Ангелы Опустошения - Джек Керуак

–  Мы отправляемся с Земли на Марс?

–  А потом дальше, разве вы не видите,  – (Кевин кудахчет от восторга),  – к следующей и к остальным и к по-настоящему безумным, папаша – на ту внешнюю кромку,  – добавляет он. На самом деле тормозной кондуктор на железной дороге, вот вам Коди, по сути на нем прямо сейчас его форменные синие штаны, аккуратно отутюженные, и крахмальная белая рубашка под синим жилетом, его синяя кепка ПОЕЗДНАЯ БРИГАДА осталась в маленьком грустненьком заводном «Шевроле-33», Ах ты ж – сколько раз Коди кормил меня когда я был голоден – Верующий человек – Что за беспокойный и встревоженный человечище!  – Как он выбегал в темноту с фонарем и притаскивал ее и швырял этот цветочный вагон на Шермановскую Местную наутро – Ах Старина Коди, что за человек!

Я вспоминаю грезы опустошения и нормально вижу как оно происходит. Все есть та же самая пустота. Коди и я едем дальше отсутствующе глядя перед собою зная это. Только Коди ведет машину. Я сижу и медитирую Коди и машину обоих. Но именно его жесткая рука должна треснуть по-над бильярдной баранкой и увести машину от лобовых столкновений (когда выскальзывает из своей полосы и назад)  – Мы все это знаем, мы слышали небесную музыку как-то ночью когда ехали.

–  Ты слышал?  – Я только что услышал вдруг лязг музыки в гудящей мотором комнате машины —

–  Да,  – говорит Коди,  – что это?  – Он услышал.

80

Изумляя меня уже тем каков он, еще больше изумляет меня Рафаэль возвращаясь со своей рукописью в руках, со двора, где молчаливо изучал деревья, и говорит: «У меня листок в памфлете» – Коди, трактующий и не верящий, слышит как тот это говорит, но я замечаю взгляд которым он оделяет Рафаэля – Но ведь это два разных мира, Урсо и Поумрей, оба их имени значат то что некогда могло быть «Casa d’Oro», что было б не грубее «Корсо»,[64] но здесь у нас Итальянский Сладкоголосый Певец против Ирландского Брабакера – тресь – (это по-кельтски, мореное дерево трескающееся в море)  – Рафаэль говорит

–  Джеку-то надо лишь сочинять безразличные попевки и быть никудашним гаммельнским крысоловом,  – такие вот песни от Рафаэля.

–  Ну если он такого хочет чек чек чек,  – доносится из Коди как из машины немузыкально непевуче —

Рафаэль же поет:

–  Ты! мои тетушки всегда предупреждали меня о тебе Поумрей – говорили они мне не ходить в Нижний Ист-Сайд —

–  Рыг

Так они и сражались взад и вперед —

Тем временем милый и кроткий Иисусов Отец Иосиф, Кевин с Иосифовой бородой, улыбается и слушает и весь вокруг и скорчившись на полу, садится.

–  Что думаешь, Кевин?

–  Я думаю что гадкий день завтра будет если я не найду эти чертовы права.

Коди врубается в Кевина, еще бы, врубался в него много месяцев, как собрат по ирландскому отцовству возможно так же как и собрат-кошак – Коди въезжал и выезжал из их дома питаясь там сотни тысяч мириад раз, принося с собой Истинный Закон – Коди теперь зовут «Проповедником» его назвал так Именователь, Мэл, который зовет Саймона Дарловского «Русским Психом» (так оно и есть) —

–  А где нынче старина Саймон?

–  О мы его подберем сегодня днем около пяти,  – тараторит Коди как ни в чем не бывало.

–  Саймон Дарловский!  – орет Рафаэль.  – Что за безумный кошак!  – И то как он произносит безумный, безу-умный, по-настоящему, по-восточному – в натуре чокнуто и странно слышать от балтийских кошаков с задворок – в натуре гнилой базар… как слышишь пацанву ботающую по фене на газовых заводах возле свалок старых покрышек – «Он обезумел», поднося руки к голове, затем сшибая и ухмыляясь, придурковато, странное маленькое робкое отсутствие гордости в Рафаэле, который тоже сидит на полу теперь скрестив ноги, но так словно он и свалился туда.

–  Странный странный мир,  – говорит Коди немного вышагивая в сторону затем разворачиваясь на пятках и возвращаясь к нашей группе – Чеховский Ангел Молчания опускается на всех нас и мы все становимся смертельно тихи и слушаем хмм дня и шшш тишины, и в конце концов Коди кашляет, чуть-чуть, произносит «Хнф – хаф» – указывая, своими глубокими затяжками, на индийскую тайну – Что Кевин и признает типичным нежным взглядом снизу вверх на Коди взглядом удивления и изумления, прямо из своего разума голубоглазым ясным ошеломлением – которое Коди тоже видит, прищурив теперь глаза.

Пенни по-прежнему сидит (и сидела) в формальной позе Будды все эти полтора часа разговоров и мысли – Психов куча – Мы все ждем что будет происходить дальше. Это по всему миру так только в некоторых местах выдают профилактические средства, а в некоторых говорят по делу.

У нас нет ноги на которой можно стоять.

81

Это всего лишь история мира и того что в нем произошло – Мы все спускаемся в главную усадьбу Кевина и к его жене Эве (милая сестренка зеленоглазая босоногая длинноволосая красавица) (которая позволяет крошке Майе бродить голышом если той хочется, что Майя и делает, бурча «Абра абра» в высокой траве) накрывается большой обед но я не голоден, а по сути объявляю слегка назидательно «Я больше уже не ем когда не голоден, я научился этому на горе» поэтому разумеется Коди с Рафаэлем едят, прожорливо, меля за столом языками – Пока я слушаю пластинки – Потом после обеда Кевин опускается на колени на свой излюбленный плетеный соломенный коврик извлекая хрупкую пластинку из ее луковой шелухи бумажных нежностей в белом альбоме, этот парень самый совершенный индус на свете, как Рафаэль его наставляет, они к тому же собираются слушать Григорианские Распевы – Это кучка священников и монахов которые поют прекрасно и по канону и странно все вместе под старую музыку что старше камней – Рафаэлю очень нравится музыка особенно музыка Возрождения – и Вагнер, когда я встретил его впервые в Нью-Йорке в 1952-м он вопил «Всё без разницы кроме Вагнера, я хочу пить вино и топтаться в твоих волосах!» (девчонке по имени Жозефина) – «На хер этот джаз!» – хоть он и регулярный хепак и должен любить джаз и по сути весь ритм его происходит из джаза хоть он этого и не знает – но в его характере есть махонькая Итальянская Птичка которая не имеет ничего общего с модерновыми какофоническими трах-битами – Что же до Коди он любит всю музыку и великий знаток ее, первый раз когда мы поставили ему индийскую музыку индусов он сразу же ухватил что барабаны («Самый тонкий и изощренный бит на свете!» говорит Кевин, а Кевин и я даже рассуждали дала ли что-нибудь Дравидия темам индусов-ариев)  – Коди ухватил что мягкие тыквы, мягкие барабаны, мягкие ручные барабанчики с донышками звонкими как чайники это просто барабаны с ненатянутыми кожами – Мы крутим Григорианские Распевы и снова индийскую музыку, всякий раз когда ее слышат две дочурки Кевина они начинают счастливо щебетать, они слушали ее каждый вечер всю весну (до этого) когда приходила пора ложиться спать из большого настенного динамика хай-фая (с задней стороны) выходящего и ревущего прямо на их кроватки, змеиные флейты, заклинательные духовые, мягкокожие тыквы и изощренный древний барабанный бит Африки-смягченной-Дравидией, а превыше всего индус давший обет молчания и играющий на Арфе старого мира с целыми ливнями невозможных уносящихся в небеса идей от которого Коди просто остолбенел а остальные (вроде Рейни) (во время большого сезона Бродяг Дхармы который у нас был до того как я уехал) обторчались до беспамятства – И вверх и вниз по тихой маленькой асфальтированной дороге можно слышать как хай-фай Кевина громыхает тихие песнопения Индии и высших готических священников и лютней и мандолин Японии, даже китайские непостижимые пластинки – Он устраивал те прошлые вечеринки где во дворе раскладывались большие костры и несколько участников церемонии (Ирвин и Саймон Дарловский и Джарри) стояли вокруг него совершенно голые среди изощренных женщин и жен, беседуя о буддистской философии с самим главой Азиатских Исследований, Алексом Аумсом, которому положительно было до лампочки и он лишь потягивал винцо да твердил мне «Буддизм это значит узнавать как можно больше людей» —

Теперь полдень и обед окончен, несколько пластинок, и мы отваливаем обратно к городу, с моими старыми рукописями и одеждой которые я оставил в деревянном ящике в погребе у Кевина – Я должен ему 15 долларов с предыдущей Весны поэтому подписываю ему пару своих аккредитивов из Седро-Вулли и он по ошибке (в погребе) (и кротко с грустными глазами) протягивает мне обратно смятую горсть долларовых бумажек, четыре, одной не хватает, причем я ни за что в жизни не могу ему об этом сказать – Поскольку Кевин к этому времени уже обдолбан (обеденным вином и прочим) и говорит «Ну так когда я увижу тебя опять Джек?» как мы уже однажды ночью за полгода до этого пошли и уселись в депо возле Набережной с бутылкой «токая» и уставились в стену (как Бодхидхарма принесший буддизм в Китай) громадного Утеса выступающего из нижних ляжек задней стороны Телеграфного Холма, ночью, и оба мы видели волны электромагнитно-гравитационного света исходящего из этой массы материи, и как же рад был Кевин что со мною провел хорошую ночь вина и стеносозерцания и улицерысканья вместо обычного пивняка в «Месте» —