде к дамбе Мерлин остановил коня и сказал:

— Сегодня мы попросимся переночевать в монастыре.

Я повернулся к нему, не веря своим ушам. Зачем ночевать в монашеской келье, если сразу за озером — роскошь королевских палат? Мы и оглянуться не успеем, как будем там!

Не успел я выразить свое изумление, как Мерлин повернулся к Артуру:

— Меч, который тебе предстоит получить, близко. Ты проведешь ночь в святилище Спасителя Бога, молясь и готовясь к тому, чтобы его принять.

Артур выслушал эти слова без вопросов, и мы поворотили коней к аббатству у Храмового холма. Настоятель Элдофф ласково нас приветствовал и пригласил согреться у очага. Он благословил Артура, которого сразу узнал, хотя никогда прежде не видел.

— Разумеется, мы будем рады принять вас под своим кровом, — сказал он, вкладывая нам в руки кубки с подогретым вином, — но вас, наверное, ждут Аваллах и Харита.

— Они не знают, что мы едем, — ответил Мерлин.

— Вот как?

— Мы скоро их увидим, но прежде должны исполнить одно дело.

— Ясно.

— Артур приехал сюда, чтобы посвятить себя спасению Британии.

Элфодд поднял брови.

— Неужто? — Он с новым интересом взглянул на Артура.

— Да, — твердо ответил тот.

— Мы хотели бы провести ночь в святилище, — объяснил Мерлин.

— Как угодно. Я не возражаю, только там холодно и негде развести огонь.

— Это ничего.

Мерлин и аббат немного поговорили о делах королевства, Артур время от времени вставлял слово-другое, но я заметил, что предводитель поглядывает на дверь, словно ему не терпится идти. Наконец Мерлин встал.

— Спасибо, что напоил-накормил. Мы бы посидели еще, но нам пора за дело.

— Как сочтете нужным. Не смею вас задерживать.

Мы откланялись и вышли во двор. Небо почти потемнело, вновь набежавшие облака скрывали закатное солнце.

— Вот святилище. — Мерлин указал рукой на белую церковку на вершине ближайшего холма. — Иди и бди.

— Ты со мной?

Мерлин легонько покачал головой.

— Не сейчас. Может быть, потом.

Артур серьезно кивнул, повернулся и пошел по склону к святилищу. Мне подумалось, что слова Мерлина о бдении, молитве и подготовке, о том, чтобы посвятить себя Британии, начали на него действовать, унимая душевные терзания, вызванные утратой меча Максена.

— Все прекрасно, Пеллеас, — тихо произнес Мерлин, провожая Артура взглядом. — Побудь с ним сегодня, а я вернусь на рассвете.

Лошади стояли рядом. Он вспрыгнул в седло и тряхнул поводьями. Я прошел несколько шагов следом.

— Куда ты?

— Устроить, чтобы Артур получил свой меч, — крикнул Мерлин через плечо и галопом поскакал прочь.

Мы провели вместе долгую, холодную ночь, я и Артур. Я кое-как уснул, завернувшись в плащ. Артур стоял на коленях перед алтарем, склонив голову, скрестив руки на груди.

В какой-то миг я