Покойник с площади Бедфорд - Энн Перри

– Зная тебя, дорогая, я абсолютно в этом уверен, – с радостью согласился Квейд.

Корнуоллис широкими шагами прохаживался вдоль тротуара у здания Королевской академии искусств. Он страдал, как никогда раньше. Как моряк, он был хорошо знаком с одиночеством, холодом, истощением и отвратительной пищей – твердыми, как камни, морскими сухарями, пересоленным беконом и гнилой водой. У него была морская болезнь, лихорадка, ранения… Вне всякого сомнения, он знал, что такое страх, стыд и жалость, которые невозможно выразить словами.

Но лишь встретив Айседору Андерхилл, жену епископа Андерхилла, Джон познал еще одну грань страдания. Он понял, что можно думать о женщине с удовольствием и болью, которые неразрывно связаны между собою, понял, что значит желать быть вместе с нею и испытывать ужас от того, что можешь обидеть ее или разочаровать.

Для него теперь не было ничего слаще мысли о том, что Айседора тоже думает о нем. Что именно она думает – об этом Корнуоллис даже не пытался выяснить. Достаточно было знать: она верит в то, что он человек чести, мужественный и обладающий внутренним стержнем, который не могли разрушить внешние обстоятельства.

В последний раз, когда они видели друг друга, миссис Андерхилл мельком заметила, что собирается посетить выставку картин Тиссо[27] в Королевской академии. Если Корнуоллис там не появится, она решит, что он не хочет ее видеть. Их отношения были слишком деликатными, чтобы Джон мог давать какие-то объяснения, да она и не ждала их. А если он все-таки пойдет и они встретятся и разговорятся, заметит ли она этот его страх, вызванный письмом? Айседора была такой внимательной: иногда она видела в Джоне то, на что другие совсем не обращали внимания. Если она, разговаривая с ним, не разглядит той агонии, в которой он находится, то чего стоит тогда их взаимная симпатия?

А если она все заметит, то как он сможет объяснить ей причину?

Однако, рассуждая таким образом, помощник комиссара полиции уже поднимался по ступеням здания и входил в помещение. Выставка располагалась во внутренних залах, так что ему пришлось пройти мимо строгой, утонченной красоты Мадонны Фра Анжелико[28], которая в другое время заставила бы его замереть от восторга. Но сегодня Джон едва заметил ее, а в залы Тернера[29] решил и вовсе не заглядывать – страсть, которой наполнены картины этого художника, полностью захлестнет его.

Сам того не заметив, Корнуоллис дошел до выставочных залов и тут же увидел Айседору. Он всегда сразу же замечал эту даму в толпе – невозможно было пропустить ее красивые темные волосы. На ней была простая шляпа с широкими полями. Айседора была одна и рассматривала картины с таким видом, как будто они доставляли ей большое удовольствие. Хотя Джон знал, что эти полотна были не в ее вкусе – слишком искусственные. Супруга епископа предпочитала пейзажи – комбинацию мечты и реальности.

Помощник комиссара двинулся к своей знакомой через весь зал, словно его притягивала сила, которой он не мог сопротивляться.

– Добрый день, миссис Андерхилл, – тихо поздоровался он.

– Добрый день, мистер Корнуоллис. Как поживаете? – улыбнулась ему дама.

– Очень хорошо, благодарю вас, миссис Андерхилл, а вы? – Джон очень хотел сказать, как хорошо она выглядит, но это прозвучало бы слишком фамильярно. Айседора была невероятно грациозна, и ее красота заключалась не просто в совершенстве линий и цветов – это было нечто большее, нечто в выражении ее глаз и в изгибе ее губ. Корнуоллис очень хотел сказать ей об этом.

– Хорошая выставка, – произнес он вместо этих слов.

– Действительно, – ответила дама без всякого энтузиазма, и на ее губах появилась легкая улыбка. – Однако мне больше нравятся акварели в соседнем зале.

– Мне тоже, – немедленно согласился Джон. – Предлагаю перейти туда.

– С удовольствием, – согласилась красавица, взяв его под руку.

Так, вместе, они прошли мимо небольшой группы мужчин, восхищавшихся портретом женщины в дезабилье.

В соседнем зале Айседора и Джон оказались почти в полном одиночестве. Не сговариваясь, они остановились перед небольшим морским пейзажем.

– Художнику прекрасно удалось передать солнечный свет на волнах, вы не находите? – спросил Корнуоллис, восхищаясь картиной.

– Согласна с вами, – подтвердила миссис Андерхилл, бросив на него быстрый взгляд. – Прекрасный зеленый цвет. Он выглядит таким холодным и прозрачным! Очень трудно нарисовать воду, которая будет казаться текучей…

На ее лице вдруг появилось выражение озабоченности, как будто она заметила следы бессонных ночей, а также страха и недоверия, которые теперь сопровождали все мысли ее собеседника, когда он бодрствовал, а вчера даже появились в его снах.

Что бы она подумала, если б знала? Поверила бы в то, что он невиновен? Поняла бы причину его страха? А может быть, Айседора сама испугалась бы того, что другие могут не поверить в его невиновность, и захотела бы держаться подальше от всего этого стыда? Испугалась бы необходимости сказать Корнуоллису, что она ему не верит, объяснить почему и из-за этого почувствовать себя неловко?

– Мистер Корнуоллис? – осторожно позвала она его, и в ее голосе послышалось беспокойство.

– Да, – ответил тот, может быть, слишком поспешно, и почувствовал, что краснеет. – Простите, задумался. Не перейти ли нам вон к той картине? Мне всегда нравились пасторали.

Как же ходульно и холодно это прозвучало! Как будто они пытались поддержать ничего не значащий разговор… Нравились. Какое равнодушное слово для того, чтобы описать красоту этих непреходящих шедевров! Джон посмотрел на черно-белых коров, мирно пасущихся в солнечном свете, и на холмистый пейзаж, проглядывающий сквозь летние деревья. Это была та земля, которую он так страстно любил. Почему же он не может сказать об этом стоящей рядом с ним женщине?

Что значит любовь без доверия, терпения, прощения и доброты?

Остается только влечение, радость от нахождения в компании другого человека, от пережитых вместе удовольствий и даже от смеха над одними и теми же вещами и от взаимопонимания. Все то, что бывает между добрыми друзьями. Чтобы почувствовать больше, чем это, надо быть готовым не только брать, но и отдавать, не только платить, но и получать.

– Кажется, вы чем-то обеспокоены, мистер Корнуоллис, – мягко сказала женщина. – У вас сейчас расследуется какое-то сложное дело?

– Да, но я намерен забыть о нем на ближайшие полчаса, – Джон принял решение. Он заставил себя улыбнуться и взять ее под руку, чего раньше никогда не делал. – Я намерен любоваться красотой, которую ничто не может ни затмить, ни уничтожить, и мне это будет вдвойне приятно, так как я поделюсь этой красотой с вами. А остальной мир может подождать. Я не задержусь надолго.

Миссис Андерхил улыбнулась ему, как будто поняла гораздо больше, чем было сказано:

– Это очень мудрое решение. Я последую вашему примеру.

И она пошла рядом с ним, прижав к себе его руку.

Глава 6

Телману было необходимо узнать как можно больше подробностей о последних днях Альберта Коула. К сожалению, все новые факты, которые ему удавалось разыскать, только запутывали инспектора еще больше. Надо было вернуться к самому началу и попробовать разобраться в ситуации еще раз, с чистого листа. И начать стоило с места, где Коул жил на Теобальд-роуд.

Дом его был убогим, и это было лучше видно теперь, в ярком утреннем свете, чем когда полицейский приходил туда в первый раз. Но внутри все было чисто, а на лестничных площадках и в коридорах даже лежали грубые, но опрятные половики. Хозяйка со щеткой и ведром мыла полы. Ее выцветшие светлые волосы были убраны под чепец, чтобы не падали на лицо, а руки с красными косточками были покрыты мыльной пеной.

– Доброе утро, миссис Хэмпстон, – вежливо поздоровался Сэмюэль. – Прошу прощения, что опять беспокою вас и отрываю от вашего занятия. – Он взглянул на оттертую половину коридора. Запахи щелока и уксуса напоминали ему о детстве и о его матери, которая точно так же стояла на коленях со щеткой в руках и с высоко закатанными рукавами. Телман опять почувствовал себя маленьким мальчиком с голыми коленками и в дырявых ботинках.

Хозяйка тяжело поднялась с колен, расправляя передник.

– Снова вы, да? Ничо я больше не знаю про вашего мистера Коула. Усе вам обсказала прошлый раз. Был он тихим, порядочным мущщиной. Завсегда наготове с добрым словом. Не знаю, кому надобно было убивать его.

– Вы не могли бы вспомнить его последние дни перед смертью, миссис Хэмпстон? – стал терпеливо задавать вопросы инспектор. – Когда он вставал утром? Завтракал ли? Когда выходил и когда возвращался? Приходил ли кто-нибудь к нему?

– Никогда никого не видела. Мне не шибко-то нравются посетители. Стоит им попасть в комнату – и неизвестно, до чё там дело дойдет. В любом случае, он был порядошным человеком. Если он там и делал что-то, ну там… ежели сильно припрет… здеся он ентим никогда не занимался.