Поздняя повесть о ранней юности - Юрий Нефедов

Вернувшись домой, я сообщил о встрече с моряком и школе юнг ближайшим соседям и друзьям. Трое из них согласились попытать счастья на морском поприще. Это были Вова Потапов, Толя Лючков и Борис Лысенко.

Не откладывая надолго, мы в один из дней отправились на беседу. Моряк встретил нас радушно и уже не показался мне таким суровым, как при первой нашей встрече. Он усадил нас за большой стол и стал рассказывать о школе юнг, об условиях учебы, о специальностях, которым там учат, о морской практике, о возможностях продолжить учебу в мореходных или военно-морских училищах. Школа была гражданская, но военизированная ибо, он сказал, на флоте без военной дисциплины делать нечего. Преподаватели специальных дисциплин — морские офицеры. Рассказав нам все, что счел необходимым для первого знакомства, он встал и предложил нам написать диктант. Передвигаясь за нашей спиной и заглядывая в наши листки, он надиктовал нам строк двадцать, потом каждый внимательно прочитал и заключил: первое испытание вы прошли, пишите заявления. К заявлениям мы должны были приложить справку об окончании 5-ти классов средней школы, что оказалось проблемой, но и с ней мы справились.

Отъезд в Херсон был назначен на 15 июля. В этот день у штаб-квартиры нашего капитан-лейтенанта собралась огромная толпа мальчишек и провожающих их родственников. После построения мы почти строем отправились на Лоцманку и, погрузившись в товарные вагоны пассажирского поезда Днепропетровск — Херсон, почему-то называемого «500-веселый», отправились в путь.

Позади оставались не только Днепропетровск с родными, школьными друзьями, возвращающимися из эвакуации, но и надежды на учебу в Суворовском училище и романтическое офицерское будущее. События 1942 года, связанные с систематическим слушанием передач о моряках-черноморцах, защитниках Севастополя и возможность с ними близко соприкоснуться, оказались сильней. Жалею ли я об этих утраченных возможностях? Нет, нисколько и вот почему.

В 1949 году глубокой осенью, после отличной оценки на инспекторской проверке, почти всему нашему полку дали отпуск. Многим по второму разу, в том числе и мне. В кинотеатре «Родина» — так после войны стал называться «Рот-Фронт», я встретил Вадима. Он был в военной форме, но на все мои вопросы отвечал как-то невнятно, уклончиво, нехотя и я понял только, что он служит воспитанником при воинской части своего отца. На вопрос, ездил ли он в Суворовское училище, ответил, что ездил, но не прошел медкомиссию.

В августе того же года я успешно сдал все экзамены в Ташкентское воздушно-десантное училище. Оставалось только пройти мандатную комиссию. Я уверенно вошел в кабинет, где за столом сидели три офицера и, как положено, доложил. В центре сидел офицер с голубыми петлицами, очевидно представитель училища. Посмотрев на меня, они стали рыться в бумагах, что-то перекладывать на столе и когда пауза затянулась до неприличия, тот, что с голубыми петлицами сказал, что в этом году я не могу быть зачислен, а в следующем изменяются условия приема и надо будет все повторить.

Еще не веря, что все рухнуло, я попросил разрешения выйти и, когда осторожно прикрывал за собой двери, услышал голос офицера с голубыми петлицами:

— Ты что (дальше шло нецитируемое) не знал, что он был на оккупированной территории? Что ты суешь его мне?

Первая реакция была вернуться и спросить столь же колоритно, кто же меня оставил на этой проклятой оккупированной территории? Но я уже был предупрежден однажды, что подобные вопросы мне могут обойтись очень и очень дорого.

Мне было 20 лет и я уже пять из них прослужил в армии, разобрался и принял ее сложную иерархическую систему с обязательным и безусловным подчинением снизу до верху, а самое главное — психологическую и нравственную основу военной службы. Мне по-настоящему хотелось быть военным. И все оборвалось матерщиной офицера с голубыми петлицами.

Через год и два месяца, когда я уезжал домой по демобилизации, наш полковой генштабист майор Бессонов провел со мной беседу на предмет поступления в военное училище их профиля. Я отказался наотрез.

По дороге в Херсон на каждой станции, где были бедные по тем временам базарчики, будущие моряки, не доехав еще до своей гавани, проявили себя настоящими флибустьерами: в одно мгновение опустошались корзины с пирожками, выпивались расставленные на прилавке банки с ряженкой, выхватывались из рук кастрюли с вареной картошкой. Особое веселье вызывала забава, когда один вроде бы покупал семечки или махорку, а второй пробирался между широко расставленных ног покупателя и выгребал из мешка содержимое. Об оплате речи не могло быть. Стоял крик, плач, а будущие моряки весело хохотали.

Еще в дороге образовались группировки, большинство которых состояло из каких-то приблатненных парней, старающихся говорить на каком-то тюремном жаргоне и пытающихся установить свое полное влияние и власть. Это еще в большей степени продолжилось уже в Херсоне, даже когда нас разделили по учебным ротам и назначили командиров. Нас четверых не трогали, мы держались особняком и совершенно независимо благодаря Вове Потапову, который говорил басом, но тихо, имел самые крутые плечи и, очевидно, был принят приблатненными за «пахана». С такими шутками, как «велосипед» — когда спящему между пальцев ног вставляли кусочки кинопленки и поджигали, или «балалайка» — то же, но между пальцев рук, нас обходили только благодаря Вове.

Здание школы юнг на улице Перекопской, 2 было шикарное: трехэтажное, с высокими потолками, просторными, светлыми классами, спальнями с большими сводчатыми потолками, в цокольном этаже, и остекленной башней на крыше, наподобие пожарной каланчи. Говорили, что это здание бывшего кадетского корпуса или дворец губернатора, но построено оно было еще в Потемкинские времена.

Начальником школы был капитан первого ранга Василий Константинович Москалини, среднего роста, плотный, с крупным добрым лицом, которое становилось очень суровым, когда он был недоволен. Долгое время я считал, что его фамилия от итальянских предков, но через много лет я случайно был в греческом селе Ялта под Мариуполем и услыхал там эту фамилию.

Появились преподаватели и нам предложили сдать экзамены — написать диктант и решить по математике несколько задач и примеров. С экзаменами мы кое-как справились и после этого официально приказом были приняты курсантами школы юнг. Вопреки нашему желанию нас всех четверых зачислили в роту палубников, где должны были подготовить как матросов 1-го класса. Странно, но почти все хотели стать мотористами и механиками. «Успокоил» нас ротный командир, объяснив, что мотористы никогда не станут судоводителями-капитанами. А кто не мечтал об этом в детстве?