Слотеры. Бог плоти - Виталий Обедин

«Украденной мантии», – мысленно добавил я.

– И тогда ты попытался смухлевать с суккубой.

– А затем встретил вас, – кивнул Мастер Плоти. – И увидел свой путь… Я не могу стать родовитым нобилем, но я могу уподобиться таким, как вы! Выродкам. Людям, способным внушать страх и уважение, перед которым меркнут любые титулы и богатства. Я взвесил все за и против, и понял, что терять мне нечего. Так пусть теряют другие! Я снова воззвал к Шести. И снова был услышан. В храме Черной церкви жрец со шрамами на лице помог мне провести ритуал. И благодать ниспустилась на мои руки, умножив их силу…

Все окончательно встало на свои места.

Чудовищная сила Мастера и его безумие были дарованы Преисподней. Сначала он получил дар в обмен на душу, а затем удостоился Черной благодати… благословения проклятием, идущего от тех, чей мертвый сон можно потревожить, только если крепко расстараться.

Мастер и в самом деле уподобился Выродку.

– Они познали ее. Они все познали ее! Даже эта клятая стерва, стоившая мне вечности в аду! И ты познаешь, если не уберешься отсюда! Уходи, Сет Слотер. Убирайся! Последний шанс.

Маньяк захихикал.

Я пристально взглянул в глаза Мастеру, и мне почудилось, будто я вижу, как последние искорки разума гаснут в затопившем их безумии. Но даже если это было всего лишь игрой воображения – все кончено.

Он больше никого не излечит и не исцелит. Повторное обращение к Шести извратило талант целителя, превратив его в источник боли и ужаса. Такова природа Черной благодати. С душой демоны могут и подождать, но это – иное дело. Когда ад благословляет одного, он становится причиной беды многих.

В этом вся суть.

Прости меня, Вера.

– Ты убедителен, юноша. Пожалуй, я предоставлю тебя Ковену, пусть сами разгребают свое магическое дерьмо.

Высоко подняв руку со шпагой, я сделал вид, будто нащупываю ее кончиком долы ножен, дабы убрать клинок. Лицо Мастера слегка разгладилось от облегчения…

Он успел только вскрикнуть, слабо и беспомощно.

И запоздало.

Отточенная сталь вдруг взметнулась вверх, описала огромную, неправильной формы дугу и со страшной силой обрушилась на останки Марии, висевшей на шелковом шарфе. Я не хотел увечить ее сверх того, что уже произошло. Правильным было бы просто срубить девушке голову – начисто, одним милосердным ударом, прерывая этот кошмар, но воздетые сверху руки мешали.

Пришлось ударить изо всех сил, резко повернувшись в бедрах, чтобы усилить мощь удара всей тяжестью корпуса. Массивный клинок шпаги Тора Бесоборца сначала перерубил левую руку почти у самого плеча, затем рассек шею, прошел меж позвонков и только затем наконец отделил голову от тела. Нынче осталось не так много людей, способных смахнуть голову с плеч чисто, одним ударом, но у меня богатая практика.

Вот тогда-то Мастер и издал свой жалкий заячий крик.

Не останавливаясь, пинком ноги, нещадно уродуя прелестное личико, я отправил упавшую девичью головку в противоположный угол. Она полетела, точно набитый песком мяч.

Естественно, хилер тут же забыл обо всем. Он упал на колени, повернулся ко мне спиной и, не в силах оторвать глаз от отрубленной головы, пополз, протягивая к ней руки. Дождавшись, когда ко мне будет обращена спина безумца, я сделал шаг вперед и нанес второй удар, поставивший точку в этой жуткой любовной трагедии.

Две головы валялись у меня под ногами.

Лицо одной было полностью размозжено ударом тяжелого, подкованного гвоздями башмака, но я уверен: пред смертью его черты успели подернуться маской облегчения. Вторую голову, похожую на неуклюжую работу пьяного ученика скульптора, я пригвоздил дагой к полу, к самым доскам – через темечко и обрубок шеи. Затем, уже не торопясь, разрубил тело Мастера на куски, расшвыряв их по разным углам.

Выйдя в коридор, я ободрал несколько гобеленов и притащил их в комнату, затем разломал и бросил поверх груды ткани пару стульев. Покончив со всем этим, обильно полил готовое кострище маслом из ламы и поднес свечу.

Не надо, чтобы кто-то видел, как ушли из жизни эти двое.

Может быть, об их любви еще кто-то сложит красивую трагедию, в которой все переврут и выставят меня главным злодеем и чудовищем. Люди любят приукрашать действительность и подменять ее выдуманными историями. Жизнь слишком неприглядна, чтобы воспринимать ее такой, какая она есть на самом деле.

Как там у Траута, в последнем акте, когда Джулиан и Мэриэтта всходят на эшафот рука об руку и опускается занавес?

Укроет ночь тела героев нашей драмы,Погаснут фонари, задует ветер свечи.Любовь способна разрушать преграды,Но также – убивать или калечить.Есть повести счастливее, чем эта…Покойтесь с миром, Джулиан и Мэриэтта.

Часть вторая

Двое

Глава I

Пуля в подарок

Доктор Тавик Шу удрученно покачал головой и, неловко наклонившись (мешал протез), маленькими ножницами перекусил нитку, стягивавшую края раны. Блестящие заостренные кусочки металла щелкнули перед самым глазом. Я моргнул и поморщился, чувствуя, как натягиваются швы.

– Вам повезло, мессир, – вздохнул бакалавр медицины, протирая ножницы тряпочкой, прежде чем убрать их в свою сумку. – Еще чуть-чуть – и остались бы без глаза.

Доктор Шу приходится мне соседом – мы делим на двоих апартаменты, арендуемые в доме на Аракан-Тизис у вдовы Маркес, – а кроме того, время от времени исполняет обязанности личного лекаря.

Интересный смертный.

Маленький и тучный, скачущий на деревянном протезе, словно комичный пузатый сверчок, неизменно вежливый и вечно словно бы чем-то озадаченный, доктор Шу обнаружил в себе больше характера, нежели многие из тех, кого я знал. Поначалу соседство с отродьем Лилит тяготило и пугало его (не говоря уже о том, что оно отваживало клиентов), но со временем доктор научился мириться с моим обществом и даже находил в нашем общении повод для некоторой иронии. Потерю же в клиентах я отчасти компенсировал собственной персоной, каковую в силу особенностей моего ремесла бакалавру регулярно приходилось штопать и чинить в самых разных местах за неизменно щедрое вознаграждение.

В свою очередь я относился к маленькому медику с искренней симпатией и иной раз спускался к нему вечерком выпить вина и сыграть партию в шахматы. Правда, выиграть у себя доктор давал нечасто – даже поначалу, когда полагал (как позже признался), что рискует получить доской по голове.

– Должен заметить, друг мой, что люди учатся на набитых шишках, в то время как вы их, похоже, только коллекционируете.

– Риск – часть моей профессии, – буркнул я. – Тут ничего не попишешь.

– Да уж. Хотите начистоту? Когда я увидел вас впервые, то решил, что передо мной – самый жуткий головорез, какого только можно представить.

Доктор сполоснул руки под маленьким латунным умывальником и теперь тщательно вытирал их полотенцем – палец за пальцем.

– Однако с тех пор вы стали выглядеть еще более жутко, потому что заработали две дюжины новых шрамов, три из которых носите на лице. Почему бы вам не обратиться к магам, практикующим косметические операции?

При этих словах мне почему-то вспомнилась Таннис – ее голая спина в паутине рубцов, оставленных кнутом Волчьего Хвоста. Я задавал ей тот же вопрос, но полуэльфка лишь качала головой и ничего не хотела объяснять.

– Едва ли я стану от этого симпатичнее, доктор. И потом, шрамы и рубцы производят впечатление на нанимателей.

– Хотите сказать, будто носите лицо как вывеску? – вежливо улыбнулся Шу.

– Что-то вроде того, – рассмеялся я. – А вывеску время от времени надо обновлять.

– В таком случае хочу заметить, что вы излишне усердствуете. Нынче ваша вывеска больше отпугивает клиентов, чем привлекает…

Прихрамывая, бакалавр проковылял к столу и принялся наводить на нем порядок.

– Раз уж мы затронули тему ранений, позвольте потешить профессиональное любопытство, мессир Слотер. Я знаю, что у таких, как вы, очень хорошо идет процесс восстановления организма после ранений. Но меня всегда занимал вопрос относительно серьезных увечий. Вырос бы у вас, к примеру, новый глаз, если бы не удалось уберечь этот?

– Хороший вопрос, мессир Шу. Меня и самого он занимает. Я видел родичей, у которых отрастали отхваченные ненароком пальцы, но видел и тех, у кого остались культи. Древняя кровь слишком индивидуальна, и в каждом из нас проявляется по-разному. Боюсь, здесь потребуется личный опыт, а я как-то не горю желанием его заполучить.

– Разумно. Тогда позвольте другой вопрос. Когда я латал вас, то заметил пару новых… э… царапин, как вы любите выражаться. Их явно зашивала другая рука.

В голосе бакалавра медицины мне почудились ревнивые нотки.

– Вы наблюдательны. Это была Таннис. Раны показались мне несерьезными, а вы накануне, говорят, выезжали на тяжелую операцию. Я решил не тревожить без нужды.