Спасенный любовью - Дженнифер Эшли

— Потому что я пухлая. Будь я стройнее, давно бы состарилась.

Харт нежно коснулся ладонью ее лица.

— Ты никогда еще не была так восхитительно красива.

Сердце Элинор забилось быстрее, и она заставила себя немного отстраниться — иначе сказала бы нечто такое, о чем потом пожалела бы.

А затем, хитровато улыбнувшись, она еще выше подняла подол его килта и в смущении воскликнула:

— Ах!..

Глаза Харта потемнели, и он спросил:

— Что такое, любимая?

— Я думала, ты надел фланелевое белье. На улице ведь довольно холодно.

— Я с утра никуда не выходил, — ответил герцог. Заложив руки за голову, он ждал, что Элинор будет делать дальше.

А она, вздохнув, пробормотала:

— Как жаль, что у меня сейчас нет фотографического аппарата.

Харт ухмыльнулся.

— Правда, бесстыдница?

Да, чистейшая правда. Мог бы получиться пикантный портрет: Харт, лежа на спине со вскинутым подолом килта, демонстрирует свое желание и смотрит на нее, Элинор, сверкающими глазами.

Она осторожно коснулась шрама на его ноге. Рубец оказался гладким и прохладным. В глазах Харта что-то полыхнуло, когда ее палец заскользил вверх по шраму. Но он оставался в неподвижности.

Шрам заканчивался на бедре, но Элинор продолжала скольжение вверх. Помедлив немного, она переместила пальцы на возбужденную мужскую плоть. Тело Харта слегка вздрогнуло, но он промолчал.

Улыбка Элинор стала еще шире, и она бормотала:

— Мужской орган затвердевает, чтобы проникнуть в самое нежное женское место.

— Бесстыдница, — прохрипел Харт. — Кто тебя этому научил?

— Научный журнал.

Харт затрясся от смеха, потом сказал:

— Надеюсь, ты не говоришь подобные слова другим мужчинам.

Она покачала головой:

— Нет, только тебе, Харт.

Он замер на мгновение. Потом вздрогнул и проговорил:

— Элинор, ты убиваешь меня.

Она убрала руку.

— Что, прекратить?

— Нет-нет! — Харт схватил ее за руку, и Элинор заметила, что его рука слегка подрагивала. — Я не хочу, чтобы ты прекращала, — добавил он. — Пожалуйста, продолжай.

Этому человеку было очень трудно произнести слово «пожалуйста», но он все же произнес его. Элинор приложила палец к губам — словно задумалась, что делать дальше. Харт же наблюдал за ней, затаив дыхание.

Элинор наконец снова провела пальцами по его возбужденной плоти, и Харт снова вздрогнул, потом простонал:

— О Боже, Элинор… О, моя девочка…

Его стоны ужасно распаляли ее, а Харт бормотал:

— Эл, милая Эл, Господи Иисусе… — Он сжал кулаки — как будто сдерживал себя, чтобы к ней не прикасаться.

Когда-то в летнем домике, а потом и в спальне они раздевались, прежде чем заниматься интимными ласками. Элинор и не подозревала, как это восхитительно, когда делаешь все в одежде. Ах, какое чудесное открытие!

Харт же со своей стороны тоже сделал для себя открытие: оказалось, что Элинор была еще красивее, чем раньше, а ее ласки… О, они были просто удивительны!

Харту казалось, что он вот-вот умрет от наслаждения. Шумно выдохнув, он прохрипел:

— Элинор, ты меня губишь. И всегда губила.

— Так что, может, прекратить? — спросила она, снова убирая руку.

А Харт подумал о том, что когда-то позволил ей уйти, так как был глупым, молодым и чертовски заносчивым. Но он больше не позволит ей уйти. Не позволит, даже если придется запереть ее в этой комнате до скончания веков. Да-да, он больше ни за что с ней не расстанется!

Что ж, можно было бы и впрямь запереться с ней здесь. У них получилось бы не такое уж плохое существование. Его слуги прорезали бы в двери дыру, чтобы подавать еду и напитки, и, возможно, он, Харт, иногда вспоминал бы, что нужно поесть.

— Нет, не останавливайся, дорогая. Пожалуйста… О Господи!..

Она опять принялась его ласкать. А Харт приподнялся на локтях и добавил:

— Продолжай, Эл, умоляю. Или ты убьешь меня.

Элинор улыбнулась и, не прекращая ласк, вытянулась рядом с ним. Харт тут же обнял ее одной рукой, и она положила голову ему на грудь, рассыпав по его черному пиджаку золотистые пряди.

Харт усилием воли сдерживал себя, хотя ему ужасно хотелось овладеть этой женщиной. Наконец, не выдержав этой сладостной пытки, он содрогнулся всем телом и пробормотал:

— О, Элинор…

Он прижался губами к ее губам и тут же почувствовал, как по его бедрам растеклось тепло. Когда же поцелуй их прервался, Харт прошептал:

— Девочка, что ты со мной делаешь?

Глаза Элинор были прикрыты, но из-под черных ресниц проглядывала восхитительная голубизна. Исчерпав все слова, Харт снова стал ее целовать, а Элинор целовала его в ответ.

Через минуту-другую Харт снова прошептал:

— Ты успокаиваешь меня, милая Эл.

Она опять улыбнулась:

— Я очень этому рада.

Время шло, а они по-прежнему целовались и ласкали друг друга, наслаждаясь тишиной, царившей в доме.

Внезапно сухой кашель Уилфреда в коридоре нарушил тишину, напомнив Харту о реальном мире. Но ему хотелось послать этот мир к чертям.

Однако Элинор встала и взяла с умывальника полотенце. Харт вытер ей руки, затем вытерся сам, после чего поцеловал Элинор и соскользнул с постели. Теперь он точно знал, что у них будет еще много таких дней, когда он женится на ней. Да-да, он, Харт, позаботится о том, чтобы герцог с герцогиней почаще уходили от посторонних глаз, чтобы полежать вместе в покое и тишине.

Когда Харт уходил из комнаты Элинор, его сердце радостно пело.

Как только дверь за ним закрылась, Элинор испустила протяжный вздох. Она подошла к умывальнику, умылась холодной водой и вытерлась, взяв из шкафа другое полотенце.

Она все еще дрожала. Господи, что на нее нашло?! А впрочем… Все было прекрасно!

Элинор подошла к письменному столу, где Харт оставил альбом, и начала собирать письма, чтобы потом вернуть их на прежнее место. Спустя короткое время она уже сидела, листая страницы альбома, заполненного воспоминаниями.

Элинор мысленно улыбнулась. Пусть Харт говорит, что уже прожил период своей первой молодости, — на ее постели он выглядел чудесно! Даже лучше, чем в былые годы. Да-да, намного лучше!

Тихонько вздохнув, Элинор развернула то письмо, которое читал Харт, когда она вошла. Внезапно нахмурившись, она пробормотала:

— А ведь Харт прав, письмо следовало сжечь.

Но тогда Элинор решила, что вряд ли кто-то обнаружит спрятанное письмо в ее жилище, в шотландском захолустье. Слуги не прикасались к ее вещам, а отец редко заходил к ней в спальню. Собираясь в Лондон, Элинор не подумала о письмах, лежащих под обложкой. А оставлять альбом дома ей очень не хотелось.