Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе - Алексей Щербаков

В Первую мировую войну писатель трудился в качестве военного корреспондента, а после Февральской революции совместно с Александром Блоком участвовал в работе комиссии Временного правительства по расследованию деятельности царского правительства. Так что о прелестях распутинщины, о подлости и продажности властной элиты он знал из первых рук.

Большевики его тем не менее на первых порах не вдохновили. В числе многих он рванул на юг, и в 1918 году Толстой отправился из Новороссийска в эмиграцию. А вот там началось интересное кино. В эмиграции оказались очень разные люди, придерживающиеся разных, порой противоположных взглядов. Оглядевшись, Толстой в 1920 году примкнул к так называемому движению сменовеховцев. Оно получило такое название по сборнику статей «Смена вех». В отличие от большинства представителей эмиграции сменовеховцы глядели на новую Россию со все возраставшей симпатией. Большевизм их особо не прельщал. Но раз уж у власти оказались именно большевики... Значит, так было нужно. Сменовеховцы полагали: революционный нигилизм – дело временное. Все устаканится – и страна вернется на свой нормальный путь развития. То есть возродится, пусть и в других формах, Российская империя. В эмиграции Толстой пишет роман «Сестры», ставший впоследствии первой частью «Хождений по мукам». Произведение вызвало большой шум в эмигрантских кругах. Потому что из него следовало: старая Россия рухнула, потому что ничего другого ей не оставалось. Это резко контрастировало с основным потоком эмигрантской литературы, которая специализировалась на двух основных темах: обличении большевиков и ностальгии по «России, которую мы потеряли». Где все было так хорошо. (Кстати, писатель отметился и в «ностальгической» теме, создав повесть «Детство Никиты».) Именно тогда Толстой и получил прозвище Красный граф.

В общем, если одни деятели культуры стремились уехать из РСФСР, а кое-кого даже высылали насильно (знаменитый «пароход философов»), то Алексей Толстой уже с начала двадцатых взял курс на возвращение. Почему? Возможно, прозябание в эмигрантских изданьицах с их хлипкими тиражами, вокруг которых кипела нескончаемая грызня, его не устраивало. А на родине было где развернуться.

Кстати, с творческой свободой в эмиграции было не слишком хорошо. Конечно, ее лидеры не могли ничего запретить. А вот сделать так, чтобы того или иного автора не печатали бы, – вполне могли. Все издательства в той или иной форме зависели от эмигрантских «кланов».

Так или иначе, в 1923 году Алексей Толстой возвратился на родину. Первой его публикацией в СССР стал написанный еще за границей роман «Аэлита». Это произведение открывает историю русской научной фантастики. Но оно интересно не только этим, а заложенными в нем идеями.

Для тех, кто подзабыл, напомню сюжет. Разочаровавшийся в жизни инженер Лось с тоски строит межпланетную ракету и собирается лететь в ней на Марс. В качестве компаньона с ним отправляется Иван Гусев, который за время Гражданской войны настолько полюбил воевать, что в мирной жизни ему скучно.

На Марсе они застают цивилизацию, которую создали выходцы с Земли, из легендарной Атлантиды, покорившие местных дикарей. Все бы хорошо – высокие технологии, утонченная культура, тайные оккультные знания[31]. Но по сути, Марс представляет собой эдакий Рим периода упадка. Духовный кризис. Марсиане вырождаются. «Закат Европы», как выразился двумя годами позже Освальд Шпенглер.

Прилет гостей с Земли пробуждает скрытые противоречия. Дело в том, что местная элита носится с лозунгом: давайте встретим закат цивилизации красиво. А трудящиеся массы с надеждой смотрят на Землю: оттуда придут люди с горячей кровью – и жизнь снова обретет смысл. В общем, вспыхивает революция, которую возглавляет горячий парень Иван Гусев...

Советские литературоведы не забывали отмечать, что Алексей Толстой в «Аэлите» что-то недопонял. В самом деле, его революционер как-то не очень похож на убежденного большевика. Вернее, совсем не похож. Для него Советская Россия – данность, «база». Такая же, какой была Россия для Ермака и его братвы. Но зато он постоянно говорит «мы, русские», мечтает о присоединении Марса к РСФСР... Нормальный империализм. У Киплинга было «бремя белых», у Алексея Толстого в «Аэлите» – «бремя красных». Так и случилось после 1945 года, когда Советская империя стремительно расширила свои границы. Не она первая, не она последняя.

В «Аэлите» эта тема плохо просматривается сквозь революционную романтику. Толстой обладал ценным для писателя качеством – он умел, образно выражаясь, бежать ровно на один шаг впереди паровоза. То есть проводить свои мысли так, чтобы они не слишком уж шокировали своей новизной. В те времена и Сталин еще только исподволь начинал гнуть свою линию.

А вот в романе «Восемнадцатый год» все уже куда заметнее. В первом варианте, опубликованном в 1928 году, с коммунистическими идеями тоже как-то не очень (это в последующих переработках Толстой их добавил, следуя генеральной линии). Согласно ему, Гражданская война – это новое Смутное время. И большевики – единственные, кто может страну из него вытащить. Ну так вот сложилось. Потому что остальные думают о чем угодно, но не о Родине. И уж в окончательном виде эти идеи проявились в самом известном романе Толстого – «Петр I». Тут уж исторические аналогии, что называется, лобовые, а история петровского царствования откровенно подогнана под главную идею. Царь-реформатор строит новую Россию жуткими методами. Но он строит великую державу! А это главное. Мы за ценой не постоим. Заметим, речь идет не о хорошей жизни жителей империи, а о ее могуществе.

Современному читателю такая, мягко говоря, не очень гуманистическая позиция может не нравиться. Но все великие эпохи не слишком оборудованы для гуманизма. Так уж получилось, что созданная в тридцатых годах империя сломала германскую военную машину. Ту самую, которая легко прокатилась по такой демократической Европе.

Большой вопрос – насколько Алексей Толстой писал то, что думал, а насколько – следовал складывающейся конъюнктуре. Но это по большому счету и не важно. Его произведения не противоречат друг другу. В отличие от демократов-перестройщиков, которые после перемены власти стали писать абсолютно противоположное тому, что кропали в советское время. Он честно служил империи – и оказался одним из тех, кто прошел это непростое время без особых проблем. У него это получилось.

Хотели как лучше

Творческий заповедник

Итак, создавая Союз советских писателей, Сталин, по сути, нанимал на работу «специалистов по пиару», которые будут популяризировать его грандиозные начинания. Будучи человеком практичным, он не интересовался такими глупостями, как социальное происхождение. Писатель должен уметь писать. Вот, собственно, и все. Кстати, нельзя сказать, что творческие рамки были такими уж узкими. Пришвин и Паустовский, к примеру, всю жизнь писали не о партии, а о природе. Да и что касается собственно идеологических рамок – тут тоже не все далеко так просто, как кажется. У нас любят пенять на зеркало. Но к этому я еще вернусь. А пока давайте посмотрим: а что, собственно, предложил писателям Сталин?