Грязь - Motley Crue

Водитель притормозил у обочины, и я приказал Хани убираться прочь. Она отказалась и начала бить меня кулаком. Тогда я схватил её и выволок из машины на тротуар. Затем я залез обратно в автомобиль, схватил ее кошелёк и бросил его об стену дома позади нее, рассыпав по всей земле всё то дерьмо, которое было внутри него.

Она побежала за мной, крича. “Твоя мама — долбанная пизда, и ты это знаешь. Вот почему ты такой избалованный маленький слюнтяй, который так любит пизду своей мамочки? Пизда, пизда, пизда!”

Я отвёл руку назад и, прежде, чем я даже смог подумать о том, что я делаю, сжал её в кулак и, чёрт побери, чувак, со всей дури саданул ей прямо в «забрало». Ее руки взлетели ко рту, и она упала на землю. Я стоял потрясенный тем, что я фактически потерял всю сдержанность — прежде я никогда даже не думал, что способен ударить тёлку. Затем я вскочил в лимузин и хлопнул дверью. Пока мы от’езжали, я оглянулся назад и увидел, как она, встав на колени на тротуаре, выплёвывала свои зубы в руку, с которой стекала окровавленная слизь.

“Она вынудила бы любого из нас поступить точно также”, утешительно сказал Том Зутот. “Но кто-то должен помочь ей собрать её зубы”.

Он остановил лимузин и выскочил из машины, чтобы утешить её и собрать зубы.

Помолвка была официально расторгнута.

Глава шестая

«НЕЖНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ О ПУТЕШЕСТВИЯХ С “VAN HALEN”, “AC/DC”, “IRON MAIDEN” И ДРУГИМИ ЗНАМЕНИТЫМИ ЗАМОРСКИМИ СТРАННИКАМИ»

Когда мы покинули тур Оззи, чтобы отыграть несколько собственных концертов, заодно способствуя продвижению «Ratt» ради собственного удовольствия, мир — наш мир — уже больше не был прежним. Я слышал “Shout at the Devil”, “Too Young to Fall in Love” и “Looks That Kill” повсюду; всякий раз, когда мы оказывались в магазинах звукозаписи, вокруг нас начиналась истерия — все хотели получить автографы на альбомах; когда мы выступали в городах, где никогда прежде не бывали, обнаруживались тысячи подростков, которые приходили посмотреть на нас. Мы находились в новом мире — мире, в котором я всегда хотел быть с тех самых пор, когда увидел первый рок-концерт в гимназии в Джероме. Но я был всего лишь парнем из Айдахо. Я не знал, что делать в этом новом мире и как себя вести в нём. Поэтому я импровизировал.

Во время концерта на стадионе Бронко Боул в Далласе, штат Техас («Bronco Bowl», Dallas, Texas), блондинка и брюнетка в спандексе и топиках, на которых мы наткнулись за кулисами перед началом шоу, сказали, что они хотели бы трахнуться со всей группой. Это был или Винс, или я, кто придумал прекрасную идею и сообщил им, что для этого им придётся поработать. Мы захватили бутылку шампанского со столика с угощениями и сказали брюнетке, что, если она хочет трахнуть нас, то она должна будет запихнуть в себя эту бутылку и сидеть на ней в центре комнаты.

“Если ты не будешь сидеть на этой бутылке, когда мы вернёмся, то вы не сможете трахнуться с группой”, сказал Винс, когда мы пошли на сцену.

После шоу она все ещё была там, сидя на корточках посереди комнаты.

Винс завернул в офис, чтобы получить минет от двух других тёлок (одновременно), а затем мы забрали двух девочек в спандексе в наш фургон.

Винс и Томми залезли на передние сидения, а Мик и я сели назад. Девочки вскарабкались на передние места вместе с Винсом и Томми и начали раздеваться, что заняло у них добрых пять минут, т. к. вчетвером им там было тесновато. Когда они разделись, Винс и Томми уже трахали их по-собачьи. Девочки перегнулись через верхушки передних сидений таким образом, что блондинка начала расстёгивать мои штаны, пока её трахали сзади, в то время как брюнетка делала то же самое Мику. Они долго возились с застёжками, пытаясь расстегнуть молнии, пока, наконец, не принялись сосать у нас обоих.

Когда мы под’ехали к отелю, мы сказали девочкам, что им придётся остаться голыми. Мы поднялись на лифте в номер Винса и Томми, там мы начали пить и постепенно дуреть. Блондинка сидела на кровати, раскинув ноги, и это подкинуло нам идею.

Томми возвратился из ванной с тюбиком зубной пасты, так что для начала мы запихнули ей в пипку его. Затем мы подумали, что будет не справедливо оставить её с зубной пастой, но без зубной щетки. “Что у нас ещё есть?” спросил Томми.

“Как насчёт долбаного телефона?” предложил кто-то, возможно, это был я.

Мы сняли с рычага телефонную трубку и засунули её внутрь так, что снаружи остался торчать один только микрофон. Девочка сидела и все время смеялась, иногда постанывая, толи потому, что она была возбуждена, толи потому, что она хотела, чтобы мы так думали.

“Я хочу есть”, проворчал Мик, который со скучающим видом наблюдал за всем этим с кресла.

Мы сказали ему, чтобы он отвязался, но затем сообразили, что можно найти компромисс. Я набрал на телефоне номер гостиничной службы, и вдруг, через открытые ноги блондинки, мы услышали приглушенный голос: “Здрхфстхфхте, обсхфжхфние нхмхрофф”.

Я наклонился и продиктовал наш заказ в промежность девочки.

“Кххакххая кхомнхатха?”

“Комната два-два-семь”, ответил я.

Брюнетка начала смеяться. Внезапно, Винс в порыве вдохновения обернулся к ней. “Над чем это ты так смеёшься?”

Она прекратила смеяться и тупо уставилась на него. “Твоя мать знает, где ты?” спросил Винс.

“Нет”, сказала девочка.

“А ты не думаешь, что она беспокоится о тебе?”

“Может быть. Я не знаю”.

“Возможно, тебе следует позвонить ей”. До нас вдруг дошло, к чему он клонит. “Какой у неё номер?”

Она продиктовала номер Винсу, и он набрал его. Её мать ответила, и брюнетка склонилась над промежностью своей подруги. “Привет, мама. Я просто звоню, чтобы сказать, что я скоро буду дома. Я сейчас в «Черрис» («Sherry’s»). Хорошо? Спасибо”.

Той ночью мы не просто потеряли уважение к этим девочкам, мы утратили уважение к самим себе.

Когда я возвратился в Лос-Анджелес, мне позвонила моя единокровная сестра Сэси (Ceci) и сказала, что моя мать подвинулась рассудком и находится теперь в психиатрической клинике в Сиэтле (Seattle). Я не разговаривал со своей матерью с тех самых пор, как оставил её стоять на автобусной станции Грэйхаунд (Greyhound terminal) шесть лет назад и, хотя я все ещё был ожесточён и сердит, я чувствовал, что должен увидеть её снова, соединиться с какой-то частью моего прошлого прежде, чем потерять её навсегда. Так что я сел на самолёт до Сиэтла, опечаленный тем фактом, что наше воссоединение должно было произойти в психиатрической больнице. Когда я вошел, я едва узнал её. Эти шесть лет не пошли ей на пользу. Когда-то у неё было всё: красота, талант, остроумие. Но теперь она больше была похожа на Оззи, чем на мою мать. Я подошёл и коротко обнял её. Она уставилась на меня своими глазами, и первое, что слетело с её губ, было, “Ты написал песню обо мне?”