Внутренняя война - Валери Тонг Куонг

волнуется за нее. Потом рождаются фразы и выплескиваются наружу, описывая приступ ярости у Алексиса, его непонятный взгляд, когда он снова заперся в своей комнате: они отброшены назад, а Эми думала, что наконец-то стали выкарабкиваться. Какая глупость: разве она не знает, что из капкана неопределенности невозможно освободиться?

Вот оно, их настоящее проклятие. Невозможно узнать правду. Вот что их убивает: знать, что правда есть, и не иметь возможность к ней пробиться.

— Я твердо верил, что ему становится лучше, — шепчет потрясенный Пакс. — Все указывало на положительную динамику, он собирался сдавать на права! А музыка! Твой сын необыкновенно одаренный человек, Эми. Кассандра только что мне сказала, что его поддерживает крупная фирма звукозаписи.

— Все это чудовищный самообман. Алексис никогда не излечится, и мне тоже не станет легче. Вот что я сегодня поняла. Мой сын так и будет жить с этой дикой, варварской, неконтролируемой яростью в душе, со слепым страхом к другому человеку и ощущать гнетущую угрозу, где бы он ни находился.

Пакс прижимает ее к груди. Нежное тело Эми словно все состоит из слез.

— Вы с ним справитесь, Эми. Время лечит все раны.

— Это… Это все сказки, — возражает она. — Иногда кажется, что ты прочно стоишь на ногах, и вдруг все катится в тартарары. Я лечу вниз, Пакс. Мне не хватило запаса устойчивости, и мой сын сломлен навсегда. И знаешь, что хуже всего? Что его мучитель, возможно, уже задержан. Еще бы каплю везения — и все бы пошло по-другому. Алексис зажил бы спокойно.

— О чем ты?

— Несколько месяцев назад был арестован один человек. Он совершил нападение на другого мальчика, и тоже у того дома, и тоже бил его смертным боем. То же отсутствие мотива, та же ситуация и то же оружие — довольно редкий кастет. На этот раз полиция очень тщательно расследовала дело, потому что жертва нападения погибла. Найдены отпечатки пальцев. Он сейчас под следствием и ждет суда.

Воздух вокруг Пакса вдруг словно разрядился. Он встает и, несмотря на холод, открывает окно.

— Следствие провело аналогию с нашим делом. Все совпадает, абсолютно все. Но Алексис ничего не помнит, свидетелей нет, и нет никаких улик, никакой зацепки, так что они оставили версию о двойном преступлении. А нас по-прежнему мучит неопределенность.

Она оборачивается. Пакс перегнулся за перила ограждения окна.

— Пакс?

Он выпрямляется и медленно, шатко возвращается к дивану, на котором она сидит.

— Иди ко мне… дай мне тебя обнять, — шепчет он, — ты права: жизнь ужасно, ужасно несправедлива.

Она утыкается в его плечо, и тут же сочувствие, утешение волной согревают сердце.

Шанс всей жизни

В Паксе все взрывается, все содрогается — плоть, клетки, органы, мысли. Глаза готовы выскочить из орбит — наверное, чтобы не увидеть снова то, что он хранит с 23 сентября 2017-го: широкая мужская спина, коричневая кожаная куртка, короткая светлая стрижка и на черепе — довольно уродливая проплешина, как бы полукруг в нижней части затылка.

Волна надвигается, сейчас она обрушится на него и скроет с головой. Она подступает и несет с собой его вранье, досадные промахи, ошибочные решения.

Кто-то другой сумел бы уклониться от этой волны. Но сможет ли — он? Да и хочет ли?

Возможно, сейчас в руках у Пакса — дальнейшая судьба Алексиса. До этого признание ничего не давало, оно не помогало установить истину. Но его потенциальный мучитель арестован, второе его преступление доказано. Если это действительно тот тип — лысеющий широкоплечий блондин, то показания Пакса помогут его уличить. Надо проверить, тот ли это человек, — но тогда сразу запустится спусковой механизм и жизнь разлетится вдребезги.

Он берет в руки карточку с телефоном офицера полиции, который проводил с ним беседу, — с тех пор прошло уже больше пятнадцати месяцев. Карточка обтрепалась и погнута: все это время он таскал ее в бумажнике. У него перед глазами безнадежная усмешка полицейского, когда они расставались у лифта, «Ничего не поделаешь, господин Монье».

В нем все дрожит, он не находит себе места. Если он заговорит, если облик, отпечатавшийся в памяти, поможет установить связь подозреваемого с нападением на Алексиса, — сомнениям наступит конец, Алексиса перестанут преследовать кошмары: мальчик узнает имя своего мучителя и будет уверен, что тот больше никому не причинит вреда. Он перестанет шарахаться от любой тени, подстерегать любое движение, вслушиваться в звуки шагов на лестнице. Он обретет надежду, а Эми — мир. Но какой ужасной ценой.

Прежде чем принять окончательное решение, он долго раздумывал. А как бы отреагировал он сам, оказавшись в иной роли? Он пытался взглянуть с позиций Эми, Алексиса, Кассандры — и чувствовал лишь ярость, ужас, омерзение.

Он отчетливо понимает, что теперь все увидят без прикрас: он трус, лжец, эгоист.

В уме мелькает: а может, смолчать? Он перечисляет доводы в пользу такого решения:

— Лица нападавшего он не видел. Не надо быть полицейским или адвокатом, чтобы догадаться, насколько это снижает ценность его показаний.

— Пусть в процессуальном отношении не все доказано, но сходный почерк преступления подтверждает вину этого изверга. И раз он уже задержан, Алексис может чувствовать себя в безопасности — это же главное.

— И даже если все будет доказано и нападавший с точностью установлен, исцелит ли это мальчика, как думает Эми? Пакс сомневается. Избиение изуродовало Алексиса — в прямом и переносном смысле. Теперь ему придется всю жизнь помнить о том, что в мире существует немотивированная агрессия.

— Пакс навсегда потеряет тех, кого любит. Он потеряет их навсегда, навсегда, навсегда.

Он потеряет их.

К горлу подкатывает тошнота.

А что он чувствовал, когда летел вперед на мотоцикле, а мальчик крепко держался за его ремень. И как у него горели глаза.

И поцелуи Эми, ее волосы, упавшие на затылок, ее поэтичность — и ее мужество.

Улыбка Кассандры, любовь в ее голосе, «Я так горжусь тобой, папа».

«Нет, — думает Пакс. — Я не смогу добавить еще одну ложь ко